Леонид Фишман

Лев Гурский. Роман Арбитман: Биография второго президента России

Не было никакого Путина: с 2000 по 2008 год президентом России был Роман Арбитман, при нем все было по-другому и никого даже в сортире не замочили, кроме одного человека, да и то не насмерть. О президенте Арбитмане написано уже много книг, а книга Льва Гурского — лишь одна из них. Так-то оно вот, ни больше, ни меньше.

Для начала определимся с жанром. Что это — альтернативная история ближнего прицела или аж целая либеральная утопия? Или альтернативная история жизни Романа Арбитмана? Впрочем, любая альтернативная история всегда подразумевает альтернативное реальному течение жизни главного героя (героев). Сложись все по-иному, Наполеон стал бы королевским генералом, Сталин — священником или астрономом, Путин — в лучшем случае замминистра и т.д. А их место заняли бы другие, тот же Арбитман.

В очередной книге Л. Гурского этой жизненной альтернативе отведено особое место. Поначалу даже складывается впечатление, что автор пишет преимущественно альтернативную историю своей жизни в духе: какая бы она была, если я был бы великим человеком. С другой стороны, а почему нет? На то у нас и демократия, чтобы президентом в принципе мог стать каждый. Кухонные разговоры на тему “если бы я был президентом” — дело обычное. Ведь и Владимира Владимировича нам позиционировали как человека чуть ли не улицы, который президентом стал почти случайно и совершенно для себя неожиданно. Пришли к нему Борис Абрамович и Борис Николаевич, настоятельно пригласили и продвинули.

Другое дело, что не всякий решится написать о таком книжку, дабы не быть публично замеченным в мании величия. Но книжка Арбитмана — не простая мания человека, ушибленного метеоритом по голове (один, из, вероятно, немногих правдивых автобио-графических моментов книги). Она претендует на большее — на едва ли не первую в современной России либеральную утопию.

Вот вам вопрос на миллион: а возможна ли вообще в современной России либеральная утопия? Что возможна утопия нелиберальная, к примеру, имперская, это нам уже неоднократно доказали. И социалистические утопии тоже время от времени появляются. И книг, претендующих на звание антиутопических, в последнее время тоже появилось достаточно. А как насчет либеральной утопии? Автор этих строк до последнего момента в такую возможность не верил. А зря. Оказалось, что либеральная утопия в России возможна. Но! Только при условии, что автор будет строить ее по канонам утопии нелиберальной, иронически пародировать эту самую нелиберальную утопию.

В чем заключается либеральная утопия (даже скорее миф), построенная по рецептам нелиберальной? Рассказ о пути героя типичен, как в любом героическом мифе. Великий человек, его детство, юность, жизненный путь, отмеченность свыше, не проявляющаяся никак до тех пор, пока его не призовет судьба, — вполне стандартны. Будучи призванным, в ответ на массовое ожидание перемен он собирает когорту кадров с необычными способностями, применяет чудесные стратегии и чудесные технологии. (Привет Переслегину и Калашникову!) Арбитман, конечно, харизматичен и умеет делать друзьями даже врагов. Успешно отсидев два президентских срока, герой уходит в мифические дали — улетает со всей семьей в космос. А где же собственно либеральная составляющая? Она заключается в свойственной либеральному (если только не просветительскому) мировосприятию иронии, снижающей пафос событий и мотивов. Начиная хотя бы с объяснения, каким образом юный Роман с детства оказался склонным к либерализму: “…вовсе не мрачный советский хам и бузотер Буратино, но обаятельный, пусть слегка хулиганистый отпрыск позднего итальянского барокко Пиноккио повлиял на Арбитмана, пробудив в нем интерес к европейским ценностям”. Или: “…мальчик прочел в самиздате “Архипелаг ГУЛАГ” А. Солженицына и “Властелин колец” Д. Толкиена”. Позднее Роман Ильич рассказывал в интервью журналу “Time”: “Оба этих впечатления у меня удивительным образом наложились и переплелись: орки слились с вохрой, Саруман — с Абакумовым, а Саурона я представлял себе не иначе как в сталинском френче и с трубочкой в зубах...”.

Снижен также и пафос мифологизации героя: “Еще одна история в изложении Л. Гейзина и вовсе напоминает сказку: “В воскресенье мы собрались всем классом ехать в лес, но, когда пришли на трамвайную остановку, началась гроза, и казалось, конца ей не будет. Мы уже хотели возвращаться по домам, но тут Арбитман вдруг сказал, что через семь минут дождь пройдет, — и угадал, минута в минуту...”. Этот же рассказ, кстати, можно найти и в других воспоминаниях одноклассников; остальные, правда, пишут не о чудесной прозорливости, а о том, что Рома был единственным, кто перед поездкой, вероятно, додумался прослушать прогноз погоды...

Снижен пафос и самой истории: трагедии и драмы прошлых лет одна за другой превращаются в комические фарсы или замещаются менее масштабными. Вот вам август 1991 года в “воспоминаниях Д. Язова”: “Все члены Госкомитета сильно переутомились, я проспал всего часа три, и снилась мне какая-то чертова околесица, — писал Д. Язов, — как будто я связан по рукам и ногам, а надо мной нависает Арбитман, один из помощников Ельцина, почему-то бритый наголо, как новобранец, в оранжевом балахоне, похожем на плащ-палатку. Лупит меня бубном по башке и орет: “Выводи танки, сволочь! Выводи танки, гад, а то я тебе всю карму обломаю!”. Ударит бубном и опять орет: “Выводи танки, старый козел!” — а я пошевелиться не могу... На следующее утро я отдал приказ вывести танки из Москвы — не из-за дурацкого сна, естественно, а потому, что всегда уважал москвичей и не хотел кровопролития...”.

Другая составляющая либеральной утопии: она должна быть именно альтернативной историей. При желании любую эпоху можно рассматривать как время упущенных возможностей — не такова ли и наша? Мы хотели разного: одни — сильной державы, другие — свободы и прав человека, третьи — благосостояния, четвертые — всего разом и побольше; но все в душе хотели чего-то “человеческого”, хорошего и доброго. Мы все желали жить в “хорошем обществе”, в условиях осуществившейся утопии, где люди не убивали бы друг друга из-за денег и власти или по национальному признаку, не преследовали бы за выражение своих мыслей (ну, разве что “Угадай мелодию” ненавязчиво прикрыли бы), не бедствовали. И теперь на фоне таких ожиданий наша реальность для всех выглядит антиутопией, потому что никто не получил всего, чего хотел, а главное — “хорошего общества”. Собственно, книга Арбитмана — это и есть вздох сожаления об утраченной возможности жить в действительно “хорошем обществе”, состоящем из хороших и добрых людей и с не слишком трагичной историей. Удивительно ли, что такая естественная мечта в наше время неизбежно окрашивается иронией — иронией человека, так же мало верящего в ее сбыточность, как и в то, что он действительно мог бы стать российским президентом, а потом улететь к звездам.

Так вот. Все написанное выше о книге Гурского — не то чтобы неправда, но — полуправда. У читателя может сложиться впечатление, что закоренелый либеральный писатель сваял опус, пронизанный черной грустью о не случившемся у нас триумфе свободы. Ничего подобного. Главное в либеральной утопии, по Арбитману, заключается в другом. В альтернативной России Гурского снижено прежде всего содержание низменного и злого. Нетрудно поэтому заметить, что история жизни и президентства Арбитмана построена по законам доброй сказки (апелляции к сказочному густо рассыпаны по всему тексту), в которой Гурский-писатель и Арбитман-президент поочередно выступают в роли доброго волшебника, такого либерального фея. Реальность вокруг Арбитмана (он притягивает везение!) мистически и магически преображается в лучшую сторону: события развиваются самым оптимальным из возможных образом, люди совершают более добрые поступки, чем было в действительности, даже зло выглядит скорее смешным, чем страшным. Тут уже больше не от взрослого и скучного “если бы я стал президентом”, а от детского и радостно-светлого “если бы я стал волшебником”. Добрый (прежде всего добрый!) либеральный фей прикасается к Чубайсу — и он превращается из рыжего “дьявольского отродья” в привлекательного блондина; фей направляет свою палочку на Грозный — и железные танки оборачиваются прекрасными японскими стихами, а танковое сражение — стихотворным состязанием; прикасается к Беслану — и вместо захвата школы там происходит взрыв винно-водочного завода, выпускавшего паленую водку; …ко многому еще прикасается добрый фей, не будем, рассказывая об этом, лишать читателя удовольствия.

В полночь карета снова становится тыквой, слуги — крысами, а экс-президент Арбитман — экс-президентом Путиным. Больше всех везет Льву Гурскому: когда часы бьют двенадцать, он превращается в Романа Арбитмана и по-прежнему остается добрым феем.