Вера Калмыкова

Андрей Платонов. Собрание сочинений. Усомнившийся Макар: Рассказы 1920-х годов. Стихотворения; Эфирный тракт: Повести 1920-х — начала 30-х годов; Чевенгур: Роман, Котлован: Повесть; Архив А.П. Платонова. Книга 1

2009 год оказался “годом Андрея Платонова” — так случилось благодаря двум изданиям, вышедшим к 110-летию писателя. Первое представляет собой три тома из восьмитомника, планируемого издательством “Время” (далее — Собрание), второе — публикацию архивных материалов из фондов ИМЛИ РАН (далее — Архив).

Собрание изначально адресовано скорее “простому читателю”, чем “платоноведу”. В подготовке издания приняли участие член-корреспондент РАН Н.В. Корниенко (составитель), доктор филологических наук, профессор Н.М. Малыгина (научный редактор), И.И. Матвеева, В.В. Лосев и узнаваемый платоноведами, но скрывшийся за маской “Б. п.” (без подписи) автор комментария к “Чевенгуру”.

Каждое художественное произведение, помещенное в Собрании, снабжено комментарием. Принцип научного комментирования массового издания сегодня широко распространен, и это не может не радовать. Вероятно, “первой ласточкой” в этом смысле оказалось издание двухтомника О.Э. Мандельштама (М.: “Художественная литература”, 1990; комментарии А.Д. Михайлова и П.М. Нерлера). Учитель, врач, старший школьник, студент, топ-менеджер или бильд-редактор, пополняющие личную библиотеку, не обязаны знать, что такое “тормоз Кунце-Кнорра” или кто такие герцоги Мекленбург-Шверинские. Тем более интересно “простому читателю”, как следует понимать те или иные “темные места” платоновской прозы.

Также в первом томе Собрания помещены “Слово о Платонове” Андрея Битова и статья Нины Малыгиной “Быть человеком — редкость и праздник”. Об этом тексте хочется сказать отдельно, поскольку перед нами — талантливо написанный очерк жизни и творчества писателя. Обстоятельства биографические даются в тесной связи с творческими; видно, как в этих “сообщающихся сосудах” происходило движение мысли, формировался специфический язык уникального писателя, чья роль в русской прозе XX века, пожалуй, сопоставима с ролью Велимира Хлебникова в поэзии.

Н.М. Малыгина подчеркивает, что Платонов, “рабочий по происхождению” и “сын рабочего”, стал “пролетарским писателем” не по социальному признаку, но по собственному выбору, велению души, мировоззрению. И, добавлю, — оказался и остался единственным “пролетарским писателем” в отечественной литературе, поскольку, право же, сочинения М. Герасимова, В. Казина, А. Серафимовича, С. Обрадовича, А. Гастева, Ф. Гладкова и др. сегодня представляют интерес, увы, только для историков. “Теперь, почти век спустя, ясно, что только один настоящий художник явился оправданием и результатом неудавшегося проекта пролетарской культуры. Андрей Платонов — единственный из пролетарских писателей, кто стал гениальным мастером литературы XX века”. Вновь добавлю: а также единственным подлинным “инженером человеческих душ”, относившимся и к языку, и к моделируемой в литературе картине мира и образу человека как инженер (см. главу “Полусамоучка, инженер по призванию” и следующие).

Благодаря очерку Н.М. Малыгиной с личности и характера Платонова спадает флер некоторой таинственности. В самом деле, Булгаков и Олеша, Пастернак и Бабель, Ахматова, Цветаева и другие русские писатели советского времени давно обрели своих биографов. Катаев сыграл эту роль сам. Возвращение Сигизмунда Кржижановского в литературу явилось и биографическим, и эстетическим фактом… И лишь Платонов оставался своего рода terra incognita. Долгое время “основной массив писательского архива наследниками не передавался никому и оставался закрытым” (Архив, с. 5), и лишь с девяностых годов, когда М.А. Платонова стала старшим научным сотрудником ИМЛИ, членом Платоновской группы, ситуация изменилась.

Очерк Н.М. Малыгиной содержит анализ эволюции мировоззрения писателя, его обращения к крестьянской теме, раннемосковского и тамбовского периодов творчества; рассказ о начале профессиональной литературной работы, взаимоотношениях с М. Горьким, Б. Пильняком, А. Фадеевым и др., о травле, которой Платонов подвергался в связи с рассказом “Усомнившийся Макар” и “бедняцкой хроникой” “Впрок”, о его деятельности в качестве военного корреспондента. Жанр биографического предварения к комментариям выдержан, хотя вряд ли задача была легкой.

Основной корпус материалов Архива составляют публикации “динамических транскрипций автографов” Платонова, писем и документальных материалов. Ответственный редактор — Н.В. Корниенко. Авторский коллектив — А.Е. Антонова, А.В.  Гущина, Б. Дооге, Н.И.  Дужина, Н.В. Корниенко, Д.С. Московская, Е.А. Роженцева, Л.Ю. Суровова, Н.В. Умрюхина.

Задача Архива, сформулированная Натальей Корниенко в предисловии “От редактора”, — “стать трудом-спутником готовящегося научного Собрания сочинений А.П. Платонова”. Каждый текст Архива, как это и естественно для научного издания, сопровождается подробным комментарием. Для культурных читателей-“непрофессионалов” несомненной ценностью станет эпистолярное наследие Платонова 1921—1945 годов. Благодаря ему внутренний облик Платонова-человека обретает конкретность и оказывается необыкновенно привлекательным. Несмотря на все сегодняшние изменения в структуре чтения и на заметное в читательской среде снижение интереса к трудам литературоведов, писательская личность своей притягательности не утратила.

Во многих пунктах обнаруживаются естественные точки пересечения между Собранием и Архивом.

Н.М. Малыгина упоминает о роли отдельных лиц в судьбе писателя — среди них, например, А.Г. Божко-Божинский, глава Республиканского треста по производству и ремонту мер и весов, который в 1932 году принял Платонова на работу в качестве старшего инженера-конструктора. В Архиве Е.В. Антонова публикует два интереснейших письма Платонова к его руководящему тезке. Первое содержит просьбу о предоставлении работы, второе представляет собой шуточную “речь на годовщину назначения Божинского в “Росметровес”” (май 1933-го). Платонов пишет адресату: “Природа, живя, конечно, исключительно по законам диалектики, глубоко изученными Вами, специально оборудовала Вас чрезвычайным, металлургического оттенка, голосом, пропорционально облегчив надстройку над горлом, ибо историческая роль этой надстройки все время к тому же уменьшается”. Специфическая лексика, прозрачные даже и сейчас намеки на чрезмерное в советскую эпоху администрирование создают особый “воздух”, без которого самое внимательное чтение произведений писателя не дает полноты представления о его эпохе.

Меж тем количество пересечений между Архивом и Собранием кажется недостаточным. Пролетарский писатель Платонов — один из неожиданных, но правомочных наследников эстетики и мировоззрения русского символизма и в то же время — представитель литературного авангарда, усвоивший многие его эстетические принципы2. Об этом красноречиво свидетельствуют, в частности, письма Платонова к жене.

Следует признать, что Архив трудно воспринять как “труд-спутник” грядущего научного издания ИМЛИ за отсутствием последнего (вышел только первый том, содержащий рассказы, стихотворения и статьи). Так, например, публикация в Архиве черновиков и вариантов повести “Впрок” предшествует публикации основного текста “бедняцкой хроники” в научном издании, а в Собрании она есть. Архив невольно воспринимается как дополнение к Собранию, три тома которого уже существуют. Поэтому читатель и станет обращаться к тексту и комментариям, изданным в Собрании. К тому же Архив, будучи, в соответствии с задачей, изданием монографического характера, не дает и не может дать широкого контекста творчества писателя. Место Андрея Платонова в литературе невозможно понять, исследуя только выбранные места из его архива. Эта проблема решаема лишь при чтении текстов и подробном комментировании их. Меж тем создается впечатление, что оба творческих коллектива недостаточно корреспондировали друг с другом. Это тем более странно, что в обеих группах участвовала Н.В. Корниенко.

О недостатках обоих изданий говорить нужды нет. Идеальных комментаторов не существует в природе. Что же касается ошибок, то они типовые и касаются инициалов, дат, расшифровки вышедших из обихода реалий и др. Пожалеть следует о том, что сегодня издательства оставили практику советских лет — после прочтения сигнального экземпляра вклеивать в каждую книгу листок с замеченными опечатками. Но отдельные недочеты не могут умалить ценности работы, проделанной двумя авторскими коллективами. Хочется пожелать им разве что большей сплоченности — тем более что цель здесь оправдывает средства: читателя следует развернуть лицом к писателю Платонову, а Платонова — к читателю. Это ли не благородная задача?