Анна Кузнецова

Три романа, опубликованных в толстожурнальной периодике: “В долине блаженных” (“Новый мир”, 2005, № 7), “При свете мрака” (“Новый мир”, 2007, № 12) и “Интернационал дураков” (“Нева”, 2008, № 2) — книжное издание объединило в один трехчастный. Романы Александра Мелихова вполне естественно объединяются в циклы, которые можно рассматривать и как единый роман с продолжением — их объединяет аутогенный герой-рассказчик и личная философия автора, основанная на тезисе: основным мотивом поступков, основной движущей силой жизни любого человека всегда является какая-то манящая его, застящая реальность греза — это и есть универсальное содержание человеческой духовности, утепляющее страшный физический мир.

Семь маленьких романов (фирменный жанр Леонида Зорина), вышедших за три года в основном в “Знамени” — “Он. Монолог” (Знамя, 2006, № 3), “Восходитель. Монолог” (Знамя, 2006, № 7), “Письма из Петербурга. Эпистолярные монологи” (Знамя, 2007, № 2), “Выкрест. Роман-монолог” (Знамя, 2007, № 9), “Медный закат. Прощальный монолог” (Знамя, 2008, № 2), “Островитяне. Футурологический этюд” (Новый мир, 2008, № 2), “Глас народа. Московский роман” (Знамя, 2008, № 11).

Монологичность у Зорина не толстовская, когда роман иллюстрирует убеждения автора. Он применяет в прозе прием, впервые использованный в сатирических целях Н.А. Некрасовым, давая герою выговориться и раскрыться. Автор при этом озвучивает только мысли героя, но не особенности речи — Зорин никогда не пишет “сказом”.

Романы “Дни трепета”, “Гений безответной любви” и “Роман с Луной”. “Как романист я похожа на торжественно ползущую виноградную улитку. Ползет она небыстро, зато неуклонно, выставит рожки и мчится — метр в полчаса — в ей одной ведомом направлении. Воспеты детство, отрочество, юность, уже мы прикоснулись к зрелости — готовы три романа. И два — в уме”.

Марина Москвина — человек и писатель с очень осознанным мироотношением: ее взгляд ищет яркое, броское, впечатляющее, а ум строит художественную реальность из этого отборного материала, скрепленного эмоцией радости, точно так же отделенной от иных эмоций, причем реальность отнюдь не фантастическую. Там, где материал кончается, эмоция работает сама, причем редко вхолостую — постоянное восхищение для Марины Москвиной органично.

Выдержки из блога в ЖЖ, изданные тиражом в 100 тысяч экземпляров. Адресованы книжникам, не читающим сетевые тексты. Евгений Гришковец — второй в двадцатке ЖЖ-шных “тысячнегов” (тысячников, или пользователей, чей сетевой дневник подписчики читают больше всех). Сам он не причисляет выход этой книги к литературным событиям и автором проекта считает издательство, сотрудничает с которым впервые. Возможно, поэтому у книги мягкая обложка с лаконичным оформлением — заливкой синим цветом. Характер текстов отличается от предыдущих изданий Гришковца, с Сетью связанных разве что графикой: все они так же фрагментарны и исповедальны.

Дмитрий Горчев (№ 18 в двадцатке самых посещаемых пользователей ЖЖ) собрал свою “блоговую” прозу в книжке с картинками, где тексты поданы так, будто они необязательны — набраны петитом. Отсутствие оглавления намекает на то, что читать надо сначала до конца, а не как хочешь.

Гондвана и ее дикая жизнь — это, метафорически, весь окружающий мир, наше бытие в котором фантастично и удивляет рассказчика так, будто он инопланетянин. Эта авторская эмоция — наиболее, пожалуй, художественное в книге. Сами же эти надуманные экзотика и фантастика… В конце концов к ним привыкаешь, как к недостаткам речи человека, с которым довольно интересно общаться, но — то ли он картавит, то ли у него слова-паразиты.

Елена Некрасова — художник и кинорежиссер, ее прошлогодний романный дебют (см. рецензию Леонида Костюкова “Хорошо созревший роман”. — Знамя, 2008, № 5) попал в шорт-лист Букера. Самое интересное в ее новой книге — продуманная архитектоника крупной формы, построенной из фрагментов. Книга включает роман с открытым финалом, в котором героиня пишет сценарий с эффектным концом (комната героя, где празднуется его день рождения, на который явились все киношные знаменитости, оказывается внутри мосфильмовского павильона, то есть декорацией), и сценарий, будто продолжающий роман.

Сборник повестей, циклизованных по романтическому принципу начала XIX века — месту действия, — только с полемическим мессиджем: если романтики противопоставляли современников людям прошлого, которых они идеализировали, то Александр Кузьменков явно хочет сказать, что и в средневековье российском, и в начале XIX века, и во времена пламенных сексуальных революционерок 20-х годов ХХ века, и в позднесоветскую эпоху миром правили корысть и зависть, пошлость и гадость, любовь трагически гибла, а матерная брань дошла до наших дней из славной древности в чистейшем первозданном виде.

Поэмы Александра Тимофеевского больше похожи на циклы стихотворений — этот поэт по-детски дурашливо обращается с любыми условностями, что ему жанр…

Его эстетическая позиция убежденного маргинала обернулась неисчислимыми выгодами: сказанное не к месту и не ко времени привлекает к себе удивленное внимание, и количество этого внимания вдруг перешло в качество: в 90-е и нулевые, когда пришло время поэтов-маргиналов, Александр Тимофеевский стал восприниматься значительным поэтом. То есть он опять на обочине и опять привлекает внимание, ничуть при этом не меняясь. Новые его стихи не отличаются от старых, поэтому для его новых книг не так уж и важно, что новых стихов там негусто.

Книжка-визитка, избранное из других книг автора, изданное так, чтобы удобно было носить с собой и дарить. Даниил Чкония — главный редактор (соредактор) журнала русской литературы за рубежом “Зарубежные записки”, живет в Кельне, это его восьмая книга стихотворений. О последней книге новых стихов см. рецензию Светланы Бучневой “Вижу лица, но лица другие” (Знамя, 2008, № 6).

Валерий Черешня выпустил три книги стихотворений, последнюю — “Сдвиг” — в 1999 году. В новой книге основной корпус стихов — философская лирика честного стоика. Взгляд поэта устремлен сквозь очевидное, он добивается видения сущности вещей, несмотря на то, что сознание его пребывает в постоянной растерянности: а что делать с увиденным? В стихотворении “Всё, что есть” это сказано наиболее прямо:

“Шепот Акакия” — метафора осознания, что человек на фоне мироздания исчезающее мал, и то, что он может сказать, от немоты почти не отличается.

Два сборника избранного под одной обложкой — итог долгих лет супружеского и творческого союза.

В стихах Натальи Аришиной, проведшей детство в Баку, сохранился дух того старого, пестрого, многосоставного южного быта, которого там больше нет; нередко один поэтический жест вмещает больше целого стихотворения. Самое сильное у Аришиной — оставлять неотрефлектированными непростые реакции и передавать сложное именно как ощущения: “Бухая муза дальних странствий / пробудит шелестом страниц / одно желание — остаться / в пределах собственных границ”, или: “В документальном кино — / миф о спасенном Париже. / Жизнь приблизительна, но / рифма точнее и ближе”.

У Ильи Фаликова — звучный поэтический голос, а дух стиха — дальневосточный, полный мужественной экзотики. “Выбранное из отобранного” у этого поэта весьма впечатляет, от стихотворений 60—80-х годов (“Вам преподносят уроки, / полную правду поведав, / первостатейные строки / второстепенных поэтов”) до самых последних, 2008 года:

Стихи Александра Шишкина стали короче и сосредоточеннее, отчетливее по мысли. Мысль эта в основном сводится к открытию, что в человеке нет ничего своего, даже душа — и та Богова.

Нельзя не сказать, что книгу стихотворений, особенно на такую тему, не красят аннотация, которая начинается так: “Александр Шишкин — счастливое событие в современной поэзии”, и предисловие с таким заявлением: “На фоне постмодерновых руин Александр Шишкин сегодня смотрится свежо”. Всю эту безответственную и безграмотную чушь просто неудобно читать, открывая книгу высокой полиграфической культуры с неплохими стихами, которые сами за себя говорят. Полиграфией культура книгоиздания, увы, не исчерпывается.

То ли поэма, написанная под впечатлением некрасовских, то ли роман в стихах, поскольку части автор в примечаниях называет главами, но написано достаточно ловко и очень искренне, в сюжетных стихотворениях описаны реальные судьбы и случаи из жизни современных крестьян Ярославской области.

Руслан Киреев. 50 лет в раю. Роман без масок. — М.: Время, 2008.

Книжное издание воспоминаний Руслана Киреева, опубликованных в пяти книжках “Знамени” (2006, №№ 3, 10; 2007, №№ 5, 6; 2008, № 3). Рай для Киреева — литературная жизнь, в которой он много лет чувствует себя счастливым. Эту книгу писатель считает итоговой: “…в этой книге, своей последней книге, я, как нашкодивший ребенок, пытаюсь все честно вернуть назад, но боюсь, что поздно”.

В основе книги — мемуары, в которых главное — попытка совместить края разорванной реальности. Люди живут свою единственную жизнь, а мир за это время несколько раз меняется до неузнаваемости. Жизнь, конечно, игра, и правила игры могут меняться, но не до такой же степени… Старая княгиня Гагарина учит французскому маму героя, знающую только русский и идиш, учит из чистой симпатии, живя в бывшей комнате для прислуги, — из княжеской усадьбы сделали коммуналку, и Фридкины — одни из жильцов… Потом старая мама героя десятилетиями складывает деньги на сберкнижку, а когда сын получает их в наследство, на них можно купить нетяжелую сумку продуктов… Каждую жизненную реалию автобиографический герой отправляет в несколько измерений памяти — и потом складывает получившуюся реальность, как пазл, изумляясь полученному изображению.

Кроме воспоминаний, в книгу вошли рассказы и повесть, построенные на автобиографической основе. На чужих судьбах автор пытается разгадать все ту же загадку: что такое жизнь человека и насколько она зависит от него самого.

С 2000 года Елена Калашникова работала в изобретенном ею жанре: сама переводчик, понимающий специфику этого творчества, она брала интервью у заслуженных мастеров перевода: С. Апта, С. Липкина, В. Британишского, А. Гелескула, В. Голышева, С. Ильина, Е. Кацевой, А. Ливерганта, М. Бородицкой, К. Старосельской, Н. Трауберг, С. Хоружего, А. Эппеля… Получались интереснейшие беседы профессионалов, которые публиковались колонкой в интернетском “Русском Журнале” в 2001—2003 годах (http://old.russ.ru), а теперь вышли книгой.

Попытка понять историю “домашним образом”, наверное, наиболее плодотворна для очень молодых людей. Узнавая, как отразились на их прабабушках и прадедушках революция и Гражданская война, коллективизация и сталинские репрессии; на бабушках и дедушках — Великая Отечественная война и послевоенное время, “оттепель” и застой, а на родителях — распад СССР, — школьники написали такие проникновенные работы, каких не было в предыдущем сборнике результатов ежегодного конкурса (см. рецензию Святославы Кожуховой “Раскаяться и навсегда запомнить”. — “Знамя”, 2008, № 12).

Преступления правящего руководства страны против народа этой страны от новых поколений пытаются скрыть, ставя Сталина в один ряд с выдающимися людьми России, — так, избегая разговора о бесконтрольности власти, власть опять стремится к бесконтрольности. Поэтому очень важна эта серия (см. рецензию Александра Уланова “Непрошедшее прошлое”. — Знамя, 2009, № 1), которая продолжается исследованием российского и шведского ученых, основанным на изучении пометок, резолюций и замечаний Сталина на документах, присылавшихся ему из НКВД, оставленных им в своем личном архиве и ранее не вводившихся в научный оборот.

Исследование режимности как основного принципа взаимоотношений народа и власти в СССР: сборник структурирован по четырем разделам: Секретность территории, производства и документации; Трудовые режимы, Идентификация по режиму (в этом разделе со статьей о режиме для советских евреев (Г.В. Костырченко. “Дамоклов меч “пятого пункта”) и о режиме прописки (Н Муан. “Внутрисоюзные границы гражданственности: территориальное выражение дискриминации в Советском Союзе через паспортную систему”) неожиданно соседствует статья о моде как режиме социального нивелирования, важном для советских людей, измученных всякого рода дискриминацией: Л.В. Захарова. “Мода, или Режим социального нивелирования”) и Режимы привилегий. “В данной книге режимность показана как привычный образ жизни советских людей, вне зависимости от того, были они им довольны или недовольны, называли или не называли его этим словом”, — пишет в заключении ответственный редактор сборника Т.С. Кондратьева.

Исследование, проведенное в рамках проекта РГНФ “Образ России в современном мире”. Живописность этого образа в сознании американцев отражена в заглавии книги, скомпилированном из заглавий двух показательных американских статей: “Почему рычит медведь” Д. Пайпса и “Дикий, дикий Восток” Д. Саттера. Авторы делают вывод: “Россию представляют как страну, власти которой пытаются затащить ее в мрачное и, казалось бы, раз и навсегда пройденное прошлое; как царство юридического произвола и грубого нарушения прав человека; как глубоко аморальное общество, гражданам которого чужды нормы цивилизованного общежития, как государство, вставшее на путь неоимперской политики”…

Хотелось бы на эти представления серьезно возразить. Но…

“Политический класс”, “номенклатура”, “постноменклатура” — так называют политическую элиту, ставшую автономной от общества. Все авторы сборника так или иначе подчеркивают эту автономию в новой российской элите. Ответственный редактор сборника О.В. Гаман-Голутвина — автор концепции, подающей процесс формирования российской элиты в традиционном для России алгоритме реакций на системные кризисы: 90-е годы поставили Россию на грань такого кризиса, поскольку процесс перераспределения собственности вызвал внутриэлитный конфликт, грозивший системе разрушением. Власть помогла новой элите выстоять в обмен на ее молчаливое согласие с усилением власти. “Властные элиты в условиях консолидации власти оказались между двух огней: между правящими элитными группами, сосредоточившими в своих руках основной объем ресурсов государственной власти и использующими их в своих частногрупповых интересах, и массами, оставшимися без каких-либо социальных ресурсов”, — замечает В.П. Мохов в первой части сборника — “Политическое управление и политические элиты”. Многие статьи здесь посвящены регионам и проблемам региональных элит.

Вторая часть — “Публичная политика: практики и инструменты регулирования” — содержит четыре интереснейшие статьи, особенно важно прочесть здесь статью А.Ю. Зудина “Трансформации групп интересов бизнеса на Западе и Востоке — предварительные итоги”.

Третья часть сборника посвящена вопросу об электронном государстве — развитию политической власти в условиях информационного общества. Концепция электронного правительства России представлена в федеральной целевой программе “Электронная Россия 2002 — 2010 гг.”, ориентированной на преодоление технологической отсталости страны.

Книга посвящена развенчанию властной концепции “особой демократии” России как спекулятивной и демагогической. Этнополитолог Эмиль Паин считает, что система российского авторитаризма не традиционна, а инерционна, и что инерция нашей политической системы обусловлена слабостью вызовов ей. И не сомневается, что в условиях отсутствия традиции элита будет пробиваться к закону как опоре своих интересов, и именно на этих путях лежит преодоление власти авторитета властью нормы.

Исследование важной части “петербургского текста” — книжное издание колонки о петербургских памятниках, несколько лет выходившей в городском журнале “Петербург на Невском”. В камне, бронзе и т.п., призванных будить человеческую память, Сергей Носов подмечает все то трогательно-нелепое, что делает пространство вокруг городских памятников излюбленными местами для встреч и общения. Два лучших эссе, одно из которых — о смущенно курящем памятнике Менделееву, вошли в сборник малой прозы Сергея Носова “Музей обстоятельств”, вышедший в том же году в том же издательстве.

Другой давний исследователь “петербургского текста” собрал жанрово и тематически разнородные заметки о литературе в четырехчастную книгу, структурированную вне какого-то твердого принципа. Самым любопытным мне показалось эссе из второй части “О несходстве” сходного: “Хорхе Борхес и Владимир Набоков родились в 1899 году. Это совпадение само по себе не значит ничего”, — утверждает автор, а затем применяет плутарховский прием сравнительного жизнеописания, находя массу “перекличек, параллелей, зеркально-симметричных соответствий”.

Книга, пользуясь которой теперь можно найти в библиотеках книги и публикации в периодике знаменитого философа и исследователя античности, выходившие с 1916 по 2008 годы. Издание приурочено к 115-летию со дня рождения А.Ф. Лосева.

Продолжение указателя, вышедшего в 1987 году (Л.: Советский писатель). Предыдущий указатель касался книг, выпущенных с 1933 по 1986 год. Издание посвящено 75-летию серии, основанной М. Горьким в 1931 году, первая книга — “Стихотворения” Державина — вышла в 1933-м. Серия задумывалась как энциклопедический свод памятников русской поэзии, начиная с древнерусского эпоса. С 1935 года начала выходить “Малая серия” избранного значительных современных писателей. Под названием “Новая библиотека поэта” серия возродилась в издательстве “Академический проект”, выпустившем в 1996 году том Мандельштама, а за последующие 12 лет — еще около 60 томов.

Иван Ореус (Коневской — литературное имя) прожил 24 года и считался “русским Рембо” — именно такую роль, по мнению многих, сыграли его стихи в становлении русского символизма. При жизни он издал единственную книгу “Мечты и думы” (перекличка названий с некрасовскими “Мечтами и звуками” вряд ли случайна), новаторскую по форме, так как поэзия и проза в ней подавались как неразрывное единство. Этот сборник составил первый раздел книги. Второй раздел составлен из стихотворений, написанных после выхода книги, третий — из ранних стихотворений, в книгу не вошедших, и незавершенных набросков. Книга снабжена аппаратом, позволяющим узнать о поэте все: обширной вступительной статьей, подробными примечаниями и алфавитным указателем произведений И. Коневского.

Первое издание эмигрантских стихотворений поэта, больше известного как популярный исторический романист. В книгу вошли четыре сборника, изданные в 30-х, сборник 1950 года и стихотворения, собранные из периодики. Она снабжена биографическим предисловием и примечаниями составителя, где собраны отзывы критиков на сборники поэта, а также алфавитным указателем стихотворений.

Антонин Ладинский эмигрировал вместе с госпиталем, в котором лежал после ранения на Гражданской войне, сначала в Египет, потом в Париж, где работал в газете “Последние новости”. Как поэт он широко публиковался в изданиях парижской эмиграции, причем критика всех направлений была к нему благосклонна, в 1932-м стал участником круга молодых поэтов “Перекресток”, сформировавшемся вокруг В. Ходасевича в полемике с “Парижской нотой” Г. Адамовича. Ладинский не разделял характерное для эмигрантов презрение к советскому правительству России, в 1946 году он получил советский паспорт и даже после ждановских постановлений не отказался от советского гражданства, считая, что русского воздуха в Париже эмигранты создать не смогли. За советизанство был в 1950-м выслан из Франции как “нежелательный иностранец”, в 1955-м вернулся в Россию, яркий эпизод его биографии описан в мемуарах Б. Грибанова (“И память-снег летит и пасть не может…”. — Знамя, 2006, № 9).

Переписка основателя евразийского движения с одним из его лидеров. Как отмечает составитель в предисловии, евразийство, общественное движение русской эмиграции 20-х годов, не было идеологически цельным явлением, “состав идей обновлялся примерно каждые два—три года”. До 1925 года работы евразийцев были вполне искренними изложениями историософских, религиозных и культурологических взглядов, после — сильно политизировались, преследуя цель привлечения новых членов. Письма Н.С. Трубецкого, в которых отражается вся история движения, привезены В. Аллоем из Франции в составе евразийского архива П.П. Сувчинского. Книга снабжена подробным аппаратом.

В дешевой мягкообложечной серии “Азбуки-классики”, подающей мировую классику как валовой книжный продукт, естественно, без всяких там предисловий-примечаний, выходят иногда очень забавные вещи. Например раннесоветские эротические утопии знаменитой соратницы Ленина, заведующей женотделом ЦК партии большевиков, не переиздававшиеся с 20-х годов. Пламенная революционерка, радикальная феминистка, ратовавшая за отказ от института семьи и огосударствление женщин для достижения массами сексуального счастья, писала об этом статьи со всеми фиоритурами политической риторики, а рассказы — без тени юмора.

В № 4 за 2009 г. я написала о книге Анатолия Кудрявицкого “Истории из жизни сыщика Мыллса” таковы слова:

В предисловии автор рассказывает, как ушел с одного поэтического вечера потому, что поэт рифмовал четные строки, а это неоригинально. Решив сотворить нечто в буквальном смысле небывалое — то, чего еще не было, — он, однако, создал антологию чужих находок. Главные герои его “английского” детектива Мыллс и Клякс появились на свет точно так же, как тыняновский подпоручик Киже; министры — это очень маленькие люди, потому что от слова “мини”; “Никуда прийти нельзя”, — сообщают сыщику Тэксу, — и т.д., с первой страницы до последней.

На что автор через главную редакцию мне возразил:

“…поручик Киже как таковой в тыняновской повести не появляется, а только упоминается. У меня же три героя, возникшие из оговорок, действуют на всем протяжении книги”. И в другом письме: “Настоящим я требую, чтобы журнал “Знамя” опубликовал опровержение напечатанных в вышеупомянутой заметке ложных сведений обо мне. Я уведомляю Вас, что если Вы откажетесь это сделать…” Ну, и т.д.

Действительно, Киже у Тынянова — только один, а сыщиков у Кудрявицкого — аж трое; “Никуда прийти нельзя” не является опубликованным дословным переводом диалога из “Алисы в стране чудес”; “министры” от слова “мини” — абсолютно новаторский ход мысли автора, и подобных новаторских ходов в книге много. Прошу прощения у автора за “верхоглядство”, впредь обещаю смотреть в самый корень его произведений, благо он сам показал, на какой глубине корень сей залегает.