Роман Сенчин

Леонид Теракопян. Между исповедью и проповедью

С печалью и надеждой

Вроде бы понятие многонациональная литература давно осталось в прошлом. Во временах распавшегося Советского Союза. Тогда и издательствам, и журналам, и, кажется, читателям стало вдруг неинтересно то, что создается в бывших братских республиках, да и (если взять Россию) в республиках и областях своей страны.

Действительно, мы почти ничего не знаем о современных писателях, скажем, Удмуртии, Литвы, Якутии, Адыгеи, Армении, Казахстана, Узбекистана, не читаем их произведений... Кажется, и людей нет, которые нам что-то о них могут сказать.

Книга Леонида Теракопяна “Между исповедью и проповедью” — один из очень немногих примеров того, что связи, хоть и зыбкие, тонкие, еще остались, что мы все-таки еще не совсем разучились понимать друг друга; находимся если и не на одном литературном поле, то где-то по соседству; при желании можем заметить признаки жизни... (Впрочем, внимательные читатели журнала “Дружба народов”, в котором работает Теракопян, наверняка эти признаки жизни не только замечают, но и неплохо знакомы с самой этой жизнью. Только вот сколько у “Дружбы народов” внимательных читателей?)

Леонид Теракопян пишет не только о национальных литературах бывшего СССР, но и вспоминает о русской литературе на излете советского времени — о той литературе, что не прозвучала, будучи захлестнутой потоком шедевров возвращенных или запрещенных произведений, пришедших к нам в конце 80-х — середине 90-х.

В книге “Между исповедью и проповедью” две части — “Послесловия” и “Фрагменты панорамы”. В “Послесловиях” статьи, посвященные ушедшим из жизни писателям, минувшему веку, уходящей в историю литературе. Каждая — размышление автора по поводу перечитываемых им ныне произведений. Размышления печальные.

Вот, из статьи о романе Анатолия Рыбакова “Прах и пепел”, увидевшего свет в 1994 году и оставшегося почти незамеченным — “ни похвалы, ни хулы”: “Опубликованная в начале перестройки книга Рыбакова (первая часть рыбаковской трилогии — “Дети Арбата”. — Р.С.) подошла к завершению в другую эпоху. Колесо истории сделало свой оборот. Романтический хмель ожиданий повыветрился и сменился апатией. Ах, снова о Сталине, о тридцать седьмом годе. Извините, не до того. Ну, культ, ну, застой, а сейчас — что? Ложные обещания, повальное надувательство, распродажа национального достояния, поток махинаций. И это — демократия, и это — приоритет гуманистических ценностей? Так стоило ли огород городить, обрекать на страдания миллионы? И во имя чего? Во имя обогащения нуворишей, во имя их вилл и “мерседесов”?

В 80-е годы было трудно написать что-нибудь о недостатках “реального социализма” и не попасть под огонь: очернительство, злопыхательство, покушение на устои.

В 90-е стало невозможно сказать что-нибудь позитивное уже о социализме. Система ярлыков срабатывала автоматически: тоталитаризм, ретроградство, тоска “по светлому прошлому”.

Может быть, только теперь, да и то со скрипом, устанавливается новая мера понимания того, что можно и должно было без сожаления отбросить, а что отброшено впопыхах, в ажиотаже, горячке разрушения, — отброшено с тем бесцеремонным нахрапом, с которым был разрушен весь наш Советский Союз.

Разумеется, соображения эти за хронологическими пределами трилогии Рыбакова. Но она неизбежно предрасполагает, подталкивает к ним. Ведь вся она пронизана мотивами нашей недавней истории. Судьба страны, судьба общества, судьбы людей, сформированные временем и, в свою очередь, формирующие его”.

В общем-то вся книга и является попыткой автора определить, что потеряли и что нашли мы — страна, общество, литература — со сменой политического строя, с появлением вместо одного государства пятнадцати.

Леонид Теракопян не приходит к четкому ответу (да это и вряд ли возможно), но пытается в меру сил и возможностей вернуть в литературу тех, о ком довольно давно и, кажется, прочно забыли. Впрочем, автора постоянно гложут сомнения — нужно ли это сегодня: “Что я пытаюсь воскресить? Неуловимое, летучее, фантомную боль, прошлогодний снег”.

Среди героев его книги писатели, о которых так называемому массовому читателю ничего (или почти ничего) не известно. Юозас Балтушис, Миколас Слуцкис, Альфонсас Беляускас, Абдижамил Нурпеисов, Грант Матевосян, Гурген Маари, Иван Мележ, Иван Чигринов, Адыл Якубов, Нальбий Куек, Рафиг Таги, Вячеслав Абукаев-Агмак... Во второй части книги, “Фрагменты панорамы”, представлены Николай Веревочкин (отличный, на мой взгляд, русский прозаик-реалист из Казахстана), писатели нового поколения из Чечни, Татарстана, Удмуртии... Автор рассказывает о некоторых их произведениях, вспоминает истории публикаций, личные встречи. И добивается, наверное, того результата, какого хотел, собирая статьи в книгу, — у читателя появляется интерес к этим писателям, хочется почитать их вещи.

Правда, возникают вопросы: а сколько читателей будет у книги “Между исповедью и проповедью”, как разойдутся эти 1200 заявленных в выходных данных экземпляров? Отлично было бы, если бы книга распространялась в филологических вузах, по ней проводились бы семинары... К сожалению, просто издание сегодня совсем не означает, что книга будет замечена. На тихо-мирно лежащую на полке в магазине книгу Теракопяна наверняка обратит внимание один из десятка тысяч, пробредающих по залу в поиске “чего бы почитать”, — остальные просто не поймут, о чем она, о ком. Вот если бы, скажем, о Бегбедере или Памуке, то наверняка эти 1200 экземпляров разошлись бы достаточно быстро...

В Ереване уже несколько лет проводится Форум переводчиков и издателей стран СНГ и Балтии. С каждым годом число участников растет, приезжают переводчики и издатели из Болгарии, Польши, других стран “дальнего зарубежья”. Да, заинтересованных в возрождении литературного обмена все больше, правда, неизвестно, много ли найдется, например, в России читателей современной, скажем, болгарской или азербайджанской прозы, поэзии.

Я не раз видел на уличных лотках, где продаются книги за двадцать — сорок рублей издания серии “Иллюминатор”, в которой выходит серьезная зарубежная проза. Значит, в книжных магазинах по цене в сто пятьдесят — двести рублей эти книги не раскупили. И дело, наверное, не в том, что плохи произведения, а в том, что читателю рекламой и прочими методами раскрутки навязывают другую литературу.

Как вернуть читателя литературам народов России, стран СНГ, Балтии, Восточной Европы? Советский метод, скорее всего, применить не получится, да и не явился ли именно он причиной того, что люди сегодня морщатся от одного упоминания о многонациональной литературе, культуре? Об этом размышляет Леонид Теракопян:

“Скажут — о чем... вздыхать? О приснопамятных поделках под рубрикой “Чувство семьи единой”? О трескучей риторике по поводу сближения через расцвет и расцвете через сближение? О принудительном ассортименте переводов и беззастенчивом выколачивании национальных квот в издательских планах, когда шли в ход то лукавые ссылки на младописьменность, то требования учесть, что перед нами-де первый в данной литературе роман в стихах, или первая же книга сонетов, или первая эпопея.

Действительно, что было, то было. И профанация идеи сближения. И попытки протащить под ее прикрытием заведомый переводческий брак.

Однако в полемике с показухой и парадностью негоже забывать и другое — то, что был и неказенный интерес друг к другу, что случались и настоящие творческие праздники, когда засияла на небосводе звезда Яна Кросса, когда от Москвы до сибирской глубинки зачитывались романом Ч. Амирэджиби “Дата Туташхиа”, когда наконец-то увидел свет многострадальный роман О. Гончара “Собор”. До сих пор помню толчею возле библиотеки подмосковного Обнинска в ожидании приезда В. Тендрякова или как весь таджикский Нурек стекался на встречу с К. Кулиевым. Или какие дебаты вспыхивали на выступлениях О. Сулейменова и Б. Окуджавы”.

Нет, показухи и обязательного классика в литературе каждого народа не нужно. Переводческого брака и национальных квот в издательствах (тем более что издательства у нас частные) — тоже. К тому же что кое-что все-таки публикуется, в том числе и в журнале “Дружба народов”. Главное, наверное, заинтересовать читателя тем, что делается сегодня на территории бывшего Советского Союза, в республиках России, в странах богатой литературной истории, но ныне являющихся белыми пятнами в плане литературы, — вроде Польши, Швеции, Германии (которая ассоциируется сегодня чуть ли не с одним Гюнтером Грассом)...

И здесь, конечно, большую роль должны играть критики. Их статьи, книги, собственная увлеченность. Такую увлеченность, хотя и с изрядной примесью горечи, демонстрирует книга Леонида Теракопяна.

Роман Сенчин