Анна Кузнецова

Стихи и малая проза журналистки, сотрудницы радио “Свобода”, переплетаются мотивами. Основной из них — поиск человеком своего места в географическом и метафизическом пространстве, которые переходят одно в другое в самых неожиданных точках, как в рассказе “Свое место”. Герои Вероники Боде — люди, которых носит ветром перемен по огромной земле, чаще всего не выдерживающие холода открывающихся пространств.

Роман написан на очень редком материале риэлторской практики — секретами этого бизнеса мало кто делится. Героиня — бывший режиссер культурных телепередач — резко ломает свою жизнь: на последние деньги оканчивает платные курсы менеджеров по работе с недвижимостью и начинает заниматься этим непростым бизнесом, оставаясь по мере возможности порядочным человеком. По ходу ее профессиональных приключений читатель узнает массу уловок, при помощи которых агентства недвижимости обирают и сотрудников, и клиентов.

“Я прожил быстротечную жизнь”, — говорит герой этой книги Нисл Зайденбанд и неторопливо рассказывает, как тринадцатилетним ребенком остался на оккупированной фашистами территории совершенно один, успев спрятаться в лесу до того, как всех евреев его городка расстреляли, как кружил по лесу, попадая к разным людям, пока не оказался у партизан, и что с ним было дальше. Романы Маргариты Хемлин написаны в той же манере повествований о судьбе, что и повести, принесшие ей литературную известность; и тоже, вероятно, будут складываться в циклы.

После фантастической “Хлорофилии” Андрей Рубанов снова обратился к автобиографическому герою двух первых романов, вернувшемуся в родительский дом в подмосковном городишке после витка жизненных перипетий и смакующего подзабытый провинциальный покой после десятилетия столичной суеты. Лучшие места в романе — эти моменты постижения вещей, которые приходят только по приобретении жизненного опыта, вот, например, автопортрет с родителями-бессребрениками: “Им пришлось туго. Особенно в первой половине девяностых. Но они постепенно забрали свое. Трудолюбием, умом и спокойствием. В девяносто первом году я, весь в мускулах, приходил к ним, вращая на пальце ключи от машины, и самодовольно вещал, чтоб они ни о чем не беспокоились — я, мол, их надежда и опора. Они кивали головами и бросали озабоченные взгляды. Я покорял столицу и рвался к миллионам — они делали свое дело. Прошло десять лет — я приполз, тощий и нищий, зализывать раны. Теперь у них есть возможность поехать в Кисловодск — а у меня нет ни копья, и я живу в их квартире, как некий дальний родственник, специально выписанный присматривать за имуществом”.

Рефлексируя, герой приходит к идее вымещать агрессию на самом себе — сцены с эстетизированным разрезанием собственного тела отсылают к лабораторным опытам западных интеллектуалов по обретению телесности и доверия не вызывают, хотя в интервью автор уверяет, что эти автопортреты писались с натуры.

В книге малой прозы Ильи Крупника, впервые опубликованного в периодике конца 50-х (“Юность” и “Октябрь”), а в 60-х издавшего две книги, после чего стал “непечатным” и не издавался до 1989 года, — восемь произведений, которые можно считать рассказами, а можно и повестями — их сноподобная реальность, пересыпанная точными деталями, создающими атмосферу бытовой достоверности, стремится вырасти в развернутую метафору. Когда это получается, как в открывающей книгу повести “Город Дельфт” или давшем книге название рассказе “Время жалеть”, — вспоминаются кафкианские метафизические лабиринты, из которых сознанию выхода нет. В такой среде особенно милы детали, отражающие конкретное время — например, в этих рассказах много кудрявых парней, щеголяющих своей шевелюрой. Сейчас, когда в моде лысые, это трогательно.

Роман, написанный на документальной основе. Прототип героини — фоторепортер Наталья Медведева, поехавшая на Первую чеченскую и увязшая в этой войне на семь лет, общаясь с полевыми командирами, спасая заложников Буденновской больницы и пленных российских солдат... Если верить предисловию, уезжая в Америку, где она теперь живет, Медведева отдала Ахмедовой свой архив и буквально заставила написать эту книгу. И все бы ничего, если бы не старательная беллетризация документальной основы, в чем автор этой книги увидела свою задачу: “Страх набухал в пальцах, растягивался по венам, полз к пупку, собираясь в кулак. Врезался тупыми костяшками в мягкие стенки ее живота, и Наташа вздрогнула, когда поняла, что земле тоже страшно”…

Автор этой книги работает учителем географии в Ульяновской области. В книге собраны его рассказы о детстве и юности, а также циклы новелл о путешествиях. Лучшие рассказы — о гибельном мальчишеском авантюризме и том невероятном везении, благодаря которому большинство мальчишек остаются в живых, идя ради лидерства на любой риск.

“Инцидент исперчен” с подзаголовком роман в “коротышках” — парадоксальные и юмористические заметки о Маяковском и его окружении, иллюстрированные карикатурами В.Г. Мочалова. Второе произведение в содержании и в основном тексте книги значится под другим названием, нежели в выходных данных: “Сестры” с подзаголовком эпистолярное повествование о жизни, любви и литературе. Оно о Лиле Брик и Эльзе Триоле, с тремя архивными фотоиллюстрациями, построено на прямой речи, облеченной в эпистолярную форму, поэтому больше похоже на пьесу.

Литературный секонд-хэнд: сериал “Школа” “пошел в народ”. Лена Миро (привет Наде Леже?) написала повесть в форме интернетского дневника главной героини сериала Ани Носовой, жившей с дедом и бабушкой, не зная родителей. Переведенная на домашнее обучение из-за болезни легких, Аня потом вернулась в школу, но не сумела наладить отношения с одноклассниками и в конце концов покончила с собой. Блог выглядит натурально — с “постами”, в которых онлайновая публика в ответ Ане, матерящей деда с бабкой, изливает собственные проблемы, а затесавшийся среди этой публики педофил тихо радуется жизни. Повесть Алексея Олина с другим героем сериала, Ильей Епифановым, в главных героях — о том, как парень жил до поступления в эту самую школу, которой посвящен сериал. Не пропустите премию Белкина, господа, повесть — жанр почитаемый.

Итоговый сборник почти семидесятилетнего человека: пьеса, отрывки из романа и избранное из 23 стихотворных циклов. Человек этот, родившийся в разгар войны на станции Яя Транссиба, окончил школу с золотой медалью и благополучно пережил все политические перемены, выпавшие на его жизнь: был слесарем в Кемерове, секретарем РК ВЛКСМ на комсомольских стройках, в 60-х окончил педвуз и аспирантуру, сделал педагогическую, научную и деловую карьеру, став генеральным директором горно-машиностроительных и угле-экспортных компаний, с 1992 года работал за рубежом. Первую книгу стихотворений выпустил в оттепельные 60-е, издание второй было остановлено, рукопись ее потеряли в издательстве или ЛИТО. В 2000-х Дмитрий Глазов снова начал публиковаться, шестидесятническая нотка ощущается во всех его произведениях.

Двуязычное русско-румынское издание: на каждом развороте — стихотворение на русском и его перевод на румынский. Радует составительская работа — хороший отбор. Открывается книга выразительным стихотворением, где “пела песни трава точно пьеха” и “уходила в декретный эпоха / несвободы свободы греха”, далее образ эпохи и ее-себя-историка последовательно развивается, от “ни юрашки ни тани — ни дна ни покрышки / а с собою не взять ни рубля ни деркама / непонятно — и видимо в сторону храма” — до “…Не откажусь от бешеной гонки. / Не уйду в монахи (а так хочется)”.

В 2009 году у екатеринбургского поэта вышла книга под этим же названием без пометы “Часть первая” — видимо, второй не предполагалось, но элегическое настроение не покинуло автора. Неслучайно первая книга в белой обложке, а вторая — в черной: вся она о смерти и о бытии-к-смерти, как выразился о подобном умонастроении Хайдеггер. Там, где прямо о смерти не говорится, весть о ней несут трагические образы: “Скоро из синевы / снег полетит в окно, / словно душа листвы, / сгнившей давным-давно”.

Лучшее в этом сборнике — самохарактеристики в раскрытии темы поэта и поэзии: “но не Пушкин / далеко не Пушкин / а что вы хотели / ведь и писал не Пушкин”.

Сборник предваряет авторское предисловие, в котором прочувствованно описываются этапы созревания собирательного поэта: вот он еще не знает, что отличается от других людей, а вот уже знает... Одно из характерных стихотворений поэта, хранящего русское слово в нерусской земле, содержит “пушкинский список”: “Их было много, но: / Один увлекся бабочкой залетной, / Другой попал на нити паучихи. / А третий сразу трем поет, / Да под гитару все, триптихи. / А пятый сватался пять раз; / Но ближе всех ему намаз, / И за кордоном — дети в клети (…)” То, что трИптих исполняется в другой технике, нежели пение под гитару, еще можно простить. Но не нарушение сюжетной логики. Куда девался четвертый — это ведь может стать неразрешимой загадкой для филологов будущего.

Поэт и бард из Иерусалима, бывшая москвичка, пишет нечто интересное, когда пользуется стихами как инструментом, пытаясь как-то приблизить к себе категорию времени. Образы времени попадаются удачные: “Растянуться на времени, / Как на пляже, / Подтянуться на времени, / Дотянуться (…)”.

“Современная школа перевода” — творчески-педагогический проект, организованный в Самарской юношеской областной библиотеке в 2007 году с целью приобщения молодежи к мировой литературе через литературный перевод, который участники проекта — литературно одаренная молодежь — выполняют сами, читая англоязычных классиков и современников в подлиннике. Два раза в год проводятся семинары-мастерские художественного перевода, руководят которыми опытный литератор, постоянный автор “Знамени” Александр Уланов и молодой наш автор Анастасия Бабичева. Итоги семинара публикуются на сайте библиотеки и издаются в виде сборников.

Карельский очеркист пишет о своей малой родине — хуторе Пюхясало и других деревнях, разбросанных среди лесов и озер, о рыбоводстве и рыболовстве, о красоте тамошней природы и мистической притягательности тех мест для людей, когда-либо там живших.

Литературный портрет Евгения Евтушенко. Книгу открывает интервью “Сорокалетье — строгая пора”, которое критик взял у поэта для “Литературной газеты” в 1973 году, после выхода сборников “Поющая дамба” и “Дорога номер один”, специально поставленное вместо предисловия, поскольку “время подтвердило многое из того, о чем мы спорили с поэтом и в чем были единодушны”. Полвека наблюдая за творчеством Евтушенко, критик приходит к выводу: “Пускай в нем недостаточно Моцарта, но зато ни капли Сальери”.

Перевод первой части исторической хроники крестового похода 1209 года на альбигойских еретиков — официально провозглашенного похода христиан против христиан, — написанной в стихах на провансальском (окситанском) языке, вышедший в восьмисотлетнюю годовщину события. Издание маркируется как научное, но в таком случае имена переводчиков и филологов, подготовивших аппарат, должны быть вынесены в выходные данные книги. Перевод выполнен С. Лихачевой в соавторстве с А. Дубининым, М. Виноградовой и Е. Денисовой, предисловие “Исторический экскурс” написано ею же при содействии Н. Дульневой, автор послесловия “Две Церкви, или Катаризм в Окситании” — Н. Дульнева.

Главный источник, по которому восстанавливается биография митрополита Филиппа, обличившего Ивана Грозного в неправедности, — житие, и это основная трудность биографа, поскольку жанровое задание жития совершенно иное, чем биографии. Легким тут был бы путь беллетризации, когда все, что неизвестно, досочиняется. Дмитрий Володихин идет по другому пути, признавая: “Мы не знаем о его молодости почти ничего. Зато довольно много известно о его роде” — и, делая экскурсы то в историю рода, то в монашеский быт; то, ориентируясь по житийным эпизодам, разгадывает, почему биографируемый пошел сюда, поступил так, сказал то, воссоздавая исторический фон его жизни. Однако полностью беллетризации избежать не получается, и мы то и дело узнаем, что было в сердце у Филиппа. Биографию пишет человек верующий, придерживающийся идеи, что земная жизнь — большое драматическое действо, и главные герои этой драмы — Бог и бес, которые часто поминаются в книге.

Великий русский композитор Модест Петрович Мусоргский умел слышать прошлое и воссоздавать его в звуке, считает биограф, которому досталось очень непростое задание: избавиться от ошибок и домыслов, легенд и прикрас, которыми обросла биография Мусоргского. Написана книга лирическим тоном, с воодушевлением — биограф явно большой поклонник композитора; увлекаясь, однако, впадает в грех излишней беллетризации: “После столкновения со Стасовым Мусоргский вышел на улицу со смятением в сердце. Шел возбужденный, то казня себя за неожиданность, то вновь закипая при мысли (…)”.

Вдова знаменитого тенора с трагической судьбой Петра Лещенко написала эту книгу после того, как дала несколько интервью и поразилась: журналисты переврали все ее слова. Историю своей любви она сравнивает с сюжетом “Золушки”. “Вот только концовка не была медовой, карета, так красиво начавшая свой путь, вновь превратилась в тыкву”. Познакомились они в 1942 году во время его концертов в Одессе, где она жила и училась в консерватории, было ей девятнадцать, ему — сорок четыре, и он был женат. Через два года он увез ее с матерью и двумя братьями в Румынию, там развелся с первой женой и женился на ней, а с 1948 по 1950 год безуспешно добивался права вернуться на родину — родился он под Одессой, вырос в Кишиневе, после Первой мировой войны, когда румынские войска захватили Бессарабию, эмигрировал с белой армией в Грецию, жил в Париже… В 1951 году Петр Лещенко был арестован румынским ГБ и вскоре умер в подземной тюрьме в сыром и гиблом месте Жилава. В 1952 году была арестована Вера Белоусова-Лещенко — за измену Родине, то есть связь с белоэмигрантом...

Книга написана в необычной форме — Вера Белоусова-Лещенко все время обращается к мужу, будто рассказывает все это ему. К изданию приложен компакт-диск “Самое любимое. Исполняют Петр и Вера Лещенко”.

Издание Института славянских языков и культур Таллиннского университета посвящено памяти Рашита Янгирова, выдающегося киноведа, ушедшего из жизни так рано и неожиданно, что ученое сообщество еще не подвело итогов его исследовательской деятельности, однако осознание масштабов сделанного им, я думаю, не за горами. В сборнике — последние разработки русских и зарубежных ученых, в основном по эмигрантике, особняком стоит работа Э.Б. Мекша из Даугавпилса, умершего, не дождавшись ее публикации, комментирующая воспоминания Д.С. Лихачева о Борисе Глубоковском, репрессированном актере Камерного театра Таирова, ставшего режиссером Солтеатра (Соловецкого театра).

Философское эссе, написанное Вячеславом Ивановым в 1935 году на основе символистской статьи 1907 года “Ты Еси”, содержит мистическую трактовку развития человеческой души. Книга представляет собой толкования, размышления и комментарии к приведенному тексту, позволяющие проникнуть в его мифологический, философский и исторический контексты.

“Дневник писателя” — цикл из двадцати трех очерков, заметок и эссе, выходивших в парижской газете “Возрождение” с сентября 1929 года по декабрь 1932-го. Открывает цикл публицистическая заметка о книге парижанки Маризы Шуази “Месяц у мужчин”, якобы сделавшей операцию по перемене пола, чтобы побывать в мужском монастыре на Афоне, списавшей многое с очерка Б. Зайцева, расцветив списанное эротическими фантазиями с порнографическими подробностями. Эта заметка и еще одиннадцать глав “Дневника” никогда ранее в России не публиковались. “На наш взгляд, специфику глав “Дневника писателя” можно определить словом “Отклик”. Они действительно являются откликами на самые разные события литературной, общественной, религиозной жизни”, — пишет в большой вступительной статье А.М. Любомудров, считающий, что личность автора сообщает цельность всем этим разнородным заметкам. Издание снабжено комментариями и именным указателем.

Многолетняя дружба с эсером-террористом Борисом Савинковым Зинаиды Гиппиус, Дмитрия Мережковского и их единочаятеля по внедрению в умы интеллигенции “нового религиозного сознания” Дмитрия Философова, который тоже подразумевается под собирательным “Мережковские”, часто принимала эпистолярные формы. В данном издании публикуются семьдесят писем Гиппиус, семь писем Мережковского и двадцать два дореволюционных послания Философова знаменитому бомбисту. В большой вступительной статье составитель показывает суть этой дружбы, основанием которой стала идея общности революции и религии, террористического насилия и искупительной жертвы. Книга снабжена комментариями в постраничных примечаниях, именным указателем и указателем периодических и продолжающихся изданий, упомянутых в ней.

Последние пятьдесят лет экспериментальная биология развивается быстрее остальных наук. На рубеже 50—60-х годов ХХ века открыта природа наследственности — расшифрована структура ДНК и генетический код. Но ни это, ни поток новых открытий не дал целостного понимания жизни — вновь открытые факты не связываются в единую научную теорию, зато порождают массу социологических, правовых и нравственных проблем. Автор излагает суть четырех классических теорий, не справляющихся с потоком современного материала, и пытается отстоять престиж теоретической биологии, объясняя ее отставание от экспериментальной. Задача благородная, но вряд ли подвластная методу — разговору с широким читателем голосом ведущего детской радиопередачи: “Наверное, читатель уже догадался, что мы в этой книге не будем “опровергать дедушку Дарвина”, равно как и других уважаемых и заслуженных “дедушек””. Я думаю, главная задача популяризаторских книг — найти верную интонацию…

Александр Сидоров — ростовский теоретик и историк профессиональной преступности Советской России и уголовно-арестантской субкультуры России и СССР, кроме научных работ, издавший под псевдонимом Фима Жиганец сборник переводов мировой поэтической классики на блатной жаргон “Мой дядя, честный вор в законе” (Ростов-на-Дону: Феникс, 1999).

В новой книге — одиннадцать очерков по истории основного корпуса классики “русского шансона”, или блатного фольклора, который, кроме “Мурки”, составляют “Гоп со смыком”, “С одесского кичмана”, “На Дерибасовской открылася пивная”; “Марсель”; “Цыпленок жареный”, “Шарабан”, “Постой, паровоз”, “Кирпичики”, “Купите бублички”, “Купите папиросы”, “Позабыт, позаброшен”, “По приютам я с детства скитался”, “Цыц вы, шкеты под вагоном!”…

Кстати, есть ли прототип у Мурки — так и остается загадкой. Претенденток много: петлюровка Соколовская, махновка Черная Маруся, анархистка Никифорова и еще с десяток Марий, автор выбрал из них ленинградскую чекистку середины 20-х Евдокимову, внедренную в уголовную среду.

Если притерпеться к популистскому тону, в дидактически-мемуарных книгах Ирина Хакамада умна и наблюдательна. Например, обратила внимание, что несколько ранее о славе обыватель мечтал в последнюю очередь, стараясь обзавестись для начала хотя бы деньгами, а в эпоху пиара слава встала на первое место в иерархии обывательских чаяний. Здесь она нащупала феномен самозванства, но не вдумалась и не определила то, на что вышла, а сразу стала отговаривать: “Чужое лицо отнимает энергию, не развивает интуицию, не сохраняет в нас ощущение самого себя” — и советовать “…снять маску, стать самими собой и выработать свои приоритетные критерии успеха. Я успешен, если: творчески самореализован и чувствую себя счастливым; меня окружают комфортные в общении люди, то есть я сам создаю себе позитивную коммуникативную среду; у меня есть ровно столько денег, сколько нужно, чтобы обеспечить мне душевное равновесие и достойное качество жизни; у меня есть признание моего успеха со стороны людей, которых я уважаю. (…) Да, конечно, за самодостаточность и независимость придется чем-то заплатить. (…) Придется отказаться от части денег, славы, высокого статуса, усилить риски. (…)”. Пропуская банальности, читать можно.

Рохит Бхаргава — старший вице-президент фирмы “Digital Strategy” и член руководства одного из крупнейших в мире маркетинговых и коммуникационных агентств, специалист по маркетинговому влиянию, он ведет онлайн-журнал “Influential Marketing” и лекции по маркетингу. Его универсальный совет, как выжить на рынке в информационную эпоху, когда рекламная ложь перестает работать, — нравиться: “Привлекательность, помимо прочего, включает в себя умение прощать потребителям (клиентам) их незначительные ошибки. Если покупатель возвращает товар через 32 дня после покупки (превысив обычный 30-дневный срок возврата), не отказывайте ему. Если человек хочет приобрести товар стоимостью 6,03 доллара, но у него не хватает трех центов, — забудьте о них. Если процедура, назначенная пациенту вашей клиники, стоит несколько тысяч долларов, не заставляйте его платить три доллара за парковку. Это те мелочи, на которые обращают внимание потребители. Именно эти “пустяки” и отличают привлекательные бренды от тех, с которыми потребителям приходится мириться”.

Сериал “Школа” пошел и на иллюстрации популярного “нон-фикшн”: вот книга из категории “что ты хотел бы знать, но боялся спросить” — пособие школьнику в советах, тестах и примерах из сериала, нацеленное на то, чтобы “сделать твое существование в школе не просто выживанием, а самыми волнительными, интересными и насыщенными днями твоей жизни”. Уже из этой цитаты виден литературный и психологический уровень автора. Школьный психолог ведет разговор с детьми об отношениях тем невыносимым тоном, который отталкивает от детских энциклопедий умного ребенка. Впрочем, такие книги — не для умных…