Валерий Бондаренко

Адаптация с ампутацией: об экранизациях классики

Адаптация с ампутацией

Роман нашего безунывного телевидения с русской литературной классикой про- должается. Не успел начаться сезон, а “Россия-1” уже презентует нам Мельникова- Печерского в затяжной сериальной интерпретации. Нынешняя мода на классику началась с легкой руки В. Бортко (“Идиот”, 2003). Конечно, заказ времени налицо: и страна у нас уже вроде “другая”, и статус классики изменился. Разумеется, она навсегда “нетленка”, но для большинства зрителей уже заведомо “незнакомка”. Автор новой версии “Карамазовых” для ТВ (2009) Ю. Мороз заметил: он снимал для зрителей, девяносто пять процентов которых роман не читали.

Значит, телевидение взяло на себя благородную миссию ликвидировать безграмотность? По видимости — да, по существу — мне кажется, все намного сложнее.

Иные искушенные критики полагают: эти сериалы — не просто адаптация, версия “для бедных”, это адаптация с ампутацией. Удалено то, что делает классику классикой: масштабные идеи и образы. Таков, дескать, уровень современных режиссеров и актеров, уровень их культуры. Одна актриса, снявшаяся в “Карамазовых”, простодушно призналась: больше всего ей запомнились… корсеты.

Снижение культурной планки произошло не вчера. Еще в начале 80-х знакомая преподавательница ГИТИСа жаловалась: даже будущие режиссеры не знакомы с произведениями школьной программы!

Чем бюджетнее фильм, чем антикваристей антураж, тем больше бросается в глаза легковесность интерпретаций. “Герой нашего времени”? — да это про озлобленную посредственность, которая только мешает всем жить (режиссер А. Котт, 2006). “Братья Карамазовы”? — ну, там страсти вокруг наследства плюс страсти любовные. “Преступление и наказание”? — а это как раз про то, что не фиг “смотреть в наполеоны”; будь проще, и люди к тебе потянутся (режиссер Д. Светозаров, 2007).

Вы заметили? Нельзя утверждать, что идей нет совсем, они как раз есть и даже сливаются в устойчивую тенденцию. Сытые “нулевые” дали нам, наконец, опыт жизни в обществе потребления, и новизна, свежесть этого опыта, дух собственного жизнестроительства (на уровне устройства своего быта-досуга в первую очередь) абсолютно исключают жажду приобщиться к “духовным исканиям” нашей такой бескорыстно надбытной классики.

Неслучайно ее главные герои — когдатошние “герои времени” — оказываются неинтересными для нынешних режиссеров. Те, что были в романах антигероями и даже персонажами второстепенными, на малом экране теперь зачастую выразительнее. Они, с такими понятными человеческими страстями, слабостями и стремлениями, куда больше занимают умы создателей сериалов (а может, и нашего современника вообще?..) Тот же Ю. Мороз признался: единственным интересным персонажем во всех “Карамазовых”, способным к развитию, ему показался Смердяков. И актер П. Деревянко всецело оправдывает это своей масштабной работой. Его Смердяков — не демон зла, а очень любящий жизнь, деятельный и по-своему обаятельный человечек!

Женщины-героини “Отцов и детей” А. Смирновой (2008) значительнее главных героев-мужчин. (Кстати, мне показалось, они у нее интереснее, чем у самого Тургенева).

Маститый Д. Светозаров заставил актера В. Кошевого играть в Раскольникове “тварь дрожащую” (что какая же против романа неправда!). А самым ярким персонажем сериала, истинным героем его становится трезвый и положительный Разумихин в полнокровном исполнении С. Перегудова.

Кристаллизуется и характер реального героя этих сериалов — героя нашего времени. Он жизнелюбив и деятелен. Но главное, непременно он “человек практический”. Даже инфернальный романтик Петр Верховенский в трактовке Е. Стычкина — прежде всего плотски сладострастен и до навязчивости, по-менеджерски активен (и, кстати, он единственный, кто запоминается в сериале “Бесы”, режиссеры Ф. Шультесс, Г. Карюк, В. Ахатов, 2006).

Вот — нерв, вот — главная страсть нашего времени: практическое жизнеустройство. И заметьте: вне нравственной парадигмы. Истинным героем может стать и “убивец” Смердяков, и добряк Разумихин.

Вы спросите: это вы в осуждение? Я же отвечу: нет! Во-первых, такова не придуманная и не провозглашаемая, а реальная “духовная ситуация” у нас сейчас. Во-вторых, быть может, впервые за сотню лет классики сошли с небес на грешную землю и худо-бедно, но помогают пережить публике этот новый для нее опыт — опыт жизни в обществе потребления. А реальная классика во всей ее сложности, думаю, останется, как и везде (как, если уж честно-то, и всегда) достоянием духовной элиты…

Мысль эта, вероятно, бесспорна, но уж слишком обща. Конкретика современного ТВ “игристее”.

Конечно, ТВ по определению изготовляет массовый продукт, его публика намного консервативнее театральной или продвинутой киношной. Однако и здесь заметны свои изменения. Полускандальный, но бесспорный успех сериала “Школа” (режиссер В. Гай Германика, 2009) говорит о том, что значительная часть телезрителей готова воспринять и артхаусные фишки в изложении материала (и, думаю, не только современного — особенно если обыгрывать установку на “случайность” детали, на репортажно небрежную “подлинность”).

Правда, кислота телезрительского интереса разлагает постмодернистскую эстетику, разводит ее признаки жанрово. Чисто постмодернистский “хи-хи” вполне терпим только в юмористических сиквелах типа “Нашей Раши” или “Южного Бутова”. Экранизация классического произведения — для широкой публики слишком привычно фундаментальная, “сурьезная” форма, чтобы режиссер мог безнаказанно позволить себе юморить с классиком и со зрителем. Изнеженная и простоволосая Аксинья (Д. Форест) и “косорылый” Гришка (Р. Эверетт) в “Тихом Доне” (режиссер С. Бондарчук, 1990 — 1993) довольно дружно отвергнуты телезрительской массой, как и белобрысая босая Наташа Ростова (К. Поэзи) в европейской версии “Войны и мира” (режиссер Р. Дорнхейм, 2006).

Не прощая таких шуточек с классикой, нынешний зритель вполне благосклонен к откровенной редактуре-цензуре, которой подвергается самый смысл классического произведения. А. Смирнова прочитала “Отцов и детей” исключительно как роман о любви. Диссидентство Раскольникова и Печорина дезавуировано на корню, в самом режиссерском посыле. Сценаристы готовы обкорнать и даже дописать родных классиков, лишь бы подзабывший или не открывавший школьный учебник зритель не докопался до подлинных смыслов и исторического контекста литературного первоисточника.

В этой готовности зрителя внимать без разбора есть своя глубокая причина, быть может, многими уже подзабытая или не осознаваемая. С крахом советской “империи” грохнулась и вся система тех ценностных ориентиров, которые классика сохраняла в нашем сознании, пусть и в весьма искаженном советской школой виде. Получилось как бы землетрясение в библиотеке: стеллажи-столы развалились, и груды книг в хаотическом беспорядке легли посетителям под ноги. Бери любую, читай где хочешь, как отдельно взятую “вещь в себе”.

Я думаю, в этом освобождении от пут исторического (омертвевшего тогда в нашем сознании) контекста, в освобождении от автоматически затверженных догм есть своя необходимость. Это неизбежный этап, который даст свои плоды в будущем. Но говорить о том, что сегодня наша классика снова востребована, и не как безразмерная костюмерная для многосерийных мелодрам вроде только что вышедших на экран “В лесах и на горах” (режиссер А. Холмский, 2010), а как нечто более близкое к ее реальному тексту, — увы, не приходится. Проповедь социальной справедливости и эти два вечных вопроса, заданных двумя классиками (пусть формально и не первого ряда) — ох, как же они НЕУДОБНЫ сейчас!..

Да и так ли уж хочет их ставить, а тем более отвечать на них сама публика? Прогнозы — дело, конечно, рискованное, но вполне возможно, только что извлеченная из недр эпопеи Мельникова-Печерского сценаристами очередная “Рабыня Изаура” может определить тренд нынешнего сезона. Нам усиленно будет предлагаться цветастая-расписная псевдо-Россия, которую мы, ротозеи, якобы потеряли. Россия, в которой чтут обычай и истово, с особой нервозностью верят в Бога. И начальство почитают, ибо без этого никуда. Или вы забыли формулу графа Уварова?.. А ведь выборы на носу!

И, думаю, немало зрителей поверят, захотят поверить этой уютной сказке.