Журналы нового поколения: конкуренты или союзники?

Во всем виноват случай и Велимир Хлебников. Вернее, его автограф, приобретенный одним киевским коллекционером и презентованный в феврале 2005-го на Подоле, в модной кофейне, которая до сих пор специализируется на производстве эксклюзивных шоколадных конфет и подобного рода презентациях.

Там мы и познакомились с поэтом и лидером легендарной киевской рок-группы “Ремонт Воды” Владимиром Костельманом.

Под конфеты, виски и пространную речь коллекционера о великом поэте — родилась мысль о создании нового украинского журнала, ориентированного на современную культуру. Можно предположить, что тень Хлебникова держала виртуальную свечку над этими переговорами. И если бы коллекционер убавил в себе регулятор громкости, мы бы услышали насмешливый хлебниковский шепот: “Это утопия…”. Услышали, подумали и согласились бы. Потому что в нынешние времена, когда на рынке журнальной периодики ру?лит агрессивный, заточенный под коммерцию глянец, издавать ежемесячник о культуре — красивое и благородное сумасшествие. Но коллекционер вещал все громче и громче, а тень Хлебникова так и не возникла на фоне искусственного камина и не склонилась предупредительно над нашим столиком.

А через полгода появился журнал “ШО”. Как и положено для такого срока — недоношенный, но уже весьма симпатичный и подающий определенные надежды. Жестко структурированный на разделы: ШО смотреть (телевидение, кино, театр, галереи), ШО слушать (музыка), ШО читать (литература во всех ее проявлениях). Изначально было решено, что мы не будем работать в “толстожурнальной” нише, в которой давно существуют десятки авторитетных журналов от “Знамени” до “Октября”, от “Нового мира” до “Дружбы народов”, от киевской “Радуги” до санкт-петербургской “Звезды”… Т.е. ничего нового мы в нее уже не привнесем, там давно приоритеты расставлены, это издания со своей историей и “намоленным” кругом читателей, а превратиться в очередную литературную секту для местных авторов и сидеть на подсосе у Министерства культуры — позорно, да и скучно.

Опять же, мы решили уйти от полиграфии и верстки, традиционной для “толстяков” — издавать полноцветный, с креативным дизайном журнал, как бы вбирающий в себя по тематике: театральные, киношные, галерейные, музыкальные и литературные издания. И правда — зачем человеку покупать 5—6 узкопрофильных журналов, когда он может приобрести один? И совсем недорого.

Через несколько лет журнал культурного сопротивления “ШО” превратился в не имеющий аналогов на территории СНГ — ежемесячник в 106—140 полноцветных страниц, с черно-белым, на специальной бумаге, литературным вкладышем “ШОИЗДАТ” (28—42 стр.), в котором публикуются стихи, проза, эссеистика и переводы на русском, украинском и белорусском языках. Помимо сопротивления глянцу, гламуру и попсе мы начали позиционировать “ШО” как журнал, объединяющий славянское культурное пространство. Также надо отметить, что вкладыш “ШОИЗДАТ” — благодарная дань “толстожурнальной” эпохе: черно-белая полиграфия, консервативная верстка, чтобы читатель спокойно и вдумчиво мог ознакомиться с новыми стихами, к примеру: Алексея Цветкова, Бахыта Кенжеева, Сергея Жадана, Андрея Хадановича, Дмитрия Воденникова, Сергея Прилуцкого, Федора Сваровского, Сергея Гандлевского…, с прозой Александра Иличевского, Триши Уорден, Юрия Андруховича, Александра Хургина, Леся Подервянского, Райнхарда Йиргля, Ильи Абузярова…, эссеистикой Марии Галиной, Любка Дереша…, переводами Виктора Куллэ, Галины Крук, Катерины Бабкиной…

Традиционно в каждом номере “ШО” — 7—12 эксклюзивных интервью с режиссерами (Ромео Кастеллучи, Артур Аристакисян, Такеши Китано, Ричард Эйр, Андрей Звягинцев, Фабьен Ригалл, Чхан-вук Пак, Александр Сокуров и др.), музыкантами (“Пикник”, “Ундервуд”, “WhoMadeWho”, Алексей Козлов и др.), писателями (Эдуард Лимонов, Василь Голобородько, Иван Малкович, Захар Прилепин, Александр Проханов, Адольфыч, Войцех Кучок, Ирвин Уэлш, Саша Соколов и др.).

Большинство наших собеседников — люди настолько разных эстетических и социальных позиций, что трудно представить их, сидящими вместе на одном культурном поле с обрывком собственной рукописи в руке. Но читатель должен выигрывать, он имеет право на это качественное разнообразие, когда есть из чего выбирать, читателю в общем-то наплевать на табели о рангах, маргинальную грызню, распределение премий и грантов. “ШО” — это современная культура — такая, какая она есть — умная, не причесанная, не подмытая, пафосная, милосердная (нужное — подчеркнуть). И мы стараемся анализировать процессы внутри и вокруг нее — незанудно и пользы для.

Культурное сопротивление подразумевает еще и борьбу за читателя. Не за элитарного, воспитанного на интеллектуальной литературе — он и так, априори уже наш, а читателя, который уже “намотал на винт” гонорею попсы и его уже подташнивает после глянцевого фастфуда. А с другой стороны — он почти отвык читать серьезные материалы, объемом 5—8 страниц каждый, его несколько поднапрягают, к примеру, беседы о современной поэзии. Вот мы и стараемся вовлечь его в действо, имя которому “ШО”.

Одна из главных проблем для любого журнала — наладить разветвленную систему сбыта. В Украине, как и в большинстве постсоветских государств, существует такое понятие, как “платное вхождение в сеть”. Этот бизнес обычно держит ряд фирм, которые, по сути, монополизировали распространение любых бумажных СМИ и выжимают из журнала/газеты довольно серьезные деньги: а) непосредственно за вхождение в сеть; б) за позиционирование (особое место) на прилавке; в) за рекламу вашего издания в киоске; г) бывает, и за принудительные маркетинговые исследования (статистика и анализ продаж).

Даже при платном вхождении в сеть и удовлетворении всех вышеперечисленных поборов ваше издание через 3—4 месяца может быть выброшено из системы. Одна из главных причин: низкий процент продаж, т.е. традиционно это 50—60% возврата. А потому что, как вам поясняют, надо было рекламировать свой замечательный, но пока неизвестный широкой читательской аудитории продукт — на радио и ТВ, проводить акции, распродажи, конкурсы, участвовать в престижных выставках… А это — еще и еще немалые деньги.

Если глянцевое издание, напичканное сетевой рекламой и импортным контентом, может себе позволить подобные расходы, то новому, еще не ставшему брендом журналу о культуре (здесь можно вспомнить ироничный шепот Велимира Хлебникова) — приходится очень тяжело. Одна из причин — небольшая капитализация проекта + издание соответствует по качеству материалов, полиграфии современным требованиям, но как продут весьма специфично, а потребитель этого продукта — невнятен, иногда “размазан” по регионам, не столь многочислен. Он, этот потребитель, уж простят меня читатели “Знамени” за предыдущий и последующий бизнес-лексикон, вообще не подозревает еще о вашем существовании.

Журнал “ШО” оказался именно в такой ситуации. Денег на продвижение издания — немного, украинские националисты вопят из каждого интернет-закутка о том, что нас финансирует Посольство РФ в Украине и жидомасоны, известные авторы требуют предоплату за материалы, государственные люди — ценные подарки за то, что они на что-то там закроют глаза. И надо признаться, несмотря на утешительную динамику тиража: от 5000 экз. (2005 г.) до 22500 (2008 г.) и заметно растущую популярность “ШО” в Украине — издавать журнал о культуре все равно что ежемесячно раздвигать в разные стороны резиновые стены. Руки затекают. Но как увлекательно!

Вместо обычной рекламы на радио и ТВ мы пошли иным путем. Придумали Фестиваль поэзии “Киевские Лавры”. Теперь это самый представительный в Украине поэтический форум, на который каждый год (с 10 по 15 мая) съезжаются наиболее известные поэты, пишущие на русском, украинском, белорусском языках. Мероприятие проводится на самых модных площадках Киева и привлекает внимание не только местных любителей изящного, гостей столицы, но и самую разнообразную прессу, которая с удовольствием пишет о самом фестивале, но и не забывает благодарно упомянуть… журнал “ШО”.

Кроме того, мы издали первую в Европе книгу — своеобразную библию о слэме (автор — зам. главного редактора “ШО” Анатолий Ульянов) и, по сути, оказались в роли фундаторов этого явления, тем самым привлекли на свою сторону большой массив пишущих и читающих по-украински. И загрохотали слэмы в Киеве, Львове, Харькове, Минске, Москве (русско-украинско-белорусский турнир поэзии)…

Нынешний всемирный экономический кризис — очередной “подарок” судьбы. Надеюсь, что коллектив редакции и читатели “ШО” его преодолеют достойно. Ибо, как заметил один японский поэт: “Самураю, которого в поле застал ливень, не следует бежать, а необходимо идти медленно. Бегущий — он и так промокнет насквозь, но — потеряет свое достоинство”. И рядом проступают строчки одного киевского поэта: “Как мало прожито, как много пережито…”.

Примерно лет пять назад наша самая читающая в мире страна полюбила литературу по-новому.

В то время сформировалось на отечественной почве понятие “гламур” в его нынешнем изводе — не Грета Гарбо, Марлен Дитрих и Кларк Гейбл, а быстро, за один вдох разбогатевшие молодые мужчины и женщины практического и не сдерживаемого никакими предрассудками ума, жаждавшие дорогих вещей и удовольствий, пренебрегавшие любыми ограничениями вкуса и приличий. Вытеснив мгновенно устаревшие “стильность”, “элегантность”, даже “модность”, в своем откровенном виде утвердился гламур — роскошь для тех, кто ее не заслуживает.

Тогда же и литература (если считать литературой все, что написано буквами и издано книгой или в журнале) начала быстро, обвально становиться принадлежностью гламура, вошла в моду (“стала актуальной”, выражаясь гламурно) и сама начала влиять на сущность гламура. В какой-то степени литература (будем пользоваться этим условным термином) потеснила даже популярную музыку и кино, которые до этого были главными источниками и составными частями гламурного бытия. Почему так получилось в эпоху все большей визуализации восприятия мира и повсеместного, ежесекундного проникновения музыки (термин условный), почему вербальная коммуникация расцвела на фоне компьютерных игр и DVD, можно только предполагать. Самое простое объяснение: люди инстинктивно потянулись к слову, почувствовав, что вот-вот его утратят.

Как бы то ни было, в результате, по прошествии всего лишь половины десятилетия, мы имеем то, что имеем: гламурных писателей и просто писателей, попавших в гламур даже и помимо своей воли, гламурных персонажей, первоначально не имевших к писательству никакого отношения, но сделавшихся писателями, приторные жизнеописания девиц полусвета, выходящие под их именами и обязательно называющиеся “романами”… Вершиной стало появление автора сверхтиражных сочинений, коряво и бессмысленно описывающих и якобы разоблачающих сам гламур. И надо признать, что это явление отнюдь не наше национальное, а мировое: бегбедеры, мураками и коэльо покрывают все поле, включая и нашу часть, где к ним подстраиваются минаевы и робски.

Главными переносчиками гламура стали журналы, именуемые по качеству полиграфии “глянцевыми” и называющиеся там, где они первоначально возникли, изданиями life-stile, то есть диктующими стиль жизни. По зарубежному образцу журналы эти сначала обязательно публиковали, наряду с обзорами одежной, обувной, парфюмерной и автомобильной моды, куски вполне достойной прозы. Так было заведено за границей, откуда все пошло, прежде всего в Соединенных Штатах, где даже в “Плэйбое”, издании не просто глянцевом, а весьма фривольном, публиковались первоклассные писатели. Американский читатель требовал, чтобы на страницах красивого, яркого издания все было только лучшее — косметика, автомобили, женские тела и… литература. А в определении лучшего он привык доверять экспертам. Литературные же эксперты, как известно любому американцу, даже ничего не читающему, сидят в New York Times Book Revue… Вот так и возникла традиция публикаций хорошей литературы в “глянце”.

Так же обстояло дело поначалу, лет десять—двенадцать назад, и у нас. Трудно сейчас поверить, но один из первых номеров русского “Космополитена” опубликовал мой — написанный по их заказу! — вполне серьезный (о качестве не мне судить) рассказ. В русском “Плэйбое” печатался Аксенов. Дамские журналы заказывали эссе (!) первым номерам русской прозы…

Но тут-то и подоспел гламур с его специальной литературой-light, приспособленной для потребления, особенно легко читающейся после косметических рекомендаций и отчетов о тест-драйвах стотысячных автомобилей. Любопытно, что специфически глянцевая литература у нас сначала возникла в книжном исполнении, издательства нашли способ экономического выживания, а в журналах еще некоторое время настоящая проза сосуществовала с пластмассовой. Но процесс шел и пришел к логическому завершению — отечественная литпопса целиком заняла свои законные журнальные полосы.

Вот тогда и возник проект блистательного журналиста и редактора Сергея Мостовщикова, до сих пор с тоской вспоминающийся многими литературными людьми: еженедельник “Новый Очевидец”, в котором мне повезло быть, скажем так, “завлитом” — заместителем главного редактора, отвечающим за литературную часть издания.

Стилистической основой проекта стал стеб — тотальная ирония. Стеб пронизывал постсоветское существование и был особенно свойствен той аудитории, которую мы планировали для “Очевидца” и которая действительно спустя короткое время стала самой читающей частью общества. Речь идет о молодых офисных служащих, “офисном планктоне”, как они сами себя беспощадно называют, реинкарнации советских ИТР, питавших когда-то своим фанатическим интересом “толстые” журналы. Ни с чем не сравнимую популярность у них завоевал первый большой проект Сергея Мостовщикова (и, безусловно, Владимира Яковлева, который и создал его под крышей своего “Коммерсанта”) — журнал “Столица”. Потом был мостовщиковский “Большой Город”, потом появился “Очевидец”… Главным стебом “Очевидца” стала его демонстративное подражание (до полного зрительного совпадения) знаменитому журналу американской интеллигенции NewYorker, роль которого в американском обществе можно сравнить, пожалуй, с ролью в советском “Нового мира” его золотых времен. Однако сходство с “Ньюйоркером” было только декоративным, в “Очевидце” не было ни адвокатской, “икорной” левизны, свойственной американскому образцу, ни американской истовости — журнал с самого начала был игрой. Именно его игровой характер позволял надеяться на завоевание целевой аудитории. В свою очередь, характер этой аудитории, ее образовательный и общекультурный уровень позволили мне решиться на эксперимент: я задумал публиковать в журнале хорошего полиграфического качества ХОРОШУЮ литературу, в традициях лучших и наиболее авторитетных, с советским прошлым “толстых” журналов. Это была, как выражаются полицейские в американских боевиках, “работа под прикрытием”: в обложке иллюстрированного, веселого, вполне свойского еженедельника к читателю приходили полноценные рассказы и стихотворные подборки в каждом номере, стеб и литература в одном флаконе. Мои знакомства в литературной среде, почти полное отсутствие в то время других площадок для публикации, кроме тяжело выживавших “толстых”, и, не в последнюю очередь, серьезные гонорарные возможности “Очевидца” позволили в 20 вышедших номерах опубликовать безусловно представительное собрание рассказов и стихов тогдашних авторов первого ряда. Можно было бы собрать отличную антологию (и планировалось)… Увы, проект был так хорош, что сбылась деревенская примета — про младенца очень уж ангельского вида бабки говорят “не жилец”. Почему так кончаются замечательные проекты Мостовщикова — отдельный разговор. Вот и возрожденный им — точнее, заново рожденный — “Крокодил”, великолепное издание современной иронической и сатирической литературы, приказал долго жить… Вероятно, деньги, которых на полиграфически качественное и располагающее приличным гонорарным фондом издание требуется много, по самой своей природе несовместимы со стебом, деньги — дело серьезное. Да и вообще, похоже, стеб тяготеет к самоубийству, самоистреблению…

Именно поэтому журнал, в котором я сейчас редакторствую, “Саквояж СВ”, издающийся по заказу Российских железных дорог для пассажиров комфортабельных вагонов, почти абсолютно чужд иронической стилистике. Это обычный “глянец”, журнал для потребителей, причем для потребителей солидных, серьезных. И почти двухлетний опыт показывает, что и в таком издании вполне может прижиться серьезная литература — в конце концов, притомившись от разглядывания красивых картинок и чтения заметок о липосакции и происхождении ботинок на “платформе”, пассажир может полистать и исторический очерк, и, в конце концов, погрузиться в первоклассный рассказ. Тем более что деваться-то из купе некуда… В нашей рубрике “собрание сочинений” мы весь первый год публиковали Дмитрия Быкова, в результате чего у него вышла книга “ЖД рассказы”, во второй год — Ольгу Славникову, в результате чего она выпустила сборник малой прозы “Любовь в седьмом вагоне”, кто будет специальным литературным гостем в третьем году существования “Саквояжа”, пока секрет… Глядишь, и наладится использование “глянца” в “мирных” литературных целях. “Толстым” журналам “глянец” не конкурент, как не конкурент и вообще специализированным изданиям — автомобильным, косметическим и каталогам модной одежды. А в книжных магазинах пусть гламур будет вершить свой пир, будут расти стопки изделий литературных дамочек и юношей — тем временем в некогда презираемом культурными людьми “глянце” обоснуется приличная литература. И ничего зазорного не будет в ее соседстве с фэшн-сессиями и косметическими советами — как нет, в конце концов, ничего постыдного в соседстве наших домашних книжных полок с платяными шкафами и туалетными столиками — жизнь как жизнь.

“Книжный квартал” — приложение к еженедельнику “Коммерсант-Уикенд”, выходит ежеквартально. Его задачу коротко можно сформулировать так — вести разговор о книгах вне рамок “литературы” или, тем более, “литературного процесса”, а как о необходимой части жизненного опыта. Отсюда ясно и наше представление о читателе — это человек, который не “интересуется литературой”, а любит читать и чувствует, что чтение — это особое занятие, не сводимое ни к удовольствию, ни к получению информации, с изменчивыми, иногда загадочными функциями.

В практическом плане это значит, что мы сообщаем читателю, какие книги из имеющих выйти в свет в ближайшие три месяца мы считаем самыми существенными или интересными. Мы выбираем около сотни книг и их аннотируем (длина аннотаций варьирует от нескольких строк до целой страницы), и этот список составляет центральную часть издания; а полтора десятка самых, по нашему мнению, важных выносим в отдельный список (“рейтинг”). Мы не рассчитываем, что человек будет использовать наш журнал как инструкцию и три месяца ходить с ним по магазинам, но какую-то мечтательную перспективу он, прочитав журнал, для себя наметит — то есть в его отношении к книгам появятся такие элементы, как “предварительный выбор” и “ожидание”.

А в менее практическом плане это значит, что статьи, занимающие остаток журнала, пытаются посмотреть на литературу и чтение со стороны — какие они принимают формы в общественном сознании или в сознании отдельного читателя; как они это сознание отражают и формируют. Например, мы не рецензировали книгу Владимира Сорокина “Сахарный Кремль”, а разместили несколько статей “вокруг нее” — о том, как пишутся и читаются антиутопии, о языке, который выбирает сегодня власть для самоописания, и т.п. Книги становятся предметом в разговоре более общего порядка. Такой разговор может уклониться в философскую, политическую или какую-то еще сторону — но вектор этого уклонения для каждой темы будет свой; для журнала в целом никакой обязательной рамки, которая бы заменила “литературную”, мы не задаем. Мы предполагаем, что в таком — “нелитературном” — контексте иное освещение получает даже такая традиционная вещь, как очерки о писателях — например, об американцах Реймонде Карвере и Сильвии Плат. А для стихов существование вне рамок литературы представляется наиболее естественным способом существования — в каждом номере им отведено две полосы, и они составляют своего рода смысловой центр издания.

Журнал “Прочтение” начинался когда-то давно (два года назад) на чистейшем энтузиазме. Был нераскрученный сайт в Интернете и сообщество молодых людей, которые писали для молодых людей. Писали про новые книжки по возможности живым языком. В этом отношении при всех дальнейших пертурбациях у журнала всегда оставались две константы: просветительская установка и ориентация на молодежь, которая не против просветиться. При этом “косить” под какое-либо западное издание гордые основатели журнала не желали принципиально, предпочитали сами искать свой формат. Где-то полтора года назад “Прочтение” материализовалось в офф-лайне, облеклось в бумагу и смело пустилось в журнальное море. Такие бумажные кораблики, не говоря о сайтах, обычно тонут после двух месяцев плавания. Команда это, конечно, понимала, но данный корабль вел весьма стойкий оловянный солдатик — руководитель проекта Арсений Шмарцев, — который тонуть не собирался и твердо решил выжить. Как ни странно, вскоре все стало получаться: подтянулись профессионалы, подросли вчерашние студенты, появился свой стиль в оформлении (картинки здесь не менее важны, чем тексты), расширился круг читателей. Нам даже дали премию: признали лучшим проектом Всероссийского конкурса 2007 года в рамках Национальной программы поддержки и развития чтения. После этого мы сделали серьезное лицо и стали называться “общественно-культурным изданием”. Одновременно поменяли курс и оснастку: журнал рецензий превратился в нечто более широкое, молодежно-культурное с социологическим оттенком. Мы старались интерактивничать — держать контакт с аудиторией, вникать в молодежные проблемы, проводить побольше “круглых столов” и презентаций, рисовать портреты и автопортреты “поколения нулевых” и т. д. При этом литературоцентризм сохранялся: обзоры книжных новинок, интервью с писателями, репортажи с книжных ярмарок и вручений премий оставались на первом месте. Черты “глянца” в облике журнала, несомненно, стали резче, но гламуром все же не запахло. Глянцевитость возникала только за счет присутствия “непопсовых звезд”, которые интересны не только читателю, но и редакции. В разное время журнал давал большие материалы о Ренате Литвиновой, Артемии Троицком, Михаиле Шемякине, Максиме Суханове, Алексее Балабанове, Сергее Соловьеве, Борисе Стругацком. Предполагаемого читателя видели в образе молодого (духом) человека, которому многое на свете интересно помимо денег: литература, искусство классическое и современное, история и политика. Это любопытный: он не пройдет мимо памятника, не посмотрев, кому поставлено. Он, случается, посматривает канал “Культура” и слушает “Эхо Москвы”, когда едет на работу. В то же время это и человек со вкусом: он заскучает, если ему подсунуть Донцову, но обязательно купит новый роман Акунина. Нам кажется, что это довольно широкая социальная группа.

Стремление стать ближе к такому читателю привело к тому, что “Прочтение” снова поменяло выражение лица, теперь на хитро-загадочное, и назвалось так: “Интересный журнал о серьезном”. Это чудесным образом совпало с приходом в журнал Славы Курицына — не только культового критика (вот словосочетание… теперь таких нет) 1990-х годов, но и журналиста-профессионала с большим опытом разнообразных проектов. Журнал оживился. Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на обложку сентябрьского номера, где гордо красуется герб России, составленный писателем Павлом Крусановым из 1256 пойманных в разных регионах страны жуков. Впрочем, под обложкой тоже все иначе. Там теперь фонтанирует жизнь в самых разных ее проявлениях: актуальные художники, петербургские экскурсоводы, адронный коллайдер, драма-слэм, тайная жизнь петербургских памятников и рюмочных, сайт “Фандорин!”, мультфильмы и комиксы и т. д., всего не перечислишь. При этом литература осталась, более того, появилась рубрика “Медленное чтение”, рассчитанная не на “просмотреть”, а на “прочитать”, — рассказы и нон-фикшн мелким шрифтом. В этой рубрике печатались тексты Самуила Лурье, Елены Трауберг, Елены Костюкович, Владимира Березина, Тима Платта, Ивана Крауса и др. Сегодняшнее направление журнала — улавливать верхним чутьем все новое, что появляется в культуре и жизни и имеет шансы развиться в будущем. Во всех обзорах, в том числе книжных, обязательно присутствует дебютант или малоизвестный автор. Держать нос по ветру считаем своей обязанностью, и потому периодические “перезагрузки” журнала в порядке вещей.

“Прочтение” развивается. Появился блог в ЖЖ (http://prochtenie-lj.livejournal.com), установились прочные связи с издательствами, наладился контакт с продавцами — “Буквоедом”, “Топ-книгой”, “Метропрессом”, “Первой полосой”. Наконец, расширился круг авторов. Сейчас для “Прочтения”, кроме редактора Вячеслава Курицына, пишут Кирилл Кобрин, Владимир Лорченков, Самуил Лурье, Денис Рубин, Александр Секацкий, Александр Шабуров, Борис Бергер, Сергей Носов, Вероника Хлебникова и — что важнее — отличные молодые авторы: Екатерина Александрова, Ольга Вад, Илья Веухов, Ксения Долинина, Любовь Лебедева, Вадим Левенталь, Полина Фомина.

Журнал весело и с пользой прожил два года, не опопсев и не превратившись в рекламоносец (последнее достоинство, правда, о двух концах). Отрецензировал сотни книг, фильмов, дисков и сайтов, опубликовал десятки статей “за жизнь”. Тем же будет заниматься и в дальнейшем. На массовость рассчитывать не приходится — ну и ладно. Чехов писал: “Есть большие собаки и есть маленькие собаки, но маленькие не должны смущаться существованием больших: все обязаны лаять — и лаять тем голосом, какой Господь Бог дал”. “Прочтение” — журнал небольшой. У нас нет научной основательности и финансовой мощи “НЛО”, тиражей “Что читать?”, объемов и 80-летних традиций “толстяков”. Но есть собственный голос.

Ураганные цифровые ветры и бурные печатные потоки современности принуждают нас к настойчивому поиску тихих островков, где гуляет лишь легкий информационный бриз, никогда не переходящий в шторм. В гуманитарной среде это ощущается особенно остро — огромное количество книг на различных языках заставляет ученого испытывать неизбывную фрустрацию от разрыва между корпоративным идеалом (“настоящий ученый — это тот, кто прочитал или по меньшей мере знает все книги в своей области”) и ограниченностью временного и жизненного ресурса. Невозможно прочитать все “необходимые” книги. Частичную терапевтическую помощь здесь оказывает квалифицированная рецензия, определяя узкий круг “нужного” чтения и отсекая целые пласты “ненужного” книжного шлака. Совокупностью таких вот рецензий и является журнал “Пушкин” — широкий общегуманитарный журнал-обозреватель, занятый философией, социологией, историей, политологией и культурологией.

“Пушкин” — весьма нетипичное рецензионное издание, радикально отличающееся по духу и стилю от рецензионных отделов научных журналов. Мы всегда просим наших авторов писать так, чтобы полезно и занятно было не только им самим и чтобы написанное могло быть использовано в дальнейшем не только профильным специалистом, но и оказалось значимым для читателя, профессионально занятого в смежных дисциплинах. С одной стороны, это, конечно, популяризация и “пропаганда” вовне тех или иных сугубо специальных гуманитарных знаний, а с другой — квалифицированная работа внутри дисциплины. Здесь для редакции важно наличие довольно широкого “референтного круга”, то есть круга тех, кто помогает нам отслеживать важное и реагировать на существенное.

В “Пушкине” нам удалось добиться того, что почти все рецензии читаются легко и захватывающе и что всего — при соблюдении баланса между большими содержательными материалами и компактными информационными заметками — рецензий очень много (в среднем в одном номере обозревается с большей или меньшей степенью подробности около ста книг) и они в сумме дают своеобразный компендиум “нынешнего состояния гуманитарной науки”.

Страшный призрак бродит в новом тысячелетии по России — призрак, именуемый Занимательно-Просветительская Хрень. Или — Интеллект-для-Богатых. Отчасти он материализовался, скажем, в идее “умного глянца”. Материализация в идее — заведомый оксюморон, потому и оговорка: отчасти.

Я не историк. Я предлагаю лишь краткую легенду о воплощении означенной Идеи. Уж так получилось, что последние несколько лет я имел к ней самое непосредственное отношение.

Году в 2003 ко мне обратился друг и предложил делать Интеллектуальный Глянцевый Журнал Нового Типа — назовем его Х (правда, название журнала еще предстояло придумать). Собственно, все необходимое для выпуска печатного издания уже было: Холдинг — связанный с некими смутными дизайнерскими и архитектурными проектами, — помещение, набитое техникой; Генеральный Директор, слегка картавящий и потому звучавший как “гениальный диектог”; и, конечно, Главный Редактор, которым согласился стать Руководитель Холдинга, единственный гарант материальной базы будущего журнала (и даже — чем черт не шутит — Издательского Дома), пожелавший иметь свой собственный орган печати, свой индивидуальный рычаг влияния на умы и сердца современников (и — чем черт не шутит — потомков): человек с говорящей фамилией Л.

Главная моя и друга задача заключалась в поисках ответа на два вопроса: 1. о чем; 2. для кого. На первый вопрос мы ответили сразу, он лежал на поверхности: обо всем понемногу. Ответа на второй вопрос мы так и не нашли. Возможно, именно это и послужило причиной безвременной кончины нашего проекта.

У будущего журнала было три редактора: Главный (выполнявший роль заказчика, или продюсера, и имевший весьма туманные представления о том, чего он хочет, даром что не на шутку увлекался Фэн-шуем и Гаданием на Стеблях Тысячелистника); Ответственный (эта роль предназначалась мне) и Шеф-редактор (миссия, доставшаяся моему другу, в шутку именовавшему себя редактором Безответственным).

Функция Главного редактора заключалась в том, что время от времени он уединялся с Генеральным директором в своем кабинете, куда последний входил отчаявшимся и подавленным, ввиду складывающегося положения вещей, и откуда через час или два выходил просветленным и обретшим Новое Понимание.

Мы же с другом принялись за дело. Мы придумали Большой Рубрикатор, намекающий на все органы чувств и сами чувства. Мы озадачили разработкой умного и красочного дизайна нашего Главного Художника. Мы достали наши Телефонные Книги и принялись обзванивать знакомых литераторов и фотографов с предложением выгодного сотрудничества.

И потянулся в нашу редакцию бесконечный пестрый караван. Люди приходили с продуктами и алкоголем, а уносили фантастические заказы. Например, литератор М. получил задание написать Популярное Эссе о вывихнутом суставе Времени в Конце Истории — и чтоб в духе “Философических писем” Петра Чаадаева, но языком Паоло Коэльо.

Кое-что нам приносили из того, что было написано задолго до нашего звонка и лежало в столе, ожидая появления такого умного и прикольного журнала, как наш. Так, поэт-многостаночник Ш. принес роман о двадцати листах “Гуси к Югу”. А “бодрствующий философ” П. — трактат под названием “Общая Теория Всего”…

За время работы над журналом лысеющий маркетолог Холдинга придумал стихотворение: “Лесбиянка голубому / Не отдастся по-любому”; дизайнерша покончила с собой от несчастной любви к системному администратору (прозванному за здоровый цинизм Веселым Патологоанатомом), но сразу же опять влюбилась в навестившего ее в больнице Руководителя Холдинга; а молчаливая верстальщица забеременела мальчиком от Главного Художника.

…Спустя два с половиной месяца номер был готов к печати, а Генеральный директор с пачкой дисков садился в поезд Москва—Вильнюс (почему-то печатать журнал в Литве оказалось выгоднее, нежели в России). Мы же с Шеф-редактором и Главным Художником нырнули в недельный запой, в ходе которого мой друг каждое утро задавал один и тот же вопрос: “Сандж, а чо это мы такое сделали?”.

Через неделю весь тираж “пилотного” — “нулевого” — выпуска журнала Х был привезен в здание Холдинга и свален на проходной. На второй этаж мы таскали пачки на себе — все 25 тысяч (на самом деле — раз в десять меньше, однако в журнале было написано “тираж 25000 экз.”, и в это предлагалось верить всем, особенно будущим рекламодателям).

А еще через месяц или два все кончилось.

Неожиданно оказалось (!), что для нормального распространения журнала нужно столько же денег (если не больше), сколько для его печати; средства на это предполагалось добыть от продажи или от рекламы. Получить же достойную рекламу можно только под гарантированное распространение всего “гигантского” тиража. Короче, круг был заведомо замкнутым. И лишь мы об этом ничего не знали.

(Любопытно то, что ни человек с говорящей фамилией Л., ни кто-либо из тех, кто на моей памяти финансировал — поначалу весьма охотно — издание подобных журналов, — ни в коем случае не хотели ничего отстегивать фирмам, занимающимся распространением печатной продукции. Возможно, поэтому во мне до сих пор живет робкая надежда, что проблема “умного глянца” в России — исключительно финансовая.)

Кроме прочего, выяснилось, что средства на содержание Холдинга, включая зарплату Редакции и собственно издание журнала, — все до копейки заемные, и взяты были под будущие архитектурно-дизайнерские заказы, которых, разумеется, не последовало. Вскоре человек с говорящей фамилией Л. продал свой автомобиль, потом заложил квартиру. Последний раз мы виделись в его красивом, по Фэн-шую обставленном, кабинете. Утром того дня я заложил в ломбард кольцо жены, о чем не без трепета поведал этому человеку. Он вздохнул и вытащил из кармана помятую купюру…

На следующий день имущество компании арестовали, Л. исчез в неизвестном направлении. Говорят, он успокоился, живет где-то под Питером, работает риэлтором. По другой версии, развелся с женой и спился. По третьей, уехал в Индию или в Таиланд. По четвертой… Несколько сот долларов он остался должен лично мне — да я не в претензии; а вот литератор М. до сих пор теребит меня при встрече за рукав.

Судьба нашего “пилотного” тиража мне также неизвестна. Пару пачек, в счет невыплаченного гонорара, увез на свою дачу “бодрствующий философ” П. Там они, видимо, и гниют по сию пору.

…Потом был журнал Y (просуществовал год) — и человек с энергичной фамилией К.

…Журнал J (просуществовал аж три года!) — и человек с пикантной фамилией С.

Страшный призрак бродит по России… Есть такая иллюзия (или все-таки не иллюзия?): правильная идея сама себя продвигает, неправильная (русский вариант — неправедная) обречена. Как один попутчик-таджик десять лет назад сказал мне в самолете: “Бог дает нам детей — он же даст средства, чтобы их вырастить”.

Человек с говорящей фамилией Л. называл это — Эгрегор.

Ангел Смысла — говорит мой доверчивый к разного рода утопиям друг.

Нужны ли нам подобные журналы? Нужны безусловно. Способны ли они если не конкурировать с однообразной гламурной “шнягой”, то хотя бы — самостоять и самоокупаться? Скорее всего, нет. Пока еще нет. Новому вину — новые мехи.