Василий Костырко

Мариам Петросян. Дом, в котором…

События, описанные в романе Мариам Петросян, разворачиваются в конце XX века в интернате для детей-инвалидов, от которых отказались родители (в тексте книги — “Дом”). Определить место и время действия более точно не представляется возможным. Мариам Петросян постаралась очистить текст от любых подсказок вплоть до того, что герои этого произведения (воспитанники Дома и их воспитатели) за одним-единственным исключением не имеют имен и обозначены только кличками. Главная отличительная черта сообщества обитателей “Дома” — замкнутость и самодостаточность. С ней тесно переплетается и его основная проблема — страх перед внешним миром (в тексте романа — “Наружность”), который все более усиливается у воспитанников накануне выпуска и оборачивается всплеском насилия и самоубийств. Свести к минимуму эти эксцессы, а заодно и определиться в собственном отношении к неотвратимо надвигающемуся внешнему миру — вот задача главных героев, неформальных лидеров дома из четвертой комнаты (Слепой, Сфинкс, Шакал Табаки), которые коротают в интернате свой последний год, решая, как могут, текущие проблемы и воспоминая события прежних лет.

Довольно быстро общим местом в отзывах на роман Петросян стало утверждение, что на самом деле речь в нем идет не о детях-инвалидах, а о каждом из нас. Развивая это положение, можно сказать, что страх обитателей Дома перед Наружностью — это метафора нашего общего страха перед временем, несущим небытие. А тяжкие болезни персонажей и их физические недостатки — концентрированная форма сомнения в собственных силах, которое ощущают почти все так называемые нормальные люди.

Герои Петросян в этом смысле оказываются весьма впечатляющими примерами для подражания, поскольку предельно отчетливо иллюстрируют идею о том, что дух сильнее тела. Слепой — действительно слеп, у Сфинкса нет рук, Шакал Табаки — инвалид-колясочник. Однако, отвергая Наружность, т.е. внешний мир и его оценки, они отрицают и наружность собственную, заставляя других обитателей Дома видеть в них лишь тех, кем они сами себя считают. Более того, сотворенный обитателями Дома в снах и мечтах параллельный мир (Оборотная Сторона Дома или Лес) оказывается способным в роковые минуты втягивать в себя даже воспитателей. В финале именно он становится последним прибежищем для той части воспитанников, которая накануне своего выпуска говорит Наружности окончательное “нет”. Думается, именно эти мотивы позволили Дмитрию Быкову толковать роман как пророчество о приходе сверхчеловека, которому суждено преодолеть барьер собственного тела и барьер времени.

Справедлива ли такая интерпретация? Ничто не мешает нам трактовать описанное в финале состояние “ушедших в Лес” с “наружной” или реалистической точки зрения, то есть как наркотическую кому или как некий пожизненно религиозный экстаз. Остальные персонажи становятся обитателями нашего мира, который не претерпел никаких изменений. Мы вправе предположить, что неизменной, по большому счету, в романе остается и человеческая природа, а значит, не слишком полагаясь на ее спасительную трансформацию в светлом будущем, автор заклинает наш страх перед конечностью земного бытия каким-то вполне традиционным и хорошо проверенным способом.

Главных героев Петросян отличает то, что можно обозначить как ощущение бессмертного родового тела. О том, что истинными предками обитателей Дома для них являются не их родители, а те, кто до них здесь жил или работал, читателю недвусмысленно сообщает персонаж по кличке Шакал Табаки. Однако это знание вряд ли бы кого-то спасало, если бы не лежало в основе перипетий, через которые проходят главные герои романа, и не было дано читателю через их ощущения.

Для того чтобы ввести нас в мир Дома, Мариам Петросян прибегает к посредничеству Курильщика. Жизнь в интернате для этого персонажа начинается в первой комнате, обитатели которой (“стая Фазанов”) изо всех сил стараются вписаться в образ социально успешного инвалида, оставаясь по натуре паразитами и иждивенцами. Не ужившийся с ними Курильщик попадает в четвертую комнату, где живут неформальные лидеры Дома, на первый взгляд подвластные и подотчетные только самим себе. Именно там в ночь сказок Курильщик испытывает волшебное чувство причастности к целому.

Однако счастье это оказывается недолгим. От рук Слепого, вожака “четвертой” и неформального лидера Дома, гибнет Помпей — нацелившийся на его место глава стаи Псов (“шестая”). Курильщик не может признать поступок вожака необходимой жертвой для сохранения спасительного баланса сил. Отныне новые товарищи становятся для него убийцами и укрывателями убийц.

На первый взгляд может показаться, что причина страданий Курильщика — несовместимость двух различных, но равноправных в романе Петросян представлений о благе — подросткового и воспитательского, внутреннего и внешнего. Однако по ходу развития событий становится понятным, что, по большому счету, никакого блага, кроме удовлетворения элементарных физических потребностей и лечения, персонал Дома его обитателям предложить не может. Более того, истинная иерархия Дома противоположна официальной: воспитатель четвёртой комнаты по кличке Ральф не подчиняется директору Дома Акуле, Слепой не подчиняется Ральфу. При этом сам Слепой искренне убежден, что не правит единолично, а лишь угадывает желания Дома, непостижимого для единичного разума и неподвластного индивидуальной воле.

Попытки противопоставить себя Дому имеют для героев романа роковые последствия.

Курильщик, по наблюдением “состайников”, после гибели Помпея потихоньку сходит с ума от одиночества.

“Ловец детских душ” Лось, первый воспитатель Слепого и Сфинкса, гибнет за семь лет до появления Курильщика в “четвертой”, пытаясь разнять дерущихся выпускников в их последнюю ночь под крышей Дома.

Совмещая в системе образов романа функции и благородного героя, и невинной жертвы, воспитатель Лось вполне может быть сопоставлен с героем античной трагедии. Поэтому резонным оказывается вопрос, в чем его трагическая вина.

Речь об ошибках Лося заходит в романе не единожды.

Во-первых, Лось не боялся Дома и своих воспитанников, которых считал просто больными детьми, достойными жалости, и полностью игнорировал их страх перед Наружностью.

Во-вторых, стремясь воспитать в маленьком Сфинксе любовь к миру, он тайно от него просит его сверстников ему помогать, чем моментально превращает своего любимца в объект всеобщей ненависти (исключая Слепого, который в ту пору считал Лося божеством, чьи указания следует выполнять беспрекословно).

Выражаясь языком Шопенгауэра и Ницше, можно сказать, что Лось воплощает собой “принцип индивидуации”: он отделяет от первоначала и себя, и других.

Ошибка Лося предопределяет судьбу его будущих неофициальных наследников, Слепого и Сфинкса. Чтобы пережить травлю, они поневоле вступают в борьбу с большинством сверстников. После смерти своего воспитателя — фактически берут на себя ответственность за то, чтобы кошмар предыдущего выпуска не повторился.

Однако параллельно с этим внешним сюжетом разворачивается другой, глубинный. Герои должны освободиться от тех рамок, в которых оказались из-за ошибки любимого воспитателя.

Слепому предстоит уяснить, что Лось и его доброта не тождественны Дому, а Дом — миру.

Сфинкс должен понять, что и он, и его прежние мучители во главе с Черным (здесь мы снова прибегнем к языку тех же философов) в действительности суть единая воля, распавшаяся на индивидов и борющаяся сама с собой. На поверку границы между населяющими Дом индивидами оказываются не просто зыбкими, а иллюзорными. Узнав от Черного об истинной причине травли, Сфинкс понимает, что отличается от своего заклятого врага очень немногим. Практически ничем. Ощущение причастности к целому в этот момент обостряется до мистического переживания: герой растворяется в окружающих людях и вещах, которые в этот момент воспринимает как части собственного тела. Рискнем предположить, что главная причина этой трансформации не в коктейле из спирта и яблочного сока, с помощью которого Черный пытается привести в чувство потрясенного Сфинкса, а в том, что, благодаря полученному известию, Сфинкс избавляется от прежнего “я”. В финале этот персонаж решительно отвергает предложение своего ближайшего друга Слепого “уйти в Лес” и остается в нашем мире. Итак, познав через Курильщика ощущение отпадения от родового тела, то есть муки индивидуации, читатель исцеляется от нее вместе со Сфинксом. Это исцеление можно считать катарсисом, предварительным условием которого в романе оказывается жертвоприношение — именно так впоследствии называет гибель Лося другой воспитатель, Ральф.

Подведем итоги. Во-первых, оказывается, что и сюжет и система образов “Дома” работают на то, чтобы вызвать у читателя довольно характерные переживания, которые, по убеждению некоторых теоретиков искусства, издревле были сутью любого художественного произведения, по крайней мере в европейской традиции1. Во-вторых, средства, которыми достигается этот эффект, придают роману довольно ощутимое сходство с античной трагедией и породившими ее ритуалами.

Остается лишь благодарить Мариам Петросян за то, что в наш век прагматизма и морального релятивизма она смогла создать правдоподобный мир человеческих отношений, обитатели которого готовы платить жизнью за свои убеждения, а значит, вызывая страх и сострадание, — действительно исцелять души.

 1 Фридман И. Н. Щит Персея и Зеркало Диониса. — В кн.: “Вячеслав Иванов. Архивные материалы и исследования”. М., 1999. С. 253, 258, 280.