Анна Кузнецова

Название следующей женской серии “Эксмо” будет, наверное, содержать уже четыре эпитета: “Самая лучшая современная женская проза”… На портовой санэпидемстанции приморского города, гоняющей паразитов, в том числе и из “нижнего мира” — бесов то есть, — происходят страшные вещи: к зерновозу “Мокряк”, ходившему в Америку, прицепился индейский дух голода — вендиго, прибыл вместе с грузом зерна в советский городок и что-то делает с ногами его жителей. А деревня Малая Глуша распложена на берегу реки, за которой — потусторонний мир, и, если через реку перебраться, там в типовых хрущевках живут мертвые, которых помнят оставшиеся на живом берегу. Их можно вывести оттуда, если они тоже вспомнят тех, кто за ними пришел. Композиция типа “В огороде бузина, а в Киеве дядька” настолько нехарактерна для романа, что, скорее всего, это две повести, объединенные контекстом: в той и другой, кроме людей, действуют существа потустороннего мира.

Ежедневная газета “КРИС-2” украинского города Тигрин (прототип, вероятно, Львов), имеет в конкурентах еще три городские газеты: “Подробности”, “Аргументы и подробности” и “Документы и аргументы”. Ее главный редактор — пан Незабудко, его заместитель — пан Фиалко, заместитель их обоих — пан Маргаритко, а главная героиня романа — журналистка-аспирантка, описывающая быт и нравы своей газеты, а заодно и города так остроумно и фактурно, что поневоле начинаешь верить в жанр женского иронического детектива, столько раз поруганный самыми разными исполнительницами.

Семь физиологических очерков, написанных от первого лица. Рассказчик — девушка с рюкзаком, которая появляется то на вокзале губернского города, то на террасе столичного “Макдоналдса”, то в гостях у подруги, педантично передавая чужие слова и менторски резюмируя наблюденное. Автор послесловия уверяет, что нарочито архаическая форма изложения — это такая очень современная игра, “изображение наивного повествователя для наивного читателя”.

Рассказы, частью вошедшие в прошлогоднюю книгу “Алконост”, — о советских людях, какими автор их запомнил в жизни, которая кажется ему теперь из Германии, куда он эмигрировал в 1990-м, страшным сном. Жил он в “Доме преподавателей” на Ломоносовском проспекте, учился в одной из лучших московских школ, потом окончил мехмат МГУ. Если же моделировать его биографию по этим рассказам, видится какой-нибудь полууголовный Лесопильск и школа типа колонии для малолетних преступников. Видимо, личное благополучие казалось ему случайным и непрочным, а чужие судьбы более достоверными.

В книге — два цикла эссе об Англии, где автор живет с 1976 года, частью выходившие колонками в “Итогах” и “Новом времени”. Первый цикл, “Сарай”, — о загородном доме покойного друга-аристократа, где автор поселился с женой Ниной Петровой (это связанное словосочетание) на неопределенное время, пока родственники покойного придумают, что с домом делать, — присматривать за домашними животными и подстригать газон и где узнал, что роман Толстого “Анна Каренина” — про сельское хозяйство. Второй цикл, “Тренажерный зал”, — о лондонских пабах, тяжелой атлетике и красоте крупных женщин. В целом все это, наверное, — об организации ограниченного пространства, не столько бытовой, сколько философской и психологической.

В сборнике — стихи из трех книг стихотворений, о которых было много сказано в периодике: “Вне ограды”, “Там и тогда”, “Нарисуй человечка”; поэма “Письма к М. Т.” и цикл мемуаров о взаимоотношениях советских интеллигентов с КГБ и эссе о психоанализе и литературе “В поисках смысла”. Поэта из Одессы волнует экзистенциальная проблематика; о том, как трудно быть при этом “поэтом из Одессы”, — авторское предисловие к книге, которое заканчивается впечатляющей картиной графоманских презентаций, объясняемых, с точки зрения автора, тем, что в Одессе люди не любят ссориться, а любят дружить и говорить друг другу комплименты. Картина, к сожалению, совпадает со столичной…

Серия издается с 1925 года и сохраняет архаический дизайн, поэтому книжки напоминают издания футуристов. “Москвариум” — колонка Александра Кабакова в “Огоньке”, которую он вел в 2005—2006 годах, — цикл очерков о новом быте Москвы, который автор то и дело сравнивает с западным — то амбивалентно, а то не в пользу москвичей, как в заметке о бездомных животных; но с выводом таким: “Москва проходит тот же путь, что раньше проделали Париж и Лондон, Берлин и Рим, — она становится моделью мира” (“Сами не местные”).

Стихи русскоязычного поэта Австралии изданы в серии — петитом на серой бумаге — на основании того, что “При советской власти опубликоваться в “Библиотечке “Огонька”” было мечтой любого поэта, очень хотелось этого и Юрию Михайлику” (из предисловия В. Лошака). После советской власти прошло уж почти двадцать лет, и поэту давно уж, наверное, хочется издаться посолиднее — стихи у него интересные:

На обложке и в выходных данных автор зовется Алексеем, а в предисловии — Игорем или И. Малашенко, но будем надеяться, что это все же про него: профессор политологии, преподававший в МГИМО и ВШЭ, около тридцати лет занимается проблемами ислама, издал пятнадцать книг и множество статей. “Повесть о террористах” — это действительно повесть о террористах, в которой журналист по имени Евгений Чингизович пытается их всех понять. А проблемы у них простые: богатые обижают бедных, уводят у них девчат, а наши богатые не дают тамошних богатых в обиду журналистам, потому что хотят доить азиатские месторождения.

Новая серия, приложение к журналу “Дети Ра”, началась с экстравагантного поступка: открывает серию книга, изданная в этом же году в другом издательстве: Антон Нечаев. ПомоГимн: Сборник стихотворений. — Красноярск: Платина, 2008. (См. наш отзыв в № 4 за этот год).

Следующий экстравагантный поступок издателя: на обложке двух следующих книг стоит пометка: “Вторая книга серии”. Первая “вторая книга серии” — сборник стихотворений и поэм липецкого поэта, оформленный графикой Бориса Констриктора. Иронические в основном стихи о трагических взаимоотношениях человека с социумом, то простые и прозрачные, то перегруженные сложной метафорикой. Ни тема не нова, ни приемы, но стихи искренние и выразительные.

Вторая “вторая книга серии” — избранное одесситки, с 1990 года жившей в Израиле, а с 1999-го — в Америке. Пишет она щедро, не иначе как циклами, и все бы ничего (а иные верлибры так и совсем хороши), пока не погружается “в густую темень сексуальной темы” (строчка из стихотворения “Рондель” из цикла “Жесть”). Тема эта трудна, требует безукоризненного вкуса и чувства меры.

Пятая книга серии. Михаил Вяткин работает в паре с художником Николаем Вяткиным, поскольку для него важна графика его стихотворений. Постабсурд — это продолжение дела Гоголя, футуристской группы “41о” и ОБЭРИУ, мягкий вариант разрушения сюжетной и грамматической логики в попытке взглянуть на мир “голым глазом”, и даже необязательно глазом — в одном стихотворении у лирического героя прямо на эскалаторе исчезли штаны (хорошо, что не нос), и глазом оказался пупок...

Серия “Для немногих” — это единство тонкой поэтической книги и художественного исполнения макета, изюминка которого — развороты, занятые только визуальным рядом. Все стихи, изданные в этой серии, продолжают тютчевскую традицию — пытаются передать переживание непостижимости мира, что и оправдывает их косноязычие.

Поэма автора серии Ю.А. Шичалина, написанная размером гомеровских поэм, оформленная художниками Е. Утенковой и Е. Тихоновым, получила благодаря визуальному ряду и страницам из тонкого картона какое-то дополнительное измерение.

Никаких комментариев: ни чей перевод, ни кто автор, ни что за произведение. Видимо, “немногие”, которым адресована эта интимная серия, и так все знают.

Переплетение природных стихий со скульптурными формами и человеческими чувствами, происходящее в стихах, снова иллюстрировано выразительными пейзажами Е. Утенковой.

Для немногих в этой авторской серии предназначены и стихи поэта-эмигранта второй волны, уехавшего в 1942 году из Харькова. Как его настоящая фамилия, как он оказался с семьей в Германии в разгар Второй мировой и сколько лет до этого стихов не писал — об этом в книге ни слова, никаких предисловий или послесловий. Немногим нужны только стихи:

Этот сборник делится на две части, как и задано в заглавии: “Из прежних”, “Из новых”. С предыдущими книгами серии его связывает принадлежность стихов к жанру пейзажной философской лирики. Стихи иеромонаха, трогательные в своем дилетантизме, снабжены сносками для немногих, не понимающих общепонятного: “Местоимения с заглавной буквы обращены ко Христу, со строчной — к себе и ко всякому человеку”.

Название серии как нельзя соответствует стихам уральского поэта — они коммуникативны, направлены к аудитории, в них очень много имен, которые никому, кроме автора, ни о чем не говорят, и имеют все признаки сетевой поэзии с ее игровой вариативностью, необязательностью и прерогативой общения. Движение поэтики так и идет по кругу общения: от рок-поэзии к сетевой, основным поиском поэта становятся эффекты для максимального количества “своих”, принимающих выразительность жеста за искренность. Подлинными кажутся только интонации боли и досады. Эффектных находок много, поэтому запоминается то, что проступает, когда расходится этот цветной дым:

У поэта негромкий голос с несколько жеманной интонацией, стихи камерные, интимные, самое сомнительное в них — обращения: дитя, господа, королева… Северянинские нотки не достигают наглядности стилизации, поэтому выглядят авторскими. Лучшее же у Евгения Клюева — когда интонация незатейливой песенки заводит лирического героя в неожиданно глухие места:

Поэтическая серия русского Гулливера продолжает традицию тонкой поэтической книжки в мягкой обложке.

Людмила Ходынская составляет загадочные словосочетания. Утомляясь от их абстрактности, она то переносит центр тяжести высказывания на графику стиха, то упаковывает в свой словесный флер утяжеляющие культурные реалии — библейских персонажей, например; здесь ее стихи отдают претензией на неслыханную содержательность, принуждая раздумывать над такой, например, сентенцией: “аскорбиновый Сириус / не спасает Спасителя / но воскресению / способствует трижды”.

Игорь Жуков, когда-то “признанный лидер ивановского литературного андеграунда” (предисловие Данилы Давыдова), стал взрослым семейным человеком, слова и интонации подбирает такие, чтобы детей не напугать: второй раздел книжки озаглавлен “Илюша Жуков и физика реки”, а третий — “Колыбельная для моей дочери Лизы”. Первый раздел “Что-то такое — наверное, блудный сын” с подзаголовком “Второе собрание микроверлибров, где номера стихов читаются вслух” — низка коротких нумерованных верлибрических строф, часто с парадоксом в основе: “свободы нет / а несвобода есть // странно, правда?”

Эти стихи показались мне сосредоточенными и интересными, сюжеты их развиваются по прихотливой джазовой логике, сочетающей стройность и произвол, смело вплетающей чужие мелодии, делая их своими или легко от них избавляясь.

Великая тайна о начале войны имеет восемь версий разгадки: советскую официальную — о вероломстве фашистов; сталинскую — о предательстве высшего генералитета; хрущевскую — об уничтожении Сталиным наиболее квалифицированного комсостава вооруженных сил; обывательскую — о нашей извечной безалаберности; более позднюю официальную и три именных. Автор предлагает еще одну именную. Версия Александра Осокина: захватив Францию в мае—июне 1940 года, Гитлер получил документы о намерении Франции и Англии вступить в войну с Россией на стороне Финляндии во время советско-финской “зимней” войны. Показав эти документы Сталину, он склонил его к согласию высадить в Англии совместный десант. Сталин при этом собирался, перебросив с помощью Гитлера десантников, флот и танковые войска в Англию, переметнуться к англичанам и взять Гитлера в клещи, получая при этом поддержку Америки и европейского сопротивления. Не имея прямых документальных подтверждений своей версии, автор опирается на загадки Второй мировой войны, вроде знаменитого перелета Гесса в Англию, и посвящает более шестисот страниц построению логики, в которой загадки выглядят разгаданными.

Сверяя любимые стихи зарубежных поэтов с подлинниками, Эрнст Левин, по образованию инженер-электрик, стал делать свои варианты переводов, “…потому, что следует время от времени освежать перевод, приспосабливать его к современному русскому языку и очищать от устаревших выражений — потерявших употребительность, ставших не вполне понятными, а иногда двусмысленными или просто смешными”.

Книгу открывают подстрочник и варианты перевода 66-го сонета Шекспира, в разделе “Из европейских поэтов” есть также перевод французского стихотворения Ф. Тютчева “Мы с тобою вдвоем”. После разделов “Из Ицика Мангера” и “Библейская книга Экклезиаста” идет “Декамерон переводчика” — десять новелл о том, как рождаются переводы.

Эксперимент с Шекспиром томского переводчика Андрея Олеара несколько лет назад представившего русскому читателю переводы английских стихов Бродского, стал лауреатом городского литературного конкурса “Томская книга 2008”. Книга стильно оформлена, а недостатки версификационной техники можно списать на то, что после Бродского вообще необязательно выверять падежи, следить за звучанием стиха и выражаться понятно. Вот начало сонета 66:

То ли издательство переменило название, то ли серия издается в разных ИД, но это тот же проект “Бесконечность”, что и выше, в изящном художественном оформлении Евгения Васечкина.

“Если поэтический перевод по сути своей не может быть прозрачным стеклом, но всегда является некоей интерпретацией, то по отношению к переводам из Уоллеса Стивенса иного подхода нельзя себе и представить”, — пишет Григорий Кружков в предисловии 2001 года — есть еще второе предисловие, 2008 года; видимо, издать переводы одного из крупнейших американских поэтов, которого Бродский ставил рядом с Фростом, он пытается давно — и вот теперь в Томске издание осуществилось. Не получалось, вероятно, потому, что стихи Стивенса “не загадочны, а таинственны, ибо зовут к размышлению, не приводящему к результату”, как характеризует поэтику Стивенса Александр Генис, автор послесловия к этой книге.

Серию “Чейзовская коллекция” поддерживает организация “Чейс Фэмили Фаундэйшн”, отсюда ее название.

Библейский царь Давид, его кузен Голиаф, его сыновья, его поступки, наконец, его потусторонняя карьера (последняя глава издания — “Давид в раю”) — реальность для народа Книги непререкаемая. “Память — это работа воображения. История такой фигуры, как Давид, неизбежно стала историей всех историй” — считает автор, американский писатель.

Авторизованная биография Доры Диамант, последней любви Кафки. Цитаты из “Дневников” Кафки даются в переводе Е.А. Кацевой.

По стилю эта книга — дамский роман: “Дора нежно прикоснулась ко лбу Франца. В момент слабости ей удалось уговорить его на соглашение о смерти. Если он умрет, она тоже умрет”… Но по материалу эта книга — ценное исследование. В юности автора спросили, имеет ли она отношение к Доре Диамант. Ответа на этот вопрос Кэти Диамант, посвятившая жизнь разысканиям биографии Доры, так и не нашла. Зато нашла утерянные рукописи Кафки в берлинском архиве гестапо и дневник Доры в Париже, на основании которого и написала эту книгу, исправив ошибки Эрнста Пауэла, касавшегося биографии Доры в своей книге “Кошмар разума. Жизнь Франца Кафки”.

Куоккала (Репино) — самый ближний приграничный поселок на Карельском перешейке, где в конце XIX века, после открытия железнодорожной ветки Риихимяки—Санкт-Петербург, стало модно скупать земельные участки под дачи. В 1917 году Финляндия вышла из состава Российской Империи, и у дачников оказалась собственность за границей, кое-кто из них так с дачи и не вернулся. Очерки дачной Куоккалы и ее выдающихся обитателей — художников, писателей, их гостей — и составляют эту изящно оформленную книжку.

35-й выпуск славистической серии Хельсинкского университета посвящен 60-летию профессора русского языка и литературы Арто Мустайоки, начавшего изучать русский язык “протестуя против ценностей и представлений поколения своих родителей”. Протестный возраст у него прошел, но русским языком он увлекся настолько, что подготовил ряд словарей и учебников, стал генеральным секретарем МАПРЯЛ (Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы), занимаясь русской акцентологией, получил степень доктора философии, возглавил Отделение славянских и балтийских языков и литератур… Сейчас он возглавляет Финскую АН. Русскоязычная часть сборника посвящена разработкам коллег ученого в русской филологии, лингвистике и социологии языка и литературы, как, например, работа Марьятты Ванхала-Анисцевски “Сильная, настырная — и нарядная: репрезентация женщины-политика в современных российский СМИ”.

Научное исследование о вампирах, очень своевременное в свете массового интереса к этим персонажам. В книге описывается прохождение образа через фольклорную, летописную и литературную традицию, а также его путь в кино. Наиболее интересна глава девятая, рассказывающая о социальной утопии марксиста А. А. Богданова-Малиновского, учредившего Институт переливания крови. Переливание крови, или добровольный вампиризм, он считал “физиологическим коллективизмом”, так как обмен кровью между людьми укрепляет каждый организм “по линии его слабости”.