Галина Ермошина

Звезда Востока (Ташкент)

Из глубины молчания

Литературная жизнь ближнего зарубежья, как сейчас называют бывшие республики бывшего Союза, для большинства российских читателей — terra incognita. Для
старшего поколения на слуху остаются те писатели, чьи имена звучали в их молодости, а о том, что сейчас происходит в русскоязычной литературной среде в соседних странах, известно не так уж много. Контакты если и происходят, то на уровне личных взаимоотношений. Кое-где русская литература, русскоязычные авторы, да и вообще русский язык находятся если не под негласным запретом, то уж во всяком случае, в сфере явлений нежелательных. Не переставая, тем не менее, существовать. Кто-то продолжает писать практически в пустоту, не надеясь быть замеченным в среде чужого языка и другой культуры, кто-то пытается искать пути выхода из сложившейся ситуации, выхода к своему читателю. И иногда это даже удается. Достаточно вспомнить общественный фонд “Мусагет” в Казахстане, при поддержке которого выходит и русскоязычный журнал “Аполлинарий”, и книги совсем молодых авторов, формируя литературную среду, которая уже довольно хорошо известна в России. Это и харьковский журнал молодых авторов “їоюз писателей”, для которых важнее всего внутренняя свобода, и их голос услышан российскими читателями. В Узбекистане на сегодня единственным голосом русскоязычной литературы остается журнал “Звезда Востока”, чья долгая история полна неожиданностей, взлетов и падений.

Основанный в 1932 году как орган местной писательской организации, он долгое время и был этим самым органом со всеми вытекающими последствиями. По большому счету, он оставался обычным провинциальным журналом, печатающим обычных провинциальных авторов, интересных разве что узкому кругу местных писателей, и практически игнорируя то новое и интересное, что происходило не только за границами республики, но и рядом — в Ташкенте и Фергане. Выход журнала из провинциальной тени случился для стороннего наблюдателя неожиданно и необъяснимо. В 1991 году в редакцию журнала пришли новые люди, и среди них — основатель Ферганской поэтической школы Шамшад Абдуллаев. Благодаря новому коллективу под руководством редактора Сабита Мадалиева, журнал стал центром, который притягивал все новое, интересное не только в республике, но и за ее пределами. В журнале печатались не только молодые авторы Узбекистана, но и поэты и прозаики из Москвы, Петербурга. Лучшая часть европейской культуры пришла к узбекскому читателю именно со страниц этого журнала. Наверное, эта страница истории журнала наиболее известна российскому читателю, так как в те годы “Звезда Востока” в российских библиотеках пользовалась небывалой популярностью. Журнал был номинирован на премию “Малый Букер”. Коллектив журнала наглядно продемонстрировал, что границы провинциальности и местечковости можно отменить. Наверное, именно это и пришлось не по нраву официальным узбекским писателям и власти, поэтому в 1996 году в прессе началась настоящая травля и журнала, и авторов, и редколлегии. Когда из редколлегии ушли все, кто фактически создал издание заново, журнал исчез. Нет, он выходил, на его страницах печатали прозу, поэзию, критику и все остальное, что полагается иметь литературному журналу, но у него не стало своего лица.

Новая история журнала начинается с 2007 года. Главным редактором становится писатель Алексей Устименко. Вышло три номера обновленного журнала, и, наверное, еще рано говорить о какой-то устоявшейся концепции, но уже можно проследить тенденции развития.

Как-то так сложилась, что для российского читателя русскоязычная литература Узбекистана вполне естественно расположилась на границе Европы и Азии, хотя территориально это, конечно, глубокий восток. Естественно, такое восприятие связано с авторами знаменитой ферганской школы, работающими на стыке восточных и европейских традиций. Мне кажется, что редколлегия обновленной “Звезды Востока” старается сохранить разумное равновесие между традиционным восприятием и интересом к тому, что происходит за пределами Узбекистана, не только воссоздавая восточный колорит бытия, настоянного на созерцательном молчании, экономном использовании слова, но и воспринимая весь опыт мировой культуры, независимо от границ и наций. И авторы журнала оправдывают это ожидание.

Из “большой прозы” в третьем номере журнала — продолжение исторического романа Дмитрия Косырева “Любимая мартышка дома Тан”. Место действия — Китай времен династии Тан, главный герой — богатый самаркандский торговец, поставляющий шелк из Китая, вынужденный вступать в хитроумные интриги императорского дома. И сам роман — искусное плетение шелковых нитей в изящное полотно без единого обрыва или узелка. Струящаяся речь, многозначительная и в то же время простая, как чайная церемония, в которой каждое действие наполнено особым смыслом, понятным только посвященным. Язык этой эпической летописи довольно своеобразен, автору удается воссоздать в слове строгость монохромной графики и медитативность древнекитайской поэзии. Размытая дождем каллиграфия легко переходит в черно-белую четкость и простоту линий. “Тонкими штрихами просвечивали сквозь выпавший снег ребра крыш, бледно серели стены, и белыми облаками светились сахарные ветви крон деревьев на фоне серого неба. Черным пятном был лишь сгорбившийся на ослике человек у дальней стены, втягивавший голову в теплый воротник”. Перед читателем начинают оживать персонажи древнекитайских картин, озвученные традиционной китайской поэзией. Заговоры, мятежи, интриги, двойная и тройная игра, любовь и смерть, искусная правдивая ложь, состоящая не из слов, а из взглядов и молчания. Все это, составляющее сюжет романа, совсем не мешает легкому и тягучему, струящемуся и застывающему потоку созерцательной орнаментальной прозы с тщательно прописанными деталями. И еще сюда примешивается неизменная восточная тонкость, разгадать которую может только очень внимательный очевидец, каковым и является в данном случае автор, который, судя по всему, знает о Востоке не понаслышке.

Творческое содружество известного писателя, лауреата премии Андрея Белого Сергея Спирихина и Роксоланы Микиты способствовало появлению на свет повести, которая уводит читателя совсем в другой мир, далекий и от древности, и от востока. Персонажи повести “Незабываемое кино, незабываемые звезды” живут в мире, расколотом на фрагменты, и каждый фрагмент этого бытия стремится стать самостоятельной жизнью, самостоятельной сущностью, отгородившись от себе подобных. Смысл существования человека в том, чтобы связать эти разорванные части и, связав, убедиться, что они так же нежизнеспособны вместе, как и по отдельности. Жизнь реальная, и жизнь, существующая в воображении (или, что почти одно и то же, — на листах бумаги), одинаково бессмысленна и теряется в хаосе, состоящем из этих фрагментов, и создает из них этот самый хаос. Поэтому все равно — умереть от укуса змеи на Килиманджаро или оставаться жить среди этого хаоса, упорно принимая его за жизнь.

Противовесом этой энтропии может стать сосредоточенность на том, что окружает тебя, чуткость и внимательность к подробностям жизни, даже если они фрагментарны. Первое же стихотворение, на котором случайно раскрылся журнал, затянуло в омут того самого родного и близкого города, который знаешь до самого последнего камешка, неважно, где находящегося — в Узбекистане или в России:

Город Виктории Осадченко живет внутри человека, рассказывающего о нем. Разговор идет не о конкретном месте, а об ощущении города как живого организма, собеседника, друга, брата, и оказывается, что в этих разговорах рождается тот самый алфавит, из которого складываются строчки: “пора вернуться к букварю: / вот аз, вот Азия”. Город для автора — и графика, и слово, и звук; свет, идущий отовсюду, из глубины древности. А Узбекистан — это очень древняя история. И есть люди, которые эту древность возвращают современности. Об одном из таких людей говорит Алексей Устименко в статье “Ветвь пальмы тени не дает…”. Персонаж его очерка — Галина Пугаченкова, академик, археолог, искусствовед. Женщина, относящаяся к истории как к живому существу: “к телу истории следует прикасаться живыми теплыми пальцами. И кожей своих коленей. Только тогда та — оживет”. Может быть, такое отношение к тому, что тебя окружает, и позволяет ощутить и понять настоящее через живое прикосновение к прошлому, истокам и корням, замечая не “выкрики отдельных гениально-простых строений”, но “гармоничное молчание всех”. Стоит еще сказать о том, что и автор, и его персонаж одинаково бережно и деликатно относятся к предмету своего исследования, подтверждая свои же слова о том, что к живому надо прикасаться живыми теплыми пальцами. Именно такое ощущение остается от этого небольшого очерка — живое и теплое.

И такого внимательного и бережного отношения к человеку, к истории, к любому проявлению жизни в журнале достаточно много, именно такое отношение практически ко всему можно назвать его отличительной чертой, той, говоря по-современному, фишкой, могущей стать основным стержнем, на который и будет нанизано все остальное. Журнал производит достойное впечатление, извлекая из глубины молчания и живые краски древнего восточного орнамента, и рождающийся алфавит современной речи, не отделяя одно от другого, а создавая с их помощью еще один оригинальный узор литературного существования.