Ольга Бугославская

Александр Сегень. Поп; Поп: фильм Владимира Хотиненко

Все мы смотрели фильмы о примерных милиционерах, разведчиках, учителях, рабочих… Времена “меняются” и требуют “новых” героев. Этому требованию удовлетворяет произведение Владимира Хотиненко, где публике представлен образцовый священник. Когда состоялась премьера, с экранов телевизоров несколько раз прозвучало, что теперь православные батюшки все как один хотят быть похожими на героя фильма “Поп” в исполнении Сергея Маковецкого.

Заказной характер всего мероприятия угадывается с первых кадров, да это, в общем, и не секрет. В предисловии к роману Александра Сегеня, легшего в основу киноленты, сообщается, что и книга, и фильм созданы “по особому и весьма почетному заказу, поступившему не от кого-нибудь, а от самого Патриарха”. И дело так хорошо пошло, что Александр Сегень стал получать все новые и новые заказы “не от кого-нибудь”: “После написания романа “Поп” Александр Сегень получил еще один заказ…”, “Летом 2007 года Сегень получил спецзаказ…”, “Так Сегень снова был вовлечен в работу по спецзаказу…”. Один из спецзаказов увенчался появлением произведения с симптоматичным названием “Свет светлый”. А фильм “Поп”, который, по чистосердечному признанию, сделанному все в том же предисловии, снимался в первую очередь для того, чтобы “угодить Патриарху”, удостоился награды кинофестиваля, причем международного, тоже с характерным названием — “Лучезарный ангел”.

В одном из выпусков “Школы злословия” Авдотья Смирнова как-то обмолвилась, что от словосочетания “православное кино” ей хочется то ли залезть на стену, то ли сделать что-то еще в этом роде. И понятно почему. Только дело не ограничивается кино. Читаешь про светлый свет, и действительно начинаешь поглядывать на стенку. Вообще-то, имея в виду особенности нашего исторического опыта, на месте издателей романа “Поп” на “почетный заказ”, “не от кого-нибудь” и “угодить” лучше было бы не упирать. Но кто знает: может, в той среде, на которую главным образом нацелены и роман и фильм, все это как-то принято и никого не смущает?

Однако, несмотря на обилие спецзаказов (для меня остается большим секретом, почему Александр Сегень, если ему так интересен подобный материал, не пишет о “Псковской православной миссии”, о “московских событиях осени 1917 года” и о “митрополите Алексее, воспитателе и вдохновителе Дмитрия Донского” по собственной инициативе, а все время ждет заказов), в литературном отношении роман “Поп” чрезвычайно слаб. Условно говоря, если кто-то из героев попадает в трудное положение, то автор примерно так и пишет, что ему, мол, сейчас трудно. Если кому-то весело, то опять же — ему, вот, стало весело. Фигурами речи писатель не злоупотребляет. А если вдруг к ним прибегает, то получается следующее: “Он (Псковский Кремль) и теперь сохранял свою царственную осанку”, или: “Древний Псков, заваленный снегом, выглядел куда лучше, чем осенью. Его будто обновили, подкрасили, принарядили”. На “принарядили” начинает подступать зубная боль.

Текст изобилует приторностями. Такими же, как “Свет светлый” и “Лучезарный ангел”:

— Господи! Чудо какое!

— Воистину чудо! — всплеснули руками женщины.

Или:

— До чего ж Господь любит Россию.

Щедро рассыпаны по страницам благостные рассуждения: “Иная девушка в обычной жизни не так уж и хороша лицом, и неказиста, а приходит ей день замуж идти, нарядится в подвенечное платье — и краше этой белой невинности ничего нет на свете!”, “Твоя мама была самая лучшая у нас в селе женщина. Господь Бог видел это и очень хотел сделать ее святою. Не мог он без нее больше на небе. … Тут как раз злой человек рабу Божию Таисию застрелил. (Здесь, наверное, нужно возрадоваться. — О.Б.). И душа ее отправилась к Боженьке”. И в таком духе. Зубная боль быстро нарастает и временами становится почти невыносимой.

Роман “Поп” — произведение образцово-православное. На каждой остановке здесь расставлены сигнальные флажки, указующие на то, что именно православному человеку должно думать по тому или иному поводу, как относиться к тем или иным вещам. При этом осуждающая интонация здесь не то чтобы доминирует, но звучит отчетливо. Католики и особенно протестанты — еретики, зарубежники — враги, а атеисты просто приравнены к пустому месту. Словесная схватка с неким протестантским проповедником занимает в романе одно из центральных мест, по этому поводу даже звучат слова “мой Сталинград” и прочее. Только ничего разгромно-убедительного участники спора на самом деле не говорят, и триумфальное настроение православного священника выглядит не совсем адекватным тому, что произошло.

В книге, а вслед за ней и в фильме проговорены вскользь либо вообще опущены многие существенные обстоятельства. Удочеренная священником еврейская девушка ни разу не вспоминает о своей родной семье, погибшей от рук фашистов. В фильме она выглядит слишком беззаботной и довольной для человека, особенно ребенка, потерявшего родных. Священник принимает в свою семью многочисленных сирот. И они как-то растут. Все заботы ложатся на матушку Алевтину, которую в кино исполняет Нина Усатова, и она как-то с ними справляется. Как? Как-то так, само собой. Это выглядит очень легковесно: что один ребенок, что десять, что двадцать — все равно. У самого священника Ионина есть четверо родных сыновей. Пару раз сообщается о том, что он за них тоже волнуется и по-отцовски переживает. И все. Для любящего отца этого “тоже” как-то маловато. О долгих годах, проведенных в лагере, также упоминается вскользь. Другими словами, возникают пропуски там, где их не ждешь, поскольку именно на месте этих пропусков должна бы быть некая живая ткань, создающая жизнеподобие.

Зато очень много авторских усилий приложено к тому, чтобы привязать все описываемые события к церковным праздникам и Житию Александра Невского. Святой благоверный князь поминается по делу и не по делу, с частотой, которая создает нестерпимую передозировку. Как будто в чашку чая положили десять ложек сахара.

Что касается фильма, то его во многом спасает актерское мастерство Сергея Маковецкого, которое компенсирует большую часть того, о чем говорилось выше. Сергею Маковецкому совершенно не пристало оканье и прочие покушения на народность, но в целом исполнителю главной роли удалось создать образ более сильный, более искренний и глубокий, чем предполагал литературный первоисточник. Но даже и в лучшем исполнении главный герой страдает какой-то нечеловеческой монолитностью. Ему неведомы никакие сомнения, хотя вокруг творится такое, что самая прочная вера не может не зашататься. Никаких достоевских бездн и пропастей, сомнений, провалов и, наоборот, воспарений здесь даже не намечено. Наверное, это не полагается священнику по должности. Однако, будь хотя бы намек на что-то в этом роде, центральный персонаж обрел бы большую убедительность.

В то же время фильм отказался от одного из главных достоинств книги и тем самым многое потерял. О романе можно сказать не так много лестного, но одного у него не отнять: рассказанная в нем история осложнена множеством событий, обстоятельств, сюжетных поворотов и конфликтов. Главному герою приходится выслуживаться перед немцами и произносить проповеди во славу немецкого оружия. Среди священников есть герои и есть предатели-доносчики. Очень подробна линия, связанная с концлагерем и военнопленными. В книге вообще больше трагических и зловещих событий, которые не дают отвлечься от того, что действие разворачивается во время войны. Вся ситуация вокруг центрального персонажа значительно более напряженная, чем в фильме, и эта ситуация чаще обостряется и дает всплески. Фильм в этом отношении существенно облегчен и тем самым обеднен. Зачем? Чтобы священник был только один и только положительный? Чтобы не было двусмысленностей и теней? Очень зря. “Ведь тени получаются от предметов и людей”.

Иными словами, начинает маячить “Женитьба” Гоголя: если бы к Сергею Маковецкому добавить сюжет и полный набор персонажей из книги Александра Сегеня и всем на помощь призвать Федора Михайловича… Да еще забыть про спецзаказ, лучезарных и прочих ангелов и обойтись без помпезных премьер в ХХС, то, глядишь, может, получилось бы нечто, имеющее большее отношение к искусству и меньшее — к идеологии и агитации.