Анна Кузнецова

В книге Сергея Юрского — всего по три. Три повести: детективная “Сетка”, сюжет которой строится вокруг убийства депутата; мистическая “Врата” — о поиске двумя умершими душами тех самых узких врат, за которыми — путь истинный, и “Выскочивший из круга” — о бизнесмене, попавшем в сети сразу нескольких независимых друг от друга мошенников и безвременно сгинувшем в них. Два рассказа про Бобу из Тбилиси, который мог и мину обезвредить, и куртку у финна купить за бесценок, и жениться на американке, и один про поминки друга в Канаде, на которых его поразило кладбище с ровной землей — у них не принято насыпать холмики. И три эссе: об образах власти и роли Сталина в пьесе Друцэ, о Зощенко, рассказы которого автор исполняет в концертах, и о цилиндре с тросточкой, оставшихся от отца, которые автор возил на концерты; одного из перелетов трость не выдержала — ее сломал транспортер при досмотре в аэропорту.

Название “Все включено” обосновывает пестроту и разножанровость включенных в книгу произведений.

“Субботний день” Андре Дерена, репродукция которого — на первой странице обложки, напоминает Дмитрию Веденяпину “… нашу комнату на Таганке и бабушку. Не потому, что бабушка так уж похожа на скорбных и суровых дереновских дев — разве что некоторой удлиненностью черт, — а потому что так называемый “быт” в ее присутствии просветлялся. Об этом просветленном быте счастливой семьи, который не затемнила реальность советской коммуналки, — первая, мемуарная часть книги. Стихотворная часть развивается в том же ключе, поэзия Дмитрия Веденяпина — попытка проявить в самой скромной данности субстанцию Духа, “От которого радость, сияние и теплота”.

Одиннадцатая книга Галины Гампер соединяет стихи и мемуарную прозу, в предисловии к стиховому разделу Бахыт Кенжеев точно подметил обилие в стихах Галины Гампер птиц. Запомнились стихи о детстве, проведенном в гипсе, и о поколении: “Поколение уходит все быстрей, гуськом, в затылок. / Не насыщенное днями, выпихнутое взашей”… В прозаической части — в основном воспоминания о детстве и портретные зарисовки умерших друзей.

Остроумная повесть-сказка с элементами сатиры. Город Сабачаево-Чертанск, градообразующее предприятие — мыловарка. Изобретатель аппарата для уловления лунного излучения, улучшающего качество мыла, после перестройки применил его, как Алан Чумак дирижерские жесты — стал “заряжать” все на свете в оздоровительных целях, дабы выжить в новых обстоятельствах. И тут его посетила Луна — то ли во сне, то ли в легкой дреме скучающего хозяина жизни. И явила картину, которую он захотел иметь. А явившись другой бывшей интеллигентке, подсказала, где эту картину взять и как доставить, чтобы сбылись ее надежды на лучшую жизнь. А самодеятельный художник с говорящей фамилией Лишнев давно уж корил себя за то, что написал большую картину, которую невозможно продать… Тут начинается сказка, которая скоро сказывается: спонсор всей этой идиллии гибнет в разборке, бывшие интеллигенты спасаются за границу, а сабачаевский примитивист начинает жизнь сначала — и к нему приходит новая сказка, потому что на его высокой беспечности и стоит этот мир.

Рыжая девочка Пупель сначала любила рисовать, потом училась рисовать, а потом стала интерьер-дизайнером, но работу свою не любила. Фантазировать ей нравилось больше, чем жить, поэтому видимым собеседникам она предпочитала невидимых, землянам (кроме одного) — меркурианцев… Читая Катю Рубину, надо помнить, что проза художника сродни прозе поэта и строится не по законам прозы.

Продолжительные повествования в новеллах и сценах — про художника Зюзина, любимую женщину одного механика, провинциальных актеров и заезжего француза-режиссера… Персонажи обрисованы выпукло и выразительно, атмосфера в книге своеобразная — напоминает фильм Н. Досталя “Облако рай”. Трогает строчка под выходными данными: “Книга издана за счет средств областного бюджета”. Браво липецкому губернатору.

Елена Нечаева родилась в Костромской области, училась в Москве — в Московском институте управления и в Литературном институте им. Горького.

Отличник международного отделения факультета журналистики МГУ, с 1985 по 1990 год работавший корреспондентом ТАСС в Польше, а затем возглавлявший отдел оперативной политической информации агентства “Интерфакс”, во время штурма Белого дома в 1993 году передавал оттуда информацию по радиотелефону, за что был награжден орденом “За личное мужество”. Через пять лет он — пресс-секретарь Б. Немцова, тогда первого заместителя Председателя Правительства РФ — до печально знаменитого 1998 года. После дефолта ушел с госслужбы в бизнес, работал топ-менеджером нефтяных (и не только) компаний, а в 2009 году вернулся к тому, с чего начал свою блестящую карьеру, — к журналистике. В том же году написал дебютную повесть. Это не сюжет произведения. Это биография автора. А повесть у него — о немолодом топ-менеджере, не пережившем кризиса 2008 года. В ней очень заметен автобиографический слой.

Сборник фрагментарной малой прозы, то реалистической, то фантасмагорической, с подзаголовком “(из черновых записей в черновых тетрадях черным цветом)”. Заголовки фрагментов — также в скобках строчными буквами. В целое записи связывает лирический субъект этой прозы, получается роман-пунктир о жизни одним днем, которая оканчивается, как правило, плохо, отсюда — особое внимание автора к бомжам.

Пьющая и пишущая романы сорокашестилетняя дама по имени Ира занимается в Чехии продажей картин, пытаясь наладить галерейный бизнес. Как производственный роман читать это интересно, хотя автор нередко выражается не по-русски: “вынуждены были убежать по вопросам веры”, “ничего меня так в это лето не бавило”…

Художник и писатель Ефим Гаммер, журналист радио “Голос Израиля”, получил за эту книгу второе место премии им. И. Бунина, а для меня стал открытием его дар юмориста. Эта проза свободной формы, написанная в его авторском жанре повести ассоциаций, построена на гротескных преувеличениях наблюдений за израильской и российской реальностью: “К нам на радио звонят разные люди. По разным собственным потребностям. Все им надо узнать. И во время узнавания выйти в открытый эфир, будто они ангелы. Кто звонит? Фамилии: Заемная. Непомнящая. Бесхребетная. Чужая. Каки-Оглы. Звонят… Звонят… Не было такого, чтобы я поднял трубку с трезвонящего телефона и услышал: — На проводе Рабинович. Здрасте вам! — Такого не было. Поэтому полагаю: вечно живой Рабинович безвыездно сидит в России, чтобы досаждать тамошним жителям своей неискоренимостью”.

Пятая книга физика-ядерщика, главного редактора “Литературного журнала”. Герои его рассказов будто отрабатывают максимы многонациональной мировой мудрости: карлик Нитудыхата — “куда Кирилл, туда и Радзивилл”, заносчивый белокурый Бестин — “человек человеку волк”, незаносчивый белокурый Ванечка — “сходящийся ряд стремится к пределу”; а в общем все это — традиционные литературные размышления о смысле жизни, преступлении и наказании, кто виноват и что делать, воплощенные в реалистические, мифологические и исторические сюжеты.

Бэтмэн Сагайдачный — монстр вроде Фантомаса, из тех, что порождает сон разума: украинец-самурай на байке, сербающий вискарь, развозя матерный словарь Сальвадора Даля. Ему подобных в книге много: маленький сдвиг в имени собственном ведет за собой новую несобственно-личную судьбу: Бедная Лиза становится Бедной Линзой из хрусталя, “потому что все преувеличивает и сжигает до тла”, кондитерская фабрика “Рот Фронт”, если прочитать “Рот в рот”, вместо конфет производит на свет (извините за рифму) утопленницу невиданной красоты... Так фонетика становится мифографией, добавляется к старым стихам крымского цикла и возникает восьмая книга киевского поэта, редактора и культуртрегера.

Ольга Сульчинская точно передает ужас знания, с которым психика обычно плохо справляется, но на которое обречены умные люди с гуманитарным образованием; и находит для этого единственно верную, очень личностную интонацию:

Две книги поэта, эмигрировавшего в 1987 году, под одной обложкой: “По направлению к морю” и “Некоторая степень тоски по мессии”. В первой запоминаются самонаблюдения: “(…) Остается экран телевизора / Напротив тебя, в углу. // (…) Там — лапта, повзрослевшая сразу на целую жизнь. / Лапта, переплывшая океан. / Обменявшая дворик московский / На бостонский бар”. Или: “(…) Оказывается, можно всех обогнать в марафоне жизни, стать самым старым в семье, / Самым сутулым, / Самым разбитым, / Самым скрипучим, / Как венский стул / С вензелем спинки”. Во второй — афоризмы: “Некоторая степень тоски по мессии / дополняется суетой сует”.

Сборник стихотворений, в большинстве натурфилософских, объединенных общей идеей, которую академик РАЕН, кандидат социологических наук Умут Кемельбекова трактует в предисловии как “учение поэта-философа о метафорических энергиях как осуществленное требование Аристотеля: поэтика — составная, естественная, фундаментальная часть культурного мышления”. Об авторе из предисловия узнаем, к сожалению, только то, что он уже написал “Архимедию”, “Философию планетаризма” и “Цивилизацию и хаос” — никаких биографических сведений, а жаль. Сочинение интересное, автор опирается на поэтику Вяч. Иванова.

Вторая книга поэта. Даниэль Клугер — мастер балладного жанра, сродни средневековым мастерам, например, зимних пейзажей. Его персонажи если не жили в истории, то оживают благодаря простым повторениям рефрена: “Иван-дурак, и Бедный Том, и Эльза, их сестра” — троица диковатая, больше ни слова характеристик, а так и стоят перед глазами... Кроме множества баллад, Клугер пишет неплохие романсовые элегии: “…Храни Вас Бог от прозы возвращения! / Казалось бы, знакомые места, / Но роли претерпели превращения, и тексты не читаются с листа, // И те же, может быть, кусты шиповника, / И музыка похожа, но не та / — В театре постаревшего любовника, / В театре невеселого шута”.

Инга Пидевич, бывшая москвичка, переехавшая в Германию и оставшаяся в Шверине, здесь и начала писать стихи, уже в зрелом возрасте. Примитивистская незатейливость и ощущение самоценности жизни, делающее человека счастливым без видимой причины, — основные черты ее поэтики.

Девятая книга Сергея Попова, публиковавшего стихи и прозу в “Новом мире”, “Арионе” и других изданиях. Львиную долю объема в ней занимает поэма в прозе “Кружение нежного Жеки” с эпиграфом от анонимного “провинциального автора”, объясняющим сюжет: “…Нежная душа не имеет притязаний, но имеет стремления. А печаль прожорлива, и пищей ей — они…”. Нежные (в смысле неагрессивные) стремления непритязательного Жеки, который кружит с утра до вечера по городу в поисках целей и средств для проживания очередного дня, методично пожираются печалью, и больше ничего не происходит. Такой вот современный эпос. Поэмы в стихах “Заметки о передвижении дюн”, “Январское знакомство” и “После осени” не интереснее, что-то есть в “Воспоминании о Зевесовом даре”, а именно — пряная смесь высоких поэтизмов, просторечья и жаргона.

Три книги стихотворений под одной обложкой: “Нетто” Максима Орлова, “Ничего взамен” Виктора Цеберябова и “Мы два смысла истины одной” Павла Грызлова.

Максим Орлов пишет иронико-философические вирши, задаваясь вопросами христологии и претендуя на изобретение самого короткого русского стихотворения: “Рая нема”. (Я бы отредактировала до более короткого варианта, при котором двусмысленность не теряется, чтобы уж наверняка: “Рая!”.) Виктор Цеберябов — тоже о высоком, но без иронии. Павел Грызлов — патриот с уклоном в мазохизм: “Я перед родиной в долгу / За каждый в поле колос, / За травы в цвете на лугу, / За каждый певчий голос”…

“Короткая рецензия — излюбленный критический жанр Данилы Давыдова. Впрочем, длинных, подобно Белинскому, нынче никто и не пишет: нет социального заказа (кроме разве что специальных разгромов инакомыслящих)”, — странный, однако, круг чтения у Юрия Орлицкого, как и понятие о побудительных мотивах критики. Хоть бы в “Журнальный зал”, что ли, заглядывал: самая длинная в истории русской литературы рецензия — Ю. Малецкого на Л. Улицкую — появилась не так давно в “Континенте”, и без всякого на то соцзаказа…

Сборник избранных рецензий, написанных за десять лет (1999—2008). Структурирован он по формату изданий, для которых они предназначались: первый раздел — “Газеты, “тонкие” журналы, Интернет”, второй — “Толстые журналы”. Дар понимания авторского замысла и выбора точных слов для его объяснения у Данилы Давыдова изрядный — короткие рецензии мне кажутся лучшим из всего им написанного.

Жизнь Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского до эмиграции В.Н. Быстров излагает языком психологического романа XIX века, совершенно для этого не подходящим, не способным передать жизнь людей эпохи модернизма во всей ее сложности. Поэтому наиболее характерное, не имеющее в этом языке эквивалентов, рассматривается с позиции моральных норм: “Частная жизнь его была скандальной, уродливой; в конце концов он покончил с собой” — это о брате Мережковского Константине. А вот о начале супружества Дмитрия Сергеевича и Зинаиды Николаевны: “Мережковский знакомил свою юную жену с тем художественным и светским миром Петербурга, который был ему доступен и близок. Для Зинаиды Николаевны открылись новые духовные сферы”. То, что стоит за этой обтекаемостью, давно ждет своего рассказчика, который сможет описать частную жизнь и характер духовных поисков Мережковских без морализаторства и умолчаний, но и без скабрезности.

Содружество бывших учащихся Выборгского русского реального лицея с 1933 по 1938 год издавало ежемесячный журнал тиражом 155—255 экземпляров. Тем не менее это был важный журнал: история русско-финских отношений в 30-е годы развивалась так, что в Финляндии уже не выходили русские газеты. “Журнал Содружества” сначала ставил целью поддерживать и защищать русскую школу — в переписке редакции с авторами то и дело разворачивается полемика о возможности критики недостатков русской школы, которую отстаивал, например, В.П. Семенов-Тяншанский, редакция же, учитывая общую обстановку вокруг русских школ, считала критику невозможной… Через некоторое время с журналом стали сотрудничать литераторы, он стал общекультурным, в последний год к его изданию подключилось Выборгское культурно-просветительское общество.

Большинство писем публикуется впервые, все они тщательно откомментированы на основе архива редакции и материалов журнала, педантично расшифрованы в угловых скобках даже такие общепонятные сокращения, как “напр.” и “стр.”, которых очень много, и эта расшифровка увеличивает объем и без того толстенной книги.

Первый выпуск сборника Одесского литературного музея вышел 12 лет назад. Публикуя материалы из фондов музея, его научные сотрудники широко привлекают к сотрудничеству специалистов из разных дисциплин гуманитарного профиля, занимающихся “одесским текстом”, — сборник получается пестрым, разностилевым, но интересным в силу культурных особенностей города. В пятом выпуске наиболее интересны для чтения подготовленные и откомментированные А. Яворской письма Семена Кирсанова, открывающие новые факты из жизни поэта, и рукописный памфлет предположительно 1931 года “Страна чудес” учителя немецкого языка из Котовска И.Ф. Рубанца, расстрелянного в 1938 году, — его подготовили Д. Бондаренко и А. Катчук.

Сборник исследований на чрезвычайно интересную тему финала в литературном и публицистическом произведении, а также в кино- и театральных постановках. В материалах сборника много питательного, особенно в разделе, посвященном поэзии, и даже занимательного, как в работе Е.Я. Курганова “Финал анекдота (о механизме функционирования)”. Запомнилась также работа Н.В. Макшеевой, выделяющей в особый корпус итоговые тексты, “осмысляющие глобальный слом культуры, который произошел на рубеже XIX—XX веков”, и размышляющей об их финалах на материале новеллы Т. Манна “Смерть в Венеции” и одноименного фильма Л. Висконти.

Мемуары горбачевского министра иностранных дел СССР, второго президента постсоветской Грузии, написанные им после недобровольного ухода в отставку, вышли в Германии в 2007 году с предисловием Ганса-Дитриха Геншера, министра иностранных дел Германии времен ее объединения, в котором Шеварднадзе сыграл важную роль. Предисловие к русскому изданию написал Александр Бессмертных, председатель интересной организации — Всемирного совета бывших министров иностранных дел, предупреждающий, что книга писалась для издания на Западе, поэтому в ней много антирусских высказываний.

Шеварднадзе начинает свой рассказ с ухода в отставку после переворота в Грузии в 2003 году, затем переходит к памятным встречам и делам на высоких постах. Пишет он малозанимательно, безэмоционально, с умолчаниями и оглядкой. Любопытны, однако, неизвестные факты, которые он хоть и скупо, но обнародует, и субъективные суждения — например, о большой роли Грузии в мировой политике.

Обнинский ученый, физик и историк, занимавшийся проблемами стратегических ядерных вооружений и заведовавший сектором военно-технической и военно-экономической политики США в Институте США и Канады РАН, в 1999 году обвиненный в шпионаже и отбывший уже 10 из 15 лет в колонии строгого режима, написал свои “колымские рассказы”, один из них называется “Один день”, подчеркивая преемственность. В. Шендерович оканчивает предисловие к книге так: “Литературоведческий разбор, ей богу, неуместен в данном случае: сам Игорь Сутягин, его интеллект и его душа — главные феномены этой простой книги”. На мой же взгляд, это тот случай, когда и литературоведам не грех обратить внимание на очень непростую и здорово написанную книгу, продолжающую традицию лагерной прозы сегодня, на сегодняшнем материале.

С XVI века в британских университетах появляются русские студенты, а с ХХ — преподаватели и ученые, весьма поспособствовавшие развитию британской науки. Вячеслав Шестаков, также побывавший британским университетским преподавателем, рассказывает в этой книге о наиболее выдающихся из них, предварив свой рассказ очерками истории Оксфорда и Кембриджа (которые У. Теккерей объединил словечком “Оксбридж”), “краснокирпичных университетов” (всех прочих, менее престижных) и истории развития британской университетской науки и литературы.

Книга документально прослеживает историю проекта и судьбы обитателей знаменитого Дома Правительства, построенного в Москве на Берсеневской набережной в 1932 году и давшего название знаменитой повести Юрия Трифонова. Его вдова возглавила музей, подготовивший все эти материалы. Стиль книги документально-объективный, без эмоциональных излишеств, тем больше впечатляют изложенные в ней факты, особенно глава “Расстрелянные женщины” и раздел “Дети врагов народа”.

Чернильно-синей — потому что швейцарский литературовед Петер фон Маат написал книгу “Чернильно-синие граждане Конфедерации”, которая стала знаменитой. Его и еще нескольких литераторов, чье творчество касается глубинных вопросов человеческого бытия: Герхарда Майера, Сильвию Вальтер, Отто Ф. Вальтера и Томаса Хюрлимана — филолог-германист Наталия Бакши противопоставляет литератору другого типа Адольфу Мушгу, выпускающему по роману в год все равно о чем — “от японских впечатлений до постмодернистских обработок средневековых рыцарских сюжетов. В моей книге он не герой, но персонаж — тот, кто ничего не ищет”.

Книгу очень приятно читать — автор отличный эссеист, интервью с Петером фон Маттом показалось слишком коротким — умнейший человек, хочется читать и читать.

Любая попытка структурирования живых явлений имеет право на существование, Ю.С. Подлубнова проследила преемственность основных тенденций ХХ века и рассмотрела несколько локальных явлений. Основной недостаток ее подхода — неразличение литературного и книгоиздательского процесса, а как следствие — литературы и книжного бизнеса. Заявив, что именно издательства теперь формируют литературный процесс, автор приводит доказательство: “Так, именно издательства, в обход “толстых” журналов, вывели в “звезды” А. Маринину, Д. Донцову, Б. Акунина, О. Робски и др.” Музыкальную культуру и шоу-бизнес почему-то никто не путает, и, если провести аналогию с музыкой, нелепость тезиса становится очевидной: давайте через запятую перечислим лауреатов конкурса им. Чайковского и эстрадных звезд, сказав, что их “вывели” в обход серьезных экспертов. Насколько я помню, ни одна из “звезд” книжного бизнеса не получила литературной премии — уже хотя бы по этому автор могла бы сориентироваться. Кстати, Г. Чхартишвили, человек высокой культуры, на литературный процесс и не покушался — он сразу объявил серию книг Б. Акунина коммерческим проектом, не имеющим отношения к литературе. А вот для А. Марининой неучастие в литературном процессе — личная боль, она совершенно не понимает, почему ее книги — не литература… Так что рано пока объявлять в студенческих аудиториях о приоритете коммерческих издательств в формировании литпроцесса.