Александр Уланов

Политология России. — Демократия в современном мире: сборник статей; Сообщества как политический феномен: сборник статей

Исследование положения дел с демократией и гражданским обществом в России — более чем насущная вещь, и серия адресована не только политологам и социологам, но и, как указано в аннотации издательства, активистам общественных организаций. Однако, хотя абсолютная объективность не в силах человеческих, желательно, чтобы исследователь был все-таки не слишком близок к действующей политической структуре, тем более — наделенной властью. В книгах серии это не совсем так. Сборник о демократии создан Финансовой академией при Правительстве РФ (хотя и при поддержке германского Фонда имени Фридриха Эберта), сборник о сообществах выходит при поддержке Министерства промышленности и администрации губернатора Пермского края (и Фонда Джона Д. и Кэтрин Т. Макартур). Может быть, также и поэтому работы, включенные в сборники серии, очень различны и по уровню, и по точке зрения. Ряд работ старательно обходит острые углы. Н.В. Борисова и А.С. Горшков перечисляют женские сообщества, посвященные чему угодно — моде, карьере, здоровью, — но не касаются неудобного для чиновников “Комитета солдатских матерей”. Работа М.В. Назукиной, П.В. Попова и К.А. Сулимова о политическом сообществе на локальном уровне посвящена в основном выбору уральскими городами своих гербов. Авторы вскользь приводят цитату о том, что “Кизел стал одним из самых страшных городов: безработица, ничтожные темпы развития”, но дальше опять сворачивают на декорации.

Много благих пожеланий: “Отбор не просто профессионалов-управленцев, но специалистов, имеющих политический кругозор, патриотов, радеющих за будущее страны” (Н.А. Карамышева). “Переход от политики стабилизации к политике развития”, “переход от политики экономии на человеческом капитале к политике стимулирования развития человеческого капитала” (Л.В. Сморгунов). Как это возможно, если на соседней странице этот же автор говорит о замедлении процесса создания независимого суда, конкурентных условий, антикоррупционных мер? Порой поражает наивность авторов. “Невозможно отнести к политическим акторам милиционера, пожарника, налогового инспектора” (А.Г. Чернышев) — в современной России даже пожарник, закрывая Европейский университет в Петербурге, является политическим актором. “Для организации эффективной работы по реализации национальных проектов все-таки необходимы: 1) замена части бюрократии, 2) переподготовка оставшейся ее части…” (В.В. Викторов) — это, кажется, уже не наивность, а вполне бюрократическая риторика. Или откровенная пропаганда: “В РФ в последние годы реально на практике утверждаются важнейшие демократические институты, реализуются классические универсальные принципы демократизма” (Т.В. Семыкина). Очень сомнительны частые утверждения о том, что мораль должна быть выше закона. Надзаконный блюститель морали, фундаменталист — это Средневековье еще более глубокое, чем торжество бюрократии.

Но рядом — совершенно иные высказывания. Многие авторы описывают меры бюрократии по отстранению общества от какого-либо участия в управлении и контроле. Деятельность общественных организаций максимально затрудняется, избирательное законодательство ориентируется на подконтрольность выборов. Т.Н. Митрохина констатирует, что закон “О политических партиях”, запрещая создание партий по национальному, профессиональному, социальному, расовому и религиозному принципу, блокирует структуры, которые “сигнализируют о наиболее серьезных проблемах поликультурного российского общества”. Очень многие авторы отмечают, что законы о противодействии экстремизму позволяют подвести под них что угодно. Гей-организации в Тюмени несколько раз отказали в регистрации, обвиняя в подрыве безопасности и экстремизме. Видимо, власть совершенно не в состоянии понять, что восстанавливает против себя всех поголовно. И ведь это уже было. Л.А. Фадеева напоминает, что английские профессионалы не стремились к переустройству государства, ограничиваясь благотворительностью, также и потому, что имели определенную степень независимости — в образовании, выдаче лицензий, организации профессиональных сообществ. В царской России государство стремилось контролировать все — и получило всеобщую оппозицию. Причем, если все каналы цивилизованного выражения протеста перекрыты, неизбежный протест принимает недемократические и далеко не цивилизованные формы.

Я.А. Пляйс показывает, что понятие “суверенной демократии” — лишь концепт “партии власти”. Выводы вполне разумны: “нет никакого смысла говорить о подлинной власти народа, не задумываясь об условиях, которые могут эту власть обеспечить”. И суверенитет страны — это ее свобода в действиях, а более свободен “тот, кто сильнее, опытнее, успешнее”. Можно было бы продолжить, что для страны с разваливающейся экономикой, стабфондом в Америке и особняками правителей во Франции суверенитет — точно такая же пустая риторическая фигура, как и демократия. Публичный отказ от демократии повредит международным контактам и имиджу страны, поэтому концепт демократии остается лишь прикрытием реального типа идущих в стране преобразований (А.И. Соловьев). С.В. Пономарев приводит любопытное обращение Пермской гражданской палаты и Пермского правозащитного центра, которые напомнили, что все российские реформы разрабатывались на средства иностранных и международных финансовых организаций, что основным получателем иностранной помощи в России является именно государство и борьба государства с неправительственными организациями, пусть даже финансируемыми в какой-то мере из-за рубежа, — только проявление страха и неуверенности в себе.

А.И. Соловьев отмечает, что современная российская верхушка — и бюрократии, и бизнеса — понимает, что неспособна выдержать открытую конкуренцию, свойственную демократическому обществу, и сохраняет свою монополию посредством принуждения. Население, во многом равнодушное к праву и ориентированное на государство-попечителя, не препятствует. “Понятно, что такая система не может производить полноценных граждан, инициативных и конкурентоспособных. Но такие последствия могут проявиться только на следующих поколениях, когда позиции общества и страны будут уже совсем иными, и, скорее всего, невысокими”. О том же говорит и А.В. Кулинченко: альянс бюрократии с авторитарной властью — “опасный общественный недуг, который может длиться годами и десятилетиями, разрушая основы самодеятельности граждан, подавляя источники развития общества, но затем привести к внезапному и стремительному краху”.

То есть проедается даже не нефть — многие страны и без нее неплохо живут — проедается будущее. Причем всех — чиновников и учителей, служащих ФСБ и фермеров — кроме тех немногих, кто имеет достаточно большой счет в зарубежном банке. А может быть, и этих тоже: коллапс страны с ядерными ракетами — это не лодки сомалийских пиратов. Ни один из авторов сборника не рискует упоминать о возможности провала в хаос полевых командиров, кланов, фундаментализма.

Единственная статья зарубежного автора (Д. Шперлинг) показывает современное общество как самообучающуюся систему балансов. Рынок требует регулирования, а чрезмерное регулирование корректируется рынком. И вопрос о нужной доле того и другого решается каждый раз заново, и, разумеется, демократически. Демократические страны не свободны от проблем, но там есть механизмы их решения. Например, принципиально различно нарушение прав человека в демократических странах (где оно тоже есть, но преследуется, причем не щадя конкретных представителей правящих кругов) и в России (где оно — система, а правящий класс неподсуден). “76 процентов опрошенных считают “народных представителей” нечестными. Лидер оппозиции может снова и снова утверждать, что не будет лгать и решит проблемы, которые не способно решить правительство — три четверти избирателей ему не верят”. Эту цитату В.И. Коваленко приводит из германского источника, о выборах в Германии 2005 года. Но население Германии помнит слова Л. фон Мизеса: “Демократия не является благом, которым люди могут пользоваться без всяких хлопот. Напротив, это сокровище, которое нужно ежедневно защищать и заново отвоевывать ценой напряженных усилий”. И в большой степени готово к этим ежедневным усилиям.

О ряде проблем современной демократии говорит А.Б. Шатилов. Сама концепция демократии меняется, сейчас стали понимать, что демократия — не осуществление общей воли (которой нет и быть не может при различии людей и интересов, и которая декларируется не демократическим, а тоталитарным государством), а способ согласования интересов, решения конфликтов. Демократия порой противоречит свободе, когда большинство фактически указывает меньшинству, как тому жить. Популистские меры в экономике часто ведут к огромной инфляции. Попытки установления социальной справедливости могут обернуться принуждением и насильственным уравниванием. Противодействие фундаментализму и национализму слишком часто возможно только силовыми методами, а при этом демократия рискует стать подобной своим противникам. На Западе эти проблемы осознают и стремятся решать. Многих в Европе сейчас беспокоит рост бюрократии, когда слишком много решений принимается чиновниками Европейского союза.

Б.А. Исаев напоминает, что и для США открытый подкуп избирателей и мошенничество с голосами еще в начале ХХ века были обычным делом, в котором прямо-таки обязаны были участвовать государственные служащие. И для Запада характерны ситуации сговора партийных верхушек основных парламентских партий, стремящихся исключить антисистемные партии, сговора партий и государственной бюрократии, ведущего к коррупции (ЛДП в Японии, ХДП в Италии, ИНК в Индии). Любая партия консервативна и меняется только под давлением снизу. Отсюда и те необходимые меры, о которых пишет Б.А. Исаев: открытость для СМИ, децентрализация, снижение роли аппарата партии и повышение роли рядовых членов. Полезно для очищения пребывание в оппозиции. Несменяемая у власти партия — верный путь к коррупции, бюрократизации и кризису общества в целом. “В реальности у российских “партий власти” власти нет. Цель их создания и существования — завоевание власти, но не партией, а ее владельцами, в силу того, что она — собственность заказчика, которым контролируются подбор и расстановка партийных кадров” (Т.Н. Митрохина).

Система формирования бюрократии закрыта от общества и не предполагает конкурса (В.М. Долгов). Результат — рост некомпетентности. Манипулировать с выборами еще удается, а бороться с инфляцией — уже нет. Так является ли бюрократией непрофессиональное чиновничество современной России? Скорее, наследственная каста, осколок Средневековья.

Во что это выливается на местах, показывает на примере районов Перми работа П.В. Кравченко и К.А. Пуниной. Одним из районов фактически управляет Клуб директоров, объединяющий “всех сколько-нибудь значимых должностных лиц и предпринимателей района”. Проблемы района — преступность, социальные заболевания, неустроенность молодежи. Создали координационный совет по организации спортивно-массовой работы, молодежный парламент, провели — о смелость! — первомайскую демонстрацию отдельно от городской. Проблемы, похоже, остались в прежнем виде. А активист М. Касимов, видимо, действительно пытающийся что-то сделать для пожилых и малообеспеченных, “несмотря на высокий уровень поддержки в центральном микрорайоне Мотовилихинского района, является маргиналом политического истеблишмента Перми, и сотрудничество с ним выглядит неприемлемым”. Газета “Среда в Перми” затрагивает значимые проблемы района, критикует администрацию — и, разумеется, не пользуется ее поддержкой (статья 2006 года; едва ли сейчас эта газета вообще есть), а издаваемая администрацией газета “Наш район. Орджоникидзевский” имеет 20-тысячный тираж, но “не получила широкого распространения среди населения района” (кому нужна “ручная” газета?). Контроль со стороны власти есть — результатов никаких.

Многие авторы цитируют М. Вебера и других социологов, давно выяснивших, что без бюрократии невозможно никакое государство, в том числе и демократическое. Чиновник должен быть подконтролен суду, сменяем по выборам, открыт для СМИ, но сама по себе безличность бюрократических процедур — определенная гарантия против недостатков и злоупотреблений отдельных личностей. С другой стороны, А.В. Кулинченко подчеркивает, что бюрократия со всеми проблемами не может справиться, ей тоже нужно содействие общества. С этим согласен и Л.В. Сморгунов: “Способности государства управлять неотделимы от способностей гражданского общества включаться в публичное управление”.

Увы, об ответственности общества за сложившееся положение дел приходится говорить не только А.И. Соловьеву. “Призыв защитить общество от власти… означает на самом деле призыв защитить общество от самого себя, от его неспособности создать эффективную власть” (А.В. Кулинченко). Гражданское общество частично само виновато в чрезмерном расширении государства — обращаясь к нему за помощью в решении проблем, с которыми могло бы справиться само (С.В. Пономарев). А вина ряда интеллектуалов — уже не в пассивности, а в действиях. Работа О.Б. Подвинцева посвящена политтехнологам в современной России. В определенной степени эти интеллектуалы несут ответственность за появившееся у власти представление, что можно не развивать государство, а создать видимость развития при помощи политтехнологий. “Оранжевая революция” показала, что политтехнологи далеко не всемогущи, что вызвало у российской бюрократии очередной приступ страха и закручивания гаек. Жертвой чего пали и политтехнологи — отмена выборов губернаторов очень сократила объем рынка, нуждающегося в их услугах. Следует все-таки помнить, что сотрудничать с чертом не только аморально, но и невыгодно, в конечном счете.

Н.Н. Седых напоминает, что правовой базы недостаточно, пока бюрократия принимает законы сама для себя и не имеет над собой независимого суда. А.В. Кулинченко видит один из выходов в постепенном превращении — усилиями общества — современных декоративных партий в реальные инструменты развития как политической системы, так и общества. Н.Н. Седых — в создании системы правовой помощи гражданам, “профсоюза тех, кто столкнулся с бюрократией”. Ряд авторов пытаются найти живое в сообществах, которые борются за области в пределах их личных интересов (автомобилисты, обманутые дольщики и т.п., вплоть до секс-меньшинств). Протест против закрытости от общественности принятия важных решений или против пыток в милиции — это уже не частности. С другой стороны, бюрократия с ее стремлением к всеобщему контролю неизбежно сама выталкивает эти группы в политическую оппозицию. Распыленность таких сообществ делает их менее уязвимыми для власти — и одновременно менее подверженными риску превратиться при успехе в подобие того, с чем они борются. Н.И. Шестов предупреждает об опасности прорастания партократии внутри демократии — когда люди начинают думать, что “демократия — это мы”, игнорировать других.

Переход к демократии от авторитарного режима, вообще говоря, возможен — жаль, что в сборниках не рассматривается опыт Испании или Португалии. Но в целом картина, вырастающая в сборниках, весьма угнетает. Концентрации капитала и власти поддерживают друг друга. По монополизации Россия далеко опередила США, Германию и Японию (Г.Н. Долгова). Но монополистическая экономика не более эффективна, чем неконтролируемая бюрократия.

“Порочный круг: общество без помощи власти неспособно преодолеть деградацию и хаос, но и власть самостоятельно, без поддержки со стороны общества, не может излечиться от присущих ей пороков, выйти из тупика авторитаризма, бюрократизма” (А.В. Кулинченко).

Необходимо сотрудничество внутри общества — но “в современной России до сих пор не преодолен не только дефицит сотрудничества — но, по-видимому, даже дефицит понимания необходимости такого сотрудничества” (А.В. Кулинченко). Поймет ли бюрократия, что только неподконтрольные ей общественные организации эффективны? Или будет продолжать рыть могилу всем, в том числе и себе?

Я.А. Пляйс отмечает, что огромные ресурсы России с избытком компенсируют сложности, проистекающие от климата, полиэтничного состава, размеров территории и т.д. “Лишь неадекватные экономические и общественные устройства мешают нам быстро прогрессировать”. Современная экономика требует инициативного индивида. Это означает, что демократизация — неизбежность. “Укрепление государства” — путь в лучшем случае в такой же тупик, в котором оказались в XVIII веке Китай или Турция, в худшем — к катастрофе. Даже и выборов недостаточно. “Если народ не будет принимать участия в управлении государством, но будет иметь право лишь бросать бюллетени в урну, он никогда не станет субъектом политического процесса” (В.И. Коваленко).

Сверху могут говорить что угодно о борьбе с коррупцией — без демократизации общества, реальной независимости суда и СМИ такая борьба невозможна. Причем, судя по опросам, данные которых приводятся Е.Д. Богатыревым, чиновники понимают это даже лучше остальных граждан (34% и 20—29% соответственно). Может быть, публикация сборников серии — результат усилий той доли аппарата управления, которая чувствует, что так дальше нельзя, что без сотрудничества с обществом невозможно. Но здесь необходимы гораздо большие шаги навстречу обществу, чем две противоречивые книги.

Пока что вектор развития политики в России таков, что вопросы, которым посвящена серия, могут отойти в область теоретических умствований и изучения зарубежного опыта, которым Россия в очередной раз не смогла воспользоваться.