Елена Гродская

Добрая книга. Вып. 1 – 4

Почему не падает небо

Еще в XIX веке начало статьи “В наши дни, когда…” считалось избитым, как тогда говорили, пошлым. Поэтому скажем просто: серия “Добрая книга”, которую издает на средства сочувствующих Вардван Варжапетян, для нашего времени нетипична. Есть книги для детей, есть религиозные издания, но они предназначены, что называется, не для всех. В то время как “Добрая книга” ориентирована на самого широкого читателя — и детского, и взрослого, и религиозного, и не очень, по словам издателя — “для любой конфессии и любой профессии”. Конечно, “Курочка Ряба” и “Репка” — чтение детское, а вот рассказы Н.С. Лескова и классика еврейской литературы Ицхок Лейбуша Переца — разумеется, не только. Сам издатель говорит, что боится любого ярлыка.

Я не разделяю мнения многих, что сейчас преобладают насилие и жестокость, — телевидение нельзя считать прямым отражением действительности (отражение оно, скорее, кривое). Есть и некоммерческие, так сказать, проекты. Но мечтать сейчас, наверное, в некоторых случаях вредно — время достаточно прагматичное. Вардван Варжапетян не просто мечтает (его слова: “Издательский проект — серия “Добрая книга” — первый шаг к осуществлению мечты: основать Серафимоград — город во имя преп. Серафима Саровского. Город без отверженных и обездоленных”), но и делает вполне конкретное дело.

Внешне эти книги бесхитростны, но любопытны: самая объемная — 60 страниц (однако планируется выпуск романа), бабочки с разноцветными полосками на крылышках, начало первого рассказа или сказки в виде надписи от руки круглым аккуратным почерком — читатель входит в текст книги прямо с обложки — это идея художника Льва Саксонова.

Книги действительно добрые — к названным Лескову и Перецу добавлю классика украинской литературы Михаила Коцюбинского, известного тем, что по мотивам его произведений Сергей Параджанов снял фильм “Тени забытых предков”. Планируется издание и современных авторов — Бориса Васильева и никому неведомого Вити Медвина, который сочиняет трогательные сказки.

Рассказ Коцюбинского “Что записано в книгу жизни” дан параллельно на языке оригинала и в русском переводе. (Рассказы писателя не издавались с 1976 года — тогда в “Художественной литературе” вышел сборник “Лошади не виноваты”.) История о том, как в бедной деревенской избе никак не может умереть одна “бабка”, она мешает своей нищей семье и себе. У нее возникает мысль о том, чтобы сын ее отвез умирать в зимний лес. Сюжет архетипичен: у некоторых народов был обычай избавляться от стариков. Сын спорит и сопротивляется, потом соглашается. Оставив мать в лесу, он на обратном пути думает о несостоявшихся по ней поминках: “Одна у нас мать, и одна смерть”, — говорил он себе, а сам слышал: “Угощайтесь, кума… выпьем за души умерших!..”. Он погружался в шум, в тепло голосов, во вкус жирной пищи, в праздник и радость живого тела”. Уже подъехав к дому, сын разворачивает сани и едет назад в лес, “за бабкой”. Привычный сюжет получает необычное развитие.

Рассказ одновременно похож и на притчу, и на случай из жизни — так подробно, почти документально описаны ощущения старой женщины. Телесность этих ощущений напоминает прозу Андрея Платонова. Рассказ не только про смерть, но и про то, как надо что-то делать, чтобы “изменилась наша нескладная жизнь”. Вспоминается и Окуджава (“Давайте жить, во всем друг другу потакая!”) — а жизнь и вправду “короткая такая”, зачем же ее сокращать — буквально, как в этом рассказе, но часто и не таким прямым путем — “взаимными болями и обидами”, например.

Рассказ “Что записано в книгу жизни” добрым в буквальном смысле назвать нельзя — он жёсток, если не сказать — жесток. Даже дети в своей наивной жестокости ждут смерти бабушки: “Им хотелось посмотреть, как вылетит из бабки душа.

— Бабушка! Душа птичкой вылетит из вас?”

Так медлящая смерть становится обычным предметом разговора.

Добрые чувства пробуждаются в душе Потапа — сына — в экстремальной ситуации. Такая новорожденная доброта убедительнее, чем обычная сентиментальность.

Про другую доброту — рассказы Лескова (“Маланья — голова баранья”, “Дурачок”, “Сказание о Федоре-христианине и о друге его Абраме-жидовине”). Эти притчи — о юродствующей, не понимаемой людьми доброте.

Автор хрестоматийного “Очарованного странника” и “Соборян” был специалистом по чудакам и чудесам. Чудаки — герои и этих рассказов: безотказная, готовая всем помочь Маланья, в конце оказывающаяся аллегорическим образом любви, дурачок Панька, названный праведником, два друга Федор и Абрам, сопротивляющиеся разделению из-за разной веры. Тут доброта — синоним праведности в раннехристианском смысле слова, гонимости.

Рассказы Переца — про таких же добрых чудаков (“Бонця-молчальник”, “Семейное счастье”, “Семь лет изобилия”, “Еще выше”). Чудеса для автора хасидских рассказов, как и для Лескова, — обычное дело. Перец описывает небесный суд над бедняком Бонцей иронично и детально — “по образу и подобию” суда земного. Это такая реальная фантастика (если отталкиваться от Достоевского с его “фантастическим реализмом”).

Желание Бонци, которого на небесах представляют почти святым (он смиренно прожил свою несчастливую жизнь), иметь “каждый день к завтраку горячую булку со свежим маслом” заставляет стыдиться за него ангелов и судей и смеяться обвинителя. Герои Переца — безусловно, добрые, но очень наивные и простодушные. Автор пишет о беззащитной, уязвимой доброте, в которую каждый может кинуть камень. И Бонця, и носильщики Хаим и Тевье (“Семейное счастье” и “Семь лет изобилия”) — те самые “отверженные и обездоленные”, ради которых Вардван Варжапетян готов основать Серафимоград.

Мечта о Серафимограде характеризует издателя, конечно, как Дон Кихота, утописта, как героя Лескова и Переца. Однако Варжапетян сам себя считает счастливым человеком — все его мечты сбываются. Он был первым членом Союза писателей СССР, который издал книгу за свой счет (“Дорога в Рим”, состоящая из пяти повестей, посвященных Овидию, Хайяму, Вийону, Ли Бо, Нарекаци (М., 1989 г.). Варжапетян с гордостью говорит о том, что сам был продавцом своей книги и лично видел каждого из пяти тысяч читателей. Читатель — в основном женщины тридцати—пятидесяти лет с высшим, преимущественно гуманитарным, образованием. Еще факт: Варжапетян осуществил новый перевод Торы (Пятикнижия) с иврита на русский язык. Перевод издан (М., 2003—2005 гг.).

Писатель говорит, что критерий отбора текстов для серии — это тот “заряд доброты”, который заложен в книге. Не нашел Варжапетян ни одного “абсолютно доброго” произведения у Достоевского. Даже при отборе русских сказок столкнулся с трудностями — то волк кого-нибудь съест, то теремок разрушат. Для Варжапетяна главное — отсутствие агрессии, даже сказочной. “А народ, что ли, весь добрый? — говорит издатель. — Вот и сказки соответствующие”.

“Нет, все-таки чудак!” — подумает читатель рецензии и будет прав в том смысле, что Вардван Варжапетян — человек из ряда вон, особенный, на мой взгляд, отмеченный.

В конце нашей беседы он рассказал притчу. Лежит жаворонок на земле кверху лапками. Прилетает орел и спрашивает: “Ты чего лежишь?” Жаворонок отвечает: “Я слышал, небо скоро упадет на землю”. Орел говорит: “И ты надеешься удержать его своими лапками?” — “Сколько сил хватит, столько и буду держать”.

Елена Гродская