. Неутолима жажда бессмертия.
А некоторые народы понимают тщетность таких попыток. Их природа научила. Попробуй воздвигни что-нибудь, если то землетрясение, то извержение вулкана. Поневоле осознаешь краткость бытия. Вот японцы, например, ничего монументального не создают. Даже стихи пишут коротенькие, всего в три строчки. Любуются цветением сливы, в какие-то особые места ездят для этого — ловят мгновения красоты. Давным-давно, гораздо раньше европейцев, переняли у своих соседей-китайцев их изобретение — бумагу. Даже дома у них из бумаги. Очень уважают они этот недолговечный материал, чего только из него не делают.
Тысяча бумажных журавликов, которые должны были спасти японскую девочку, пострадавшую от взрыва атомной бомбы, — это особое национальное искусство трансформации бумаги. Существует с шестого века. Называется “оригами”. Бумагу складывают разными хитрыми способами и еще более хитрыми способами разворачивают. Получаются не то что журавлики, а целые волшебные города с замками, мостами, людьми, птицами и животными. Из Японии искусство оригами распространилось по всему миру. В Москве тоже есть занимающиеся этим люди, и 22 октября в Центральном Доме художника на Крымском валу открылась выставка “Оригами на пороге века”. Младшей участнице ее — семь лет, старшему — далеко за семьдесят.
Впечатление на непривычного зрителя производит, прямо сказать, ошеломляющее. C потолка свисают затейливые то ли фонари, то ли люстры, фантастические зеленые рыбы, которые как будто плывут по воздуху. На полу — огромные медведи, динозавры, еще какие-то животные. И все — из бумаги. При этом бумагу только складывают, ничего даже не вырезают. Под стеклом — женский монастырь с башнями, арками, фигурками монахинь. Напротив — другой экспонат: реют зловещие черные грифы, крылья распростерты, клювы разинуты. Вот то ли городская, то ли сельская площадь. Спешат по своим делам черные человечки. Один бежит, другой опирается на посох, третий надвинул капюшон. Лежат и стоят верблюды, летают птицы. Вокруг пальмы. Все это сложено (скручено?) из черной бумаги. Над сказочной площадью — сказочные огромные хвостатые желтые звезды.
Искусство трансформации бумаги тоже претерпело в наш стремительно трансформирующийся век некоторую трансформацию: теперь иногда бумагу надрезают. Получаются немыслимого изящества миниатюрные фигурки.
Совершенство всего этого поражает. С трудом удерживаешься от нестерпимого желания потрогать руками. Букетики начинающих распускаться роз — тоже бумажные или, может быть, настоящие? Может, специально украсили бумажное царство живыми цветами? Это так и осталось невыясненным: конечно, можно было украдкой дотронуться до цветочка, но собственная рука показалась вдруг такой грубой.
Журавли тоже были. Как раз тысяча. И по такому же печальному поводу: оригами занимаются в детском отделении Онкологического центра. Наверно, ощущение хрупкости человеческой жизни особенно располагает к этому хрупкому искусству. “Всего прочнее на земле — печаль”, — писала все та же Ахматова. Да и так ли уж непрочна бумага? Сколько веков инкунабулам? Уж не говоря о китайских и японских бумажных памятниках.
Вот уничтожить бумагу, конечно, легко. Разорвать или сжечь. Впрочем, чему-чему, а разрушению человечество научилось. Нетрудно и пирамиды взорвать при современной-то технике. Пирамиды не пирамиды, но кое-что, честно говоря, взорвать было бы не худо. Чтобы красоте было легче спасать мир.
Как хранят бумажные шедевры? Наверно, в каких-нибудь коробках. Тоже бумажных, картонных. Легких. Воздушное царство.
Кстати, выяснилось, что пилотки из газеты, бумажные кораблики, пускаемые по весенним лужам, и голуби из тетрадных листов, попадающие по закону подлости прямо в лоб директору, — это тоже оригами. Мы просто не знали, что занимались искусством, как герой мольеровского “Мещанина во дворянстве” не знал, что говорит прозой.
