Владимир Елистратов

С.Б. Борисов. Энциклопедический словарь русского детства

Начну издалека и вроде бы не по теме. Но это только кажется, что не по теме. Итак.

Один из парадоксов русской жизни заключается в следующем.

С одной стороны, наша культура очень любит то, что можно назвать исторической дискретностью. Мы, следуя аналитизму Запада, постоянно дробим нашу историю на периоды, которые в сознании многих наших соотечественников четко, жестко и даже жестоко противопоставляются друг другу. Наша история (и история культуры, разумеется, в том числе) — это какая-то вечная “толкотня-свара”, “злобная чересполосица” этапов, эпох, периодов, каждый последующий из которых изо всех сил старается максимально “проотрицать” предыдущий. Большевизм убивает царизм, перестройка убивает социализм, постперестройка убивает перестроечную демократию… Тут, конечно, много идеологии, но идеология упорно тянет за собой культурное поле. Всего этого совершенно не знает, скажем, индийская или китайская культуры. Ганди, чтобы свергнуть британский гнет, спокойно соединил идеи Бхагавадгиты (почти тысячелетней давности) с идеями Льва Николаевича Толстого о непротивлении (XIX—ХХ века нашей эры) — и получилась Новая Индийская Национальная Идея. А уж если сам гиперкоммунистический Великий Кормчий Мао сказал, что “коммунизм — это маленький эпизод в жизни большого Китая”, тот тут остается только руками развести.

А у нас каждое последующее десятилетие и даже пятилетие норовит до смерти закусать предыдущее…

С другой стороны, в русской культуре есть мистическая и очень труднообъяснимая преемственность. Огромная по своей силе. Какая-то неизъяснимая, потаенная, незримая, но неистребимая. Уверен: связь между современным французом и героями “Песни о Роланде” или поэзии труверов куда менее “кровная”, чем между современным русским человеком и героями древнерусского фольклора. Тот же психотип. Те же “стратегии” и “тактики” поведения… Доказать я это, разумеется, не смогу, да и никто не сможет, но это так.

К чему вся эта затянувшаяся преамбула? К тому, что существуют же некие нити-скрепы культурной преемственности. Не на одной же мистике все держится.

По моему глубочайшему убеждению, одной из таких объединяющих доминант культуры является детский мир, детский фольклор.

Собственно говоря, и фольклористы, и психолингвисты, и культурологи вполне обоснованно утверждают, что детский фольклор невероятно устойчив и живуч, совершенно независимо от исторической эпохи, этапа или периода. Намного более устойчив, чем другие “фольклоры”, например, т.н. городской, студенческий или уголовный.

Я довольно долго и плотно занимался жаргонами (а жаргон — в сущности — это одна из лингвистических, так сказать, “инкарнаций” фольклора) и убедился, что детский (и школьный как часть детского) жаргон действительно невероятно живуч. Тот же молодежно-студенческий по этому параметру не идет с детским ни в какое сравнение.

И все это вполне объяснимо.

Детская стихия устойчиво воспроизводима. Бабушка старается читать внучке те же сказки, которые читала ей ее бабушка. Папа хочет поделиться с сыном-школьником воспоминаниями своего школьного детства двадцати-тридцатилетней давности. Не все люди проходят через институты или (не дай Бог!) тюрьмы. Но через Детство с его архетипическими воплощениями (Песочница, Пустырь, Двор, Школьная переменка и т.д. и т.п.) проходят все. Здесь все узнаваемо. Вряд ли есть такой человек, который не знал бы считалки “Вышел месяц из тумана…”. Этой считалке, кстати, посвящена объемная статья в рецензируемом словаре, из которой мы узнаем, что во время войны “месяц” заменился на “немца”, что “все равно тебе водить” имеет другие варианты: “все равно тебе ловить” или “все равно тебе галить”. Узнаем мы, что у считалки есть и продолжение: “А на следующую ночь / Я зарежу твою дочь. / Эта дочь не твоя, / Это дочка короля. / А король на рынке / Продает ботинки. / А ботинки не простые, / В них прокладки золотые”. Существует и множество иных вариантов считалки, но так или иначе основной архетип-инвариант ее уже почти век известен всем. Чем это не “мой дядя самых честных правил”, которого должен знать любой человек, причисляющий себя к российской культуре?..

Детство — колоссальной силы объединяющий национальную культуру феномен.

Книга (вернее — двухтомник) С.Б. Борисова не просто энциклопедия русского детства, это энциклопедия русской культурной преемственности. И в этом, если угодно, — миссия данного словаря. Без всякого пафоса, просто — по существу.

Вообще: обидно, что подобные по-настоящему масштабные работы, в которые вложен колоссальный труд и которые содержат огромный объем информации, у нас более чем скромно освещаются научной и литературной критикой.

Обидны и убийственно микроскопические тиражи (сто экземпляров!). А между тем данной книге место — в домашней библиотеке любого учителя, детского психолога, лингвиста, фольклориста, культуролога, писателя (и необязательно детского), журналиста…

Выше я упорно настаивал на том, что детство — это прежде всего культурная преемственность. Утверждение это нисколько не отрицает и того факта, что мир детства — это очень чуткая “лакмусовая бумажка” той или иной эпохи. В словаре представлен огромный материал: это и мир дореволюционных гимназистов, и мир советских пионеров, и бытование литературных персонажей разных времен в детском фольклоре, и детский теле- и кинофольклор, и разные игры разных эпох, и т.д. т.п. Автор старается, исходя из документированных источников, максимально строго датировать информацию. Например, оказывается, что игра в казаки-разбойники в 10-е, потом 20—30-е, 40—50-е, 60—70-е, 80-е и 90-е — это далеко не одна и та же игра (несколько страниц интереснейших иллюстраций из воспоминаний, статей и т.д.).

Или: дается статья Темнота — друг молодежи. Даются хронологические рамки: 1970—2000-е годы и далее следуют фиксации текстов из разных десятилетий с указанием возраста ребенка и места фиксации: “О девочке 11—15 лет в с. Костыгин Лог Целинного р-на в 1996—2000…”, “О девочке 12 лет в с. Кундравы Чебаркульского р-на Челябинской обл. в 1998 г.”, “Об учениках 8—9 класса в 2000—2001 гг.”.

Отмечу, что объем словаря — 137,28 уч. изд. л. Это где-то четверть, если не треть словаря В. Даля.

Здесь есть все: игры, речевки, детские журналы, газеты, фильмы и мультфильмы, песни, реалии детсадовской и школьной жизни, детская терминология (например: Водиться — и многостраничный комментарий к этому слову), одежда, украшения, клубы, мир детской сексологии…

Очаровательны и некие пикантные статьи. Например: Ковырять в носу. Далее — обстоятельное изложение специфики данной процедуры, причем со ссылкой на текст сына Л.Н. Толстого Ильи Львовича… Через страницу — статья Нос. Оказывается, была такая детская игра в начале ХХ века… Дальше по алфавиту исполинская статья про Носки у девочек и Носки у мальчиков от начала ХХ века до начала нынешнего. Чуть дальше — Ночное (примеры из поэзии и прозы XIX и XX веков)… Затем — Ночь была лунявая — “смеховой текст в виде рассказа девушки. Существует в разных вариантах, по меньшей мере, с 1960-х гг.” (следуют варианты)…

Словом, материала к размышлению хватает. Лексикографический эпос покруче “Илиады” с “Одиссеей” (их суммарный объем, кстати, меньше в три раза, чем “эпос” С.Б. Борисова).

Единственное, в чем не могу согласиться с С.Б. Борисовым. Несогласие чисто теоретическое. С.Б. Борисов утверждает, что его словарь энциклопедический, в предисловии “открещиваясь” от жанра лингвистического словаря. Интересно, что за слово “энциклопедический” он как бы извиняется, дескать, энциклопедический он не потому, что “мы подразумеваем, что включили-де в словарь все, что на данный момент известно о русском детстве”. Ну, тут извинения, конечно, излишни, поскольку нельзя объять необъятное. А вот насчет первого пункта: мне кажется, словарь близок к жанру пусть и не строгого, но все же лингвоэнциклопедического словаря, поскольку включает в себя массу языкового материала.

Не знаю, как С.Б. Борисов планирует в дальнейшем продолжать свое исследование русского детства. Мне (как лексикографу) очень хотелось бы увидеть некий понятийно-тематический, идеографический, семантический словарь, словарь-тезаурус. Тут много терминов, но суть ясна: речь идет о лексикографии не от слова к смыслу, а от смысла к слову. Чтобы перед читателем предстала не детская “вселенная в алфавитном порядке”, как называл словари Вольтер, а структурированный мир ключевых понятий и смысловых полей русского детства, система смыслов и архетипов. Но это — особая сложнейшая задача.

Так или иначе — книга С.Б. Борисова состоялась. И она интересна всем без исключения читателям по той простой причине, что у всех у нас было детство. И, может быть, мир Детства — это один из немногих, а может быть, и единственный “квант” культуры, который нас объединяет. Кроме того — чтение словаря доставляет, если угодно, счастье: читаешь — становятся отчетливыми и выпуклыми смутные детские воспоминания, они словно бы выплывают из тумана, как тот самый месяц из считалки.