Анна Кузнецова

Квазиисторический роман с элементами футурологии, в прошлом году опубликованный в “Знамени” (2009, № 5). Дневниковая форма с рамкой от “публикатора”, в 2013 году сжигающего старинную рукопись — дневник банковского служащего начала прошлого века, доведенный до 15 июля 1917 года. То есть прошлое и будущее почти идентичны, время ходит по кругу, лишая смысла идеалы и идеи, — не оправдывает ли это поступки героя? К человеческой природе писатель, как всегда, безжалостен: его банкир постепенно спивается, затем совершает должностное преступление. Человек денег, привыкший к роскоши и не умеющий с ней расстаться, он бросается то к Богу с извинениями, то к людям с агрессией. Но все это как-то не важно, важна сама жизнь, даже такая — ее публикатору жалко, поэтому он тайно переписал и сохранил копию сожженного дневника, за что читатель наверняка его похвалит. Кабаков пишет нечто альтернативное идейным романам, погружая читателя в мелочи и подробности, в жизненную ткань, которая легко рвется, но самоценна и бесценна — кроме нее, в жизни ничего настоящего нет.

Павел Крусанов нынче в той поре, когда писатель начинает чувствовать себя пророком и учителем. Свое кредо он излагает устами молодежного гуру Ромы Тарарама, имеющего свою маленькую паству — двух девиц и парнишку. Учитель предсказуемо ищет объединяющую идею — общий долг, — опираясь на миф об изначальной благодати, которую мы слегка потеряли под влиянием заведомо безблагодатного Запада.

Рецепт изготовления новой книжки тот же, что и прежних: в собирательный переводной роман, безблагодатный, но фактурный и стильный, вливается благодатная мысль о России.

В первой повести, давшей название книге, — два параллельных изложения, ведутся они от первого лица двумя героями: политической журналисткой, перешедшей в глянец и полюбившей его за “воплощение детских грез о мире, построенном из своих желаний”, и шофером-экспедитором — но одним голосом. О том, кто ведет рассказ, в начале каждой главки догадываешься только по окончаниям глаголов. А победил или проиграл Наполеон битву при Ватерлоо — оказывается, бабушка надвое сказала.

Вторая повесть “Сны Апорья” с подзаголовком “Провинциальная фантазия” выходила в 2003 году в журнале “Нева”, см. рецензию Алексея Балакина “Лекарство от бессонницы” (Знамя, 2004, № 6).

Владимир Березин — писатель умствующий, предпочитающий сюжету и драйву размышления и разговоры. Новая книга — разговоры со всеми обо всем, дайджест интеллектуального русскоязычного ЖЖ. Книга эффектно оформлена портретным ракурсом очень фотогеничного автора.

Молодая ярославская писательница прошла традиционный путь русского прозаика — от художника к учителю жизни — всего за две книги. Спринтер.

В своем неоантинигилистическом романе она выступает против эгоизма, оправдываемого талантом, в лице героя с говорящей фамилией Гордеев. Но начала, как полагается в этом случае, с себя — отказалась от художества ради художества.

В России жить трудно, но нужно. Построение общего блага признано дурным тоном. Невиноватых нет, всем — сухари сушить, как явствует из эпиграфа. В такой перспективе хорошо лишь тому, кто овладел искусством извлечения счастья из горя. Технология примерно такова: если колбаса в вашем бутерброде ливерная, не стоит мечтать о копченой, но стоит вспомнить, что хлеб бывает и без колбасы, и обрадоваться своему положению. Это и называется у экзистенц-ирониста Вячеслава Пьецуха искусством существования.

Кукисы — это что-то вроде жанра. Короткие меланхолично-философичные тексты. От слова “кукситься”, вероятно. Писатель наблюдает — в основном за кошками; вспоминает и размышляет — в основном о людях. И пытается разгадывать загадку жизни как системы закономерностей, удивляясь ей как чуду. “Кошка открывает дверь, толкает или тянет на себя, при этом проявляет чудеса изобретательности, заново открывая рычаг. Но закрыть за собой дверь… Никогда! Но этого и многим людям не дано” (“Открывая двери”).

Воронежскому поэту хорошо удается жанр однострочной максимы: “По осени ощущаю уже не увядание природы, а природу увядания”. Среди максим попадаются меткие наблюдения: “Клич “Гей, славяне!..” в наше время приобрел новый смысл” и языковые штудии: “Институт переподготовки благородных девиц”. Все эти цитаты — с одного разворота.

“Мне кажется, что только человек с такой неистребимой наивностью и доверчивостью, как я, мог нажить материал на целую книгу!” — пишет в предисловии автор. Рассказы действительно примитивистские, с “приматом жизни”, что называется, скорее это мемуарные новеллы — о литературной жизни позднесоветского времени, сначала провинциальной — в Ростове-на-Дону; потом московско-переделкинской; и о том, как эта жизнь уходила и сменялась другой, нелитературной: перестроечной, девяностыми: как приходилось торговать книгами и цветами; как появились страшные болезни, жестокие лохотроны и всеобщая моральная невменяемость как повседневная норма.

Жили-были две москвички, мама — “фруктовая блондинка”, дочка еще краше — “платиновая блондинка”. И оказались эти замечательные женщины единственными на всей земле, кто подходит людям будущего для изменения судьбы человечества — отсекновения тупиковой ветки развития… Это дамское рукоделие — “наш ответ Дэну Брауну”, почему бы ему тоже не стать бестселлером? Все столь же теоретично, с чертежами и схемами, с приложением в виде “мюзикла”, написанного “в ритмах и значениях библейского кода”, — чем такая книга недостойна быть университетской (см. название издательства)?

Книга избранного, издаваемая в честь лауреата Российской национальной премии “Поэт”, предисловием которой становится речь автора, произнесенная на церемонии вручения премии. У Гандлевского избранное за тридцать лет, с 1979 по 2008-й, предваряется эссе “Польза поэзии”, в котором высказано много замечательных мыслей: “Занятый по преимуществу словами и самим собой, поэт изо дня в день пишет идеальный автопортрет, воплощает на бумаге мечту о себе. Тактичное иносказание “лирический герой” мы вольны понимать и в изначальном смысле — поэт героизирует себя, проявляет самые яркие свойства своей личности, приглушенные в быту житейским трением. Постоянное общение с идеальным двойником дисциплинирует автора, помогает ему не опуститься и выстоять. Автор чувствует, что слишком большой разрыв между ним и лирическим героем — пагубен для обоих: опустошенность отзовется в лучшем случае немотой, в худшем — пустословием”.

Длинные иронические стихи, написанные заунывными катренами с перекрестной рифмовкой, лирический герой которых — персонаж вроде Венечки Ерофеева, только меньше читал, к тому же в основном фантастику, и больше ругается. Понравились прозаические вкрапления в книгу: “Поэзия начинает решать задачи, глаголом жечь, чувства добрые лирой пробуждать и так далее, только когда на нее обращает внимание власть. А наша власть, слава Богу, отраслями, где вертится меньше сотни миллионов долларов, не интересуется”.

Автор этого сборника — публицист, написавший “Песню журналистов”, в 1962 году исполненную Кобзоном, и сценарист, по сценариям которого был снят ряд документальных фильмов. В авторском предисловии слышится нотка надежды, что, может быть, он еще и поэт. Не хочется разочаровывать, но и обнадежить не выходит.

Владимир Кравченко — полный тезка известного прозаика, но это не он. Этот Владимир Кравченко — журналист, основатель рубрики “Хроника происшествий” в “Московском комсомольце”. Стихи у него неожиданно нежурналистские, экзистенциальные:

Книга умершего поэта и барда издана силами его друзей. В этом контексте послесловие Андрея Анпилова, в котором больше самовыражения, чем сведений о поэте, выглядит несколько странно. Стихи Геннадия Жукова философичны, при этом музыкальны, построены на длении синтагмы, легко поются.

Этот сборник — первая стихотворная публикация заслуженного изобретателя РФ, заведующего кафедрой электроэнергетики ДВГТУ. Стихи читать приятно. Хоть в них и слышна интонация раннего Есенина, личностные эпитеты: “ранет мелкотелый”, “рыхлой и лохматой / выдалась весна” — позволяют автору сделать ее своей.

Кирилл Ковальджи называет Дмитрия Лунина значительным поэтом, мне же его стихи показались юношескими, построенными на характерной эмоции неконкретного протеста. Основное их достоинство — интонационное разнообразие, лучшие строки, пожалуй, эти: “Я ничего не желаю знать, / но способен учить других. // Если ты хочешь мне дать ответ / — я подберу вопрос”. После прочтения сборника хочется посоветовать автору упражнение — пописать стихи без местоимения “я” и его форм. Если он действительно одаренный человек, это упражнение научит его видеть окружающий мир.

Тоненькая, в пятьдесят страниц книжка сделанного почти за двадцать лет. Требовательность к себе? Тщательный отбор? Стихи и проза тем не менее выглядят молодежными на всем протяжении книги: автор еще только изучает язык, коллекционируя фонетические сближения и смысловые столкновения, поначалу увлеченно, под конец книги — удрученно. Там, где выяснение отношений с языком прекращается, проступает поэзия. Понравились “Осень осень” и “Везучее утро” как выход из замкнутого круга иронии и параномазии.

Автор этой монографии — молодой филолог, взявшийся за дело поистине невозможное — определить суть лирики. Делает он это талантливо и с редким уважением к предмету изучения. Заметив, что лирику как особо устроенный мир ученые предпочитают не замечать (на мой-то взгляд потому, что инструментарий, описывающий этот феномен, в филологии отсутствует — он есть в философии и психологии), Владимир Козлов дает свое определение лирики: “литературный род, сущностным основанием которого является ценностная встреча внутренне данного поэтического сознания и внешне данного мироздания, фиксируемая на всех уровнях лирического произведения — от стиховой формы до системы образов и мотивов”. Я не нашла в его библиографии Хайдеггера, хотя говорит он о сути лирического практически то же, что говорится в “Истоке художественного творения” о художественном. Тут, собственно, и кроется подвох: лирическое у него совпадает с художественным вообще. Потому что определение эпоса, драмы и прозы будут с таким же сущностным основанием — без него нет авторского начала и художественной литературы вообще. С заменой нескольких слов это всякий раз будет то же самое определение. Поэтому, если признать его истинным, получается, что все истинно художественное — лирика.

Тем не менее книга очень интересная и важная, в ней есть главное: понимание, что теория литературы не занимается ее основным содержанием, и смелая попытка преодоления этой ситуации.

Сборник составлен из материалов спецкурса, который Владимир Козлов (о его книге см. выше) ведет в Южном федеральном университете. Книга оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, замечательно, что люди могут полтора часа говорить об одном стихотворении — эти семинары построены на очень медленном чтении. Но когда И.В. Бобякова называет свою работу “Мир глазами одной метафоры”, возникает сомнение, стоит ли человеку, у которого метафоры моргают, рассуждать о поэзии. А когда И.Р. Ратке делает глубокие выводы из появления у Бродского мягкого знака в написании “Минь” (в отечественной традиции эта китайская династия обозначается как “Мин”), — вспоминается диспут схоластов о количестве чертей на кончике иглы. Интересно читать тех авторов сборника, которые понимают, что такое поэзия, прежде всего самого В.И. Козлова. Которые знают, что в состоянии, скажем так, полутранса слова набираются быстро и достаточно случайно, чтобы как-то удержать поэтическую субстанцию, имеющую свойство уворачиваться от слов; потом все это редактируется, но не радикально. Так что копание в самих словах, из которых состоит стихотворение, может быть сколь угодно занимательным и привести к чему угодно, далеко уводя от поэзии.

У Андрея Михайловича Туркова в написании биографий есть собственный стиль. Они по возможности составляются из собственных строк биографируемого, иллюстрирующих его жизненный путь, биограф пишет только связки и необходимые объяснения. Получается хорошее учебное пособие, особенно удобное для нынешних студентов, читающих только “нужное”, — так они все-таки втягиваются в поле авторского текста и считывают, кроме информации, то “лишнее”, без чего информация не усваивается как знание, а тем более понимание.

“Несколько неожиданно, но иногда “дело” может иметь и текстологическое значение для “слова”, коль скоро иных беловых автографов, кроме записанных в кабинете следователя, у некоторых стихотворений не существует”, — пишет в предисловии автор этого сборника документов и комментариев к ним. Мандельштама арестовывали четыре раза: дважды в 1920 году по недоразумению в несоветских еще южных краях по подозрению в связи с большевиками, затем в 1934 и 1938 годах необоснованно, что было официально признано в 1956 году при закрытии дела 1938 года и в 1987 году при реабилитации поэта по делу 1934 года. Книга выстроена “в порядке развертывания репрессий или усилий по их преодолению”, начиная с 1911 года, когда царская охранка “разрабатывала” подозреваемых в антигосударственной деятельности, до 1989-го, когда в Магадане было разыскано тюремно-следственное дело Мандельштама.

Роман Фин — бывший диссидент, затем основатель канадской советологии, а теперь, после двадцати лет жизни в Канаде, гражданин Грузии — рассматривает нравственность как одно из бытийных первоначал, особую эманацию, пронизывающую ткань бытия. Лирико-публицистическое сочинение о недавних событиях в Грузии — одна из ряда его работ на эту тему.

Популярная история мирового антисемитизма в лицах, от немца Вильгельма Марра (1819—1904), создателя Антисемитской лиги, до американского куклуксклановца Дэвида Дюка, с 1999 года регулярно наезжающего в Москву. Относя к антисемитам и Вагнера, и Чемберлена, и Достоевского, которым в книге посвящено по главе, в предисловии автор напоминает: то, что создается интеллектуалами в башнях из слоновой кости, в эпоху массового общества обретает непредвиденную и непоправимую действенность. При этом возникает вопрос: как быть мыслителям в свете возможности быть упрощенно истолкованными — не философствовать? не публиковаться?

Законы о праве на информацию — совершенно новая отрасль российского законодательства, которую один из авторов сборника В.Н. Монахов назвал информационным долгостроем. Почти двадцать лет наши законодатели не могли сделать шаг от гласности к свободе информации. В сборнике собраны материалы по истории формирования этих законов и объясняется, чем именно так важен закон, вступивший в силу 1 января 2010 года, несмотря на все его недостатки. Прежде всего тем, что правом на прямой доступ к информации теперь обладает гражданин, а не СМИ, информирующие массы о чем бы то ни было, — закон от 27 декабря 1991 года “О средствах массовой информации” был полумерой.

Без доступа граждан к государственной информации нет правового государства и условий для борьбы с коррупцией. Убеждая нас в этом в первой части книги, во второй авторы обращаются к опыту развитых демократий, в частности Канады, где создана одна из лучших в мире институциональных систем такого рода. В третьей части критикуются три новых федеральных закона: “О персональных данных”, “Об обеспечении доступа к информации о деятельности органов государственной власти и местного самоуправления” и “Об обеспечении доступа к информации о деятельности судов” — прежде всего за то, что не имеют перечня обязательств, достаточного для их реализации. В книге объясняется, кто виноват в обнулении законов о гласности и что делать, чтобы они работали.

Сборник, состоящий из шести дискуссий, в котором представлена точка зрения на перспективу развития нашей страны нынешних западников — сторонников европеизации. Дискутируют они не с противниками — приверженцами авторитарного курса, — а друг с другом, поскольку не едины. Как заметил в предисловии Игорь Клямкин, историческая реальность для новшеств неподатлива, а “на пересечении ценностей и реалий и завязываются, как правило, узлы полемики”.

Открывает книгу обсуждение доклада Александра Янова, находящего опору европеизации в прошлом — в столетии, предшествовавшем эпохе Ивана Грозного, развернувшего Россию к авторитаризму, и уже здесь поднимается вопрос, объединяющий все шесть частей и ставший главной темой книги: сегодняшний “дуумвират” — это разделение властей или разделение функций внутри властной монополии? Наиболее интересная часть книги касается выборов. В докладе Дмитрия Орешкина наглядно (картографически) представлен уровень электоральной управляемости разных регионов.

Воспоминания и письма из Германии советского офицера, который с 1949 по 1953 год преподавал картографию курсантам военного училища, учрежденного на территории ГДР, опубликованные его сыном. “Записки” несколько литературны — результат высокой грамотности тогдашних офицеров, но литераторские потуги вполне окупаются замечательной наблюдательностью автора. Побирающиеся немецкие старики, целующие руки подающих им русских — свои не подают, все бедны; пришитый пистолет на поясе советского офицера, — без него до 1952 года нельзя было ходить по оккупированной земле, а за утерю полагался тюремный срок, об оружии в книге много историй, как забавных, так и не очень.

Залман Градовский, бывший членом “зондеркомандо” в концлагере “Аушвиц-Биркенау”, в нашей огласовке “Освенцим”, погиб во время восстания 7 октября 1944 года, его записки были обнаружены в конце войны в яме с пеплом возле лагерного крематория, в котором его заставляли работать. Вынужденный коллаборационизм мучил его настолько, что он думал сначала о самоубийстве, потом о восстании, в котором принял самое деятельное участие. В своих записях, систему сохранения которых Градовский хорошо продумал, он составлял списки погибших. Издание снабжено подробным предисловием и множеством фотографий.

Мысли Вальтера Беньямина, изложенные в работе “Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости” (возможно, автор ее не читал), переведены на популярный язык и привязаны к музыке: “Любое исполнение музыкального произведения — даже в крепостном театре — было единственньм и уникальным, и нельзя было поворотом ручки убрать громкость или нажать на “стоп”, если, конечно, барин не выходил из себя. С изобретением радио музыка хлынула в наши уши, а звукозапись сослужила двойную службу: с одной стороны, у каждого появилась возможность услышать великих музыкантов и великие произведения, с другой стороны, оказавшись на пластиночке, музыка девальвировалась до “чего изволите?”: “Сними Паваротти, поставь Моцарта, сделай потише, и пусть несут горячее!”.

Редакция благодарит за предоставленные книги Книжную лавку при Литературном институте им А.М. Горького (ООО “Старый Свет”: Москва, Тверской бульвар, д. 25; 694-01-98; vn@ropnet.ru); магазин “Русское зарубежье” (Нижняя Радищевская, д. 2; 915-11-45; 915-27-97; inikitina@rоpnet.ru).