Н.а. Богомолов

Владимир Батшев. Александр Галич и его жестокое время

Так получилось, что в течение месяца в моей библиотеке оказались сразу две обширные биографии Александра Галича. Одна называется просто “Александр Галич”, автором ее значится Михаил Аронов, что, судя по выходным данным, является псевдонимом, насчитывает 1032 страницы большого формата и вышла с пометой “Москва — Ижевск”. Она явно претендует на научность, поэтому рецензировать ее здесь вряд ли уместно, и я надеюсь это сделать в другом месте. А вот вторая, принадлежащая перу Владимира Батшева и названная несколько более пространно, по объему меньше (всего-навсего 726 страниц) и на научность явно не претендует, так что поговорить о ней в литературном журнале вполне имеет смысл.

Писание биографий известных людей сделалось чрезвычайно популярным промыслом. Про кого только не пишут — от государственных деятелей до спортсменов, от людей широко известных до знакомых читателям (а часто и писателям) только понаслышке. И даже как-то удивительно, что до сих пор не появилось ни одной биографии Александра Галича, человека весьма популярного, скончавшегося относительно недавно (в 1977 году), множество знакомых которого живы и до сих пор. Казалось бы, создать его биографию можно довольно легко, тем более что и текстов сохранилось много, и любящих его как писателя — сколько угодно. Вот и Владимир Батшев на обложку своей книги выносит несколько фраз, из которых ясно его отношение: “Галич помог вырасти, выстоять и сохранить нравственные ценности многим своим современникам. Я один из них”. Прекрасные слова! А помещенная в конце книги биография автора вызывает уважение: “В 1965—1966 один из организаторов и руководителей неформального литературного общества СМОГ, редактор журнала “Сфинксы” (№№ 1—4), альманахов ”Чу”, ”Рикошет”, ”Авангард”. Арестован 21.4.1966 и 25.4.1966 осужден на пять лет ”за тунеядство”. Отбывал ссылку в селе Большой Улуй Красноярского края. Под давлением международного общественного движения, в частности издательства Посев, освобожден в 1968 году по амнистии. В 1968—1975 участвовал в диссидентском движении”. Как сообщается там же, он является автором двадцати изданных книг и лауреатом трех литературных премий.

А еще недавно, 23 апреля 2010 года, он дал интервью газете “Литературная Россия” в связи с выходом в свет американского варианта книги о Галиче, где со всей прямотой и искренностью высказал то, что думает о современной русской литературе: “— За российской словесностью следите? — Я устал. Даже некоторые хорошо мне знакомые писатели меня в последние годы не радуют. Налицо регресс, современная российская литература пребывает в стадии стагнации. Как ни смешно, но лет шесть-семь назад я давал интервью “Лит. России”, и оно так и называлось. И что изменилось? Знакомство с “толстыми” литературными журналами порождает во мне грусть. От списка номинантов литературных премий порою просто волосы дыбом встают… абсолютно дутые величины — типа Пелевина, Сорокина, Кабакова или Улицкой. Или потомки гениев, на которых отдыхает природа, вроде Татьяны Толстой”. Кстати уж и о соотношении двух вариантов книги. В рекламе на сайте издательства “Литературный европеец” сказано: “В феврале книга вышла в США под названием “Галич”, в марте и апреле ее отказались печатать в путинской России как “антисоветскую”, а сегодня она вышла в нашем издательстве” (http://www.le-online.org/).

Таким образом, у нас есть все основания предполагать, что книга Батшева чрезвычайно смела, раз не могла выйти в путинской России, а также что она коренным образом отличается от убогой современной словесности.

Есть, правда, одно обстоятельство, которое стоит оговорить, принимаясь за рецензию об этой книге. В уже процитированном интервью Батшев говорил: “Вы понимаете, почти вся российская критика куплена. Я не боюсь это сказать, из разговоров с авторами с удивлением узнаешь, что на все обращения к критикам с просьбой написать об их книгах ответ прост и определенен — плати. Пока мы не вернемся к независимой критике, неподкупной и непродажной, мы не будем знать истинного положения дел”. Приходится сознаться, что от В.С. Батшева я не получил ни копейки. Равным образом, никто мне эту рецензию не заказывал. Мало того, я купил книгу за сумму, эквивалентную 25 евро, а также оплатил пересылку.

А почему пишу? Да потому что люблю творчество Галича вряд ли меньше, чем автор книги. Потому что кое-что сделал для его популярности, отыскав в архиве и опубликовав ранний сборник стихов “Мальчики и девочки” (к сожалению, Батшев, кажется, этой публикации не знает), а также написав несколько статей о Галиче. Наконец потому, что, как мне кажется, Галич еще недооценен как поэт, как бард и как гражданин. Из всего этого прямо следует, что хорошая биография, которая могла бы привлечь внимание к его личности и к его творчеству, сейчас, именно сейчас чрезвычайно нужна.

И поэтому с самого начала я должен сказать, что книга Владимира Батшева ни в коей степени такой биографией не является. И доказательств этому никаких особенных не нужно. Достаточно сопоставить представленный читателям текст с тем, что любители творчества Галича очень хорошо знают.

Сначала идут четыре с половиной страницы обычного, ничем не выдающегося текста с обширными вкраплениями слов самого Галича. Более или менее все это мы знали, но всегда приятно перечитать. Однако со 11-й страницы начинается нечто странное. Два абзаца оказываются почти дословно переписанными из текста автобиографической повести Галича “Генеральная репетиция” (в дальнейшем мы будем ссылаться на нее по тексту, опубликованному в книге: Галич Александр. Сочинения: В 2 т. М., 1999. Т. 2. В данном случае — с. 231), потом следует небольшая прослойка из трех авторских фраз, затем цитируется выхваченная из другого места автобиографической повести пионерская песенка (Галич. С. 333), потом идут два абзаца со с. 229 “Генеральной репетиции”, абзац оттуда же (со с. 231), два абзаца из воспоминаний брата поэта (без указания источника), то есть перед нами такая незатейливая компиляция. Но вот затем… Начинаем читать: “Во дворе, в одноэтажном выбеленном сараеобразном доме, который все по старинке называли “службами”, жил дворник Захар”. Так. Этот же самый абзац есть и в “Генеральной репетиции” (с. 231). Но не только этот: и следующий, и следующий… — всего полторы страницы книги Батшева. Чтобы быть абсолютно точными, скажем, что “я” у него заменяется именем “Саша”, а “веневитиновский дом” приобретает прописную букву. Вместо галичевского “вещь… бесполезная и пустая” читаем просто “бесполезная”. После слов “…к бумаге” Батшев счел нужным выбросить две фразы Галича: “Наклеивал их, видно, какой-то совершеннейший дурак и невежда. Но альбом, повторяю, был очень толстый” (с. 232). И еще немного дальше тоже пропуск: “…и даже, кажется, не разобрав, к чему именно я прицениваюсь…”. Коренным образом, конечно, изменена фраза, которая у Галича звучит: “И я купил этот альбом”. Батшев придумал неповторимое: “И купил альбом”.

Не будем больше утруждать читателя мелочными изменениями. Так вот, полторы страницы Батшев переписывает. Кончается это на словах: “…на этом неприютном и шумном пятачке” (Батшев — с. 14; Галич — с. 233). Потом Батшев объявляет: “Г а л и ч вспоминал” (а до этого кто вспоминал, хочется спросить?), и следует цитата из той же самой “Генеральной репетиции” — почти на две страницы.

А прямо сразу после этого рассказа Батшев повествует: “В том же году состоялась встреча Саши с чудом. Однажды родители принесли программу…”. Ну право же, мы читали это в “Генеральной репетиции”: “…программа и пригласительный билет на закрытое заседание…” — и далее по тексту Батшева (или все-таки Галича?) идут целые две страницы практически идентичного текста.

Дальше сказать особенно нечего. Мы узнаем кое-что про дядю Галича, Л.С. Гинзбурга (двухстраничная нарезка из воспоминаний В.А. Гинзбурга без намека на источник), читаем стихи юного Саши Гинзбурга из “Пионерской правды” (не будем особенно останавливаться на абзаце со с. 22, переписанном со с. 364 “Генеральной репетиции”) и оказываемся на с. 24. Там находим фразу: “В одно из занятий литбригады ее руководитель, молодой писатель Исай Рахтанов…”. Я далек от того, чтобы обвинять Батшева в плагиате из “Генеральной репетиции”: “…руководитель нашей бригады, молодой писатель Исай Рахтанов…” (с. 364), а также в дословном воспроизведении фразы Рахтанова о приглашении к Э. Багрицкому. Но почему-то и потом почти полные две страницы идет в точности текст Галича, слегка измененный применительно к духу нового повествования.

Вставки о воспоминаниях В. Дудинцева у Галича, надо признать, нет. Да и Батшев не приписывает ее себе. Поэтому пропустим эту страницу, чтобы оказаться на с. 28. Сперва идут несколько слов самого Батшева, но после отбивки — раскавыченная цитата из воспоминаний брата, а затем больше полстраницы опять списано из “Генеральной репетиции” (с. 327—328), после чего (с небольшим переходом, один абзац из которого опять-таки принадлежит В. Гинзбургу) глава заканчивается хорошо известными любому интересующемуся Галичем воспоминаниями Р. Орловой.

Начинается следующая глава с раскавыченной подборки цитат из “Генеральной репетиции” (с. 257, далее с. 259), переходящей в прямое заимствование с некоторыми улучшениями (действительно, “до слез в глазах” очень уместно заменено: “до слез на глазах”) на полторы страницы, потом следуют очень самостоятельно написанные фразы: “Начались занятия. Все очень старались — боялись отсева. Всем было трудно, а Александру труднее, чем остальным, — он учился еще в Литературном институте” вместо невнятностей “Генеральной репетиции”: “Начались занятия. Все очень старались — боялись отсева. Всем было трудно, а мне труднее, чем остальным. Целый учебный год, с осени до весны, я метался, как заяц, из Литературного института в студию — благо хоть находились они недалеко друг от друга” (с. 261). Но зато потом, выправив авторские недочеты, Батшев непосредственно переходит к цитированию повести Галича (забыв, правда, вставить кавычки). Две полные страницы с небольшим кусочком идет неприкрытый плагиат из Галича. Потом Батшев вспоминает, что нечто упустил, и начинает: “Целый учебный год, с осени до весны…” позвольте! Мы только что это читали! Ничего, такое цитирование можно продолжить и еще на полстраницы.

Итак, первые 36 страниц повествования Батшева полностью заняты цитированием, как положено, в кавычках, или, как не положено, без кавычек.

А что дальше? Да примерно то же самое. Берем практически наугад. В конце страницы 75 от имени В. Батшева начинается рассказ о грозненском эпизоде в жизни Галича. Первая фраза: “Как-то в антракте к нему подошел помреж” почти полностью самостоятельна, потому что в “Генеральной репетиции” говорится: “Испуганный помреж вбежал в мою актерскую уборную…” да еще с дополнительными словами (с. 268). Но зато целую страницу потом он от текста подлинного автора не отрывается до самых слов “Галич вспоминает”, после чего идет непосредственное продолжение уже начатого текста автобиографической повести размером в 2,5 страницы. Затем следует отбивка, две фразы “от автора”, а за ними — 3 страницы текста, принадлежащего отнюдь не Батшеву, а настоящему историку — А. Авторханову (я без труда нашел их в Интернете по адресу: http://www.ingushetia.org/history/article/275.html).

Или вот на с. 92—93 снова без намека на кавычки, но с заменой “меня” на “Александра” и минимальными купюрами воспроизведен текст со с. 295—296 “Генеральной репетиции”. Или вот — на с. 527—533 с некоторыми купюрами и небольшими вставками из воспоминаний других людей следует текст со с. 298—304 “Генеральной репетиции”. Страницы 610—620 книги Батшева — переведенный в третье лицо “Норвежский дневник” Галича (Заклинание добра и зла. М., 1992. С. 116—129).

Впрочем, тексты не только Галича и его брата Батшев вставляет в свой текст так свободно. Вот, например, целых 30 страниц его книги (258—287) занимает “Отступление о золотых часах Юрия Кроткова и нравах советских кинематографистов”. Честно сказать, все это отступление вовсе не представляется мне уместным, а особенно — если понять механизм его составления. Правда, автор честно предупреждает: “В этом мне поможет известный американский журналист Джон Баррон, эпизод из книги которого я перескажу” (С. 258). Кажется, даже школьники знают, что такое “пересказ”: это изложение чужого текста своими словами. Но Батшев почти везде на этих 30 страницах говорит словами не своими, а неизвестного переводчика книги Баррона “КГБ: работа секретных агентов”. А ведь можно было запутать читателей похитрее, использовав не этот текст, а воспоминания об этом эпизоде самого Юрия Кроткова, написанные на гораздо более живом русском языке. Но, очевидно, В. Батшеву осталась не известной публикация его воспоминаний “КГБ в действии”, где есть специальный раздел “Операция Морис” (Новый журнал, 1973. Кн. 110—111).

Пожалуй что хватит. Неужели сам В. Батшев не понимает, что такое отношение к текстам других авторов является предосудительным? Да нет, прекрасно понимает. В уже цитированном интервью “Литературной России” он говорил: “В Германии недавно вышел скандал с одной молодой писательницей. Она написала роман, все закричали, что явилась новая Франсуаза Саган, а потом выяснилось, что роман — чистый плагиат. Надергала оттуда, отсюда, и из Интернета в том числе”. Тогда на что же надежда? Видимо, на принцип, изложенный им в другом, более давнем интервью: “Мне неважно — что там скажут. Да я знаю, что там могут сказать. Ведь отношение к писателю-эмигранту в России до сих пор однозначно — это предатель, захребетник, миллионер, агент вражеской разведки. Честное слово, я не утрирую, а констатирую спектр оценок. Все я испытал на собственной шкуре” (http://drugieberega.com/2005/10/interview).

При таком отношении к любому суждению, исходящему из России, конечно, можно позволить себе что угодно. Только почему-то кажется, что самому Александру Галичу было бы чрезвычайно неприятно читать книгу Батшева.

Н.А. Богомолов