О лютерах поганых, латыньских, и учебниках российских, патриотических: Литературное чтение. 4 класс

“Лучше понять окружающий мир, объяснить многое из происходящего в нем помогает народу его историческая память. Многие тысячи лет назад нашим предкам помогали сохранять в памяти прошлое устные сказания, предания, песни, былины…” Так сказано в предисловии к лежащему перед нами учебнику для четвертого класса общеобразовательных школ страны. Рассыпанные в этой книге крупицы исторической памяти представляют, на наш взгляд, живой интерес не только для десятилетних граждан. Поэтому мы хотим в меру своих скромных возможностей содействовать их популяризации.

Речь пойдет о былине “Ильины три поездочки”. Почему из огромной литературы об Илье Муромце, упокоившемся в Киево-Печерской лавре древнерусском святом, выбран именно этот явно очень поздний текст?

Схематически предлагаемая былина традиционна. Лежит камень в степи, а под него вода течет. А на камне написано слово.

Герой-богатырь начал с прямого пути. На коем и повстречали его “ходовитые разбойнички”.

Узнаваемые приметы. Что ж, с “псами-рыцарями” Русь сражалась вскоре после смерти основного прототипа былинного героя. Фольклорная литература отражает историю глобально, в целом, и близким по времени событиям немудрено слиться в ней.

Куда интересней для читателя оказывается второй путь Ильи.

Путь этот, как мы видели, — к женитьбе. К сомнительному браку на чужой стороне.

Неверные девы вздумали рыцаря погубить — обычная, общеевропейская сказочная тема, в частности, частый элемент немецкого фольклора. Но в наших условиях девичье коварство получает четкое идеологическое объяснение.

Тут снова возникает навязчивая ассоциация — на сей раз несколько причудливая. С Зоей-Софьей — византийской царевной, “латынщиной повыученной” воспитанницей папского престола. В браке с Иваном III — православной государыней, оставившей в нашей истории добрый след.

Но вот отправляется Илья по третьему пути. За богатством.

Мрачновата святошная сторона. А дальше — будет хуже.

Илья, разумеется, отказывается.

Эвона... Так они не просто поганые еретики... Они вообще — в Бога не веруют...

Хватит, наверно...

“Но не переписывать же былины!” — слышится нам в ответ. Не переписывать. Но помнить о понятии исторического контекста. Понятии выбора, отбора и акцентирования материала. Идеологическая обработка способна на чудеса, прошлый век блистательно показал это. И прямые подлоги вовсе не обязательны при сотворении сих черных чудес. Для воспитания, например, высококачественных антисемитов вполне достаточно евангельских текстов. Гитлеровская “Немецкая церковь” это доказала.

Как сообразуется нарисованная “былинная” картинка с реальной Киевской Русью — эпохой жизни Ильи? И с литературой этой эпохи? Имеет смысл бросить на это взгляд. Тем более что — педалируя понятие “истинной, святой” Руси — нынешнее патриотическое мировоззрение древнейшую — киевскую — эпоху обычно боязливо обходит.

Киевская Русь была развитой европейской страной. Династические браки прочно связывали ее с соседями по континенту (дочь Ярослава Мудрого — королева Франции, жена Владимира Мономаха — дочь английского короля, и т. д.). Водный путь “из варяг в греки” единил Восток и Запад, создавая общее торговое пространство. Сегодня нечасто вспоминают о том, что и величайшее культурное деяние — создание славянской письменности — было делом “восточно-западным”. Не только Царьград, но и Рим сыграл в создании этой письменности огромную роль: переводы делались Солунскими братьями как с греческого, так и с латыни, в контакте с римской курией, папа Иоанн VIII специальной буллой благословил богослужение на славянском языке.

Срединное (потенциально центральное?) положение Руси в Европе не колебала и крепнувшая Великая схизма. Точная датировка таких процессов — лишь условное упрощение: и после 1054 года нередко возникали тесные, вплоть до сослужений и взаимных рукоположений, связи между Церквями. Разделившие Церкви тонкие теолого-филологические вопросы оставались пустым звуком для едва обретшей богослужебный язык страны. В прозрачно-тонком слое образованного монашества они едва вызвали два-три отклика-трактата. Самое же главное: на рубеже тысячелетий разногласия еще не вросли в менталитет, не перешли в глухую, не требующую уже оснований и причин вражду. Менталитет определялся еще повседневными делами: культурными, политическими, торговыми.

Отразилось ли реальное древнерусское бытие в фольклоре своего времени? Разумеется. Иначе и быть не могло. Так, сказания о хождении русских людей как в Царьград, так и в Рим за наставлением и советом не только имеются. Есть и прекрасные лесковские литературные переложения их. Кстати, и язык замечательного мастера несколько иной, чем топорное а ля древнерюс, сляпанное в учебнике.

Мрачноватые картинки былины — порождение совсем иной эпохи. “Монгольская вьюга” (так назвал трагедию Древней Руси Петр Чаадаев) оторвала Россию от Европы. О связях с ней под Ордой не приходилось уже и говорить. Равно, впрочем, как и о самой прежней Руси. Изменился и сам ландшафт: сказочная “страна городов” превратилась в сельскую равнину — по сути близкую к степи. Борясь с Ордой и одновременно сближаясь с нею, Русь и вольно, и невольно перенимала ее психологию и менталитет. И в этой новой — ордынской и послеордынской — Руси переписывалась история Руси древней. С новых позиций — столь близких сегодня многим. Иногда сознательно. Как в посланиях о преемстве московских великих князей от римских цезарей. Иногда — простодушно-бессознательно. Путем приписывания Древней Руси “антилатинского” мирочувствования XV—XVII веков…

В этот период и появились — в яростных и невежественных антилатинских трактатах — “латыньские лютеры”, вынесенные нами в заголовок статьи.

В сегодняшние учебники они, правда, пока не вошли. Но не будем отчаиваться. Нынешним десятилетним учиться еще добрых семь-восемь лет. А протестантизм, как общеизвестно, еще гаже и вреднее католичества...