Елена Местергази

В.Д. Сквозников. Пушкинская традиция

Камень

Задача книги, какой выдвигает ее автор, — рассмотрение пушкинской традиции, читателю, только приступающему к чтению монографии В.Д. Сквозникова, может показаться либо слишком грандиозной, либо даже несколько скучной (уж сколько всего писалось) или попросту не вполне ясной — о чем, собственно, речь. Во всяком случае, одно из коренных отличий этой книги — то, что предмет ее для рядового читателя, только взявшего ее в руки и прочитавшего заглавие, как мне представляется, не очевиден. Конечно, так можно подойти к любому научному труду: в самом деле, не угадаешь ведь, что именно прочтешь под названием “Пушкин — лирик” или “Пушкин — прозаик”. Но тут все же есть хотя бы очертания предмета. С пушкинской традицией сложнее — слишком по-разному разным людям видятся сами очертания предмета. Думается, это было понятно и автору монографии. Именно поэтому он в первых же строках мягко, но настойчиво уведомляет читателя: если ты, дорогой читатель, думаешь, что речь пойдет о таких “продолжателях” дела Пушкина, как Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Толстой и Чехов, то ты не на верном пути, думай сам, интересно и нужно ли тебе идти тем путем, которым поведу тебя я. И если читатель решает довериться мысли автора и следовать его путем, то очень скоро ему становится понятно, и о чем пойдет речь и почему изначально, то есть в силу каких объективных обстоятельств, рассматриваемый предмет был столь непрозрачен.

Книга В.Д. Сквозникова — очень смелый научный труд, потому что ломает многие десятилетия насаждавшиеся и устоявшиеся в самом широком общественном круге представления о литературном процессе XIX—XX веков, о месте конкретных, в том числе великих, русских писателей в отечественной истории и их роли в той череде социально-политических катаклизмов, которые потрясали послепушкинскую Россию. Цель автора — восстановление литературной чести тех поэтов, которых еще при жизни “главенствующее направление” сознательно принижало, отодвигало в тень, таких как А. Майков, А.К. Толстой, К. Случевский, Голенищев-Кутузов, — оборачивается на деле подлинным открытием этих имен для читателя, равно как все, сказанное о Тургеневе, Тютчеве или Блоке доставляет новые краски к их портретам. Идейный “вызов” авторской позиции делает книгу острой, с какой стороны на нее ни посмотреть.

Помимо смелости замысла, монография В.Д. Сквозникова имеет еще одно коренное отличие от трудов многих отечественных литературоведов. Это — произведение, принадлежащее перу не просто пушкиниста и видного знатока русской словесности, но теоретика литературы. Последнее обстоятельство особенно ценно. Оно обеспечивает тот изначально высокий уровень художественного анализа и концептуальную серьезность построений, которые столь необходимы при рассмотрении предмета, покоящегося на зыбкой почве давнего разноголосия и идейной междоусобицы.

Неторопливое и основательное движение по избранному пути через разграничение понятия ценности и характерности позволяет автору постепенно подвести читателя к определению традиции как категории. Литературная традиция предстает в книге следованием “индивидуальной характерности” родоначальника ее. Это определение в качестве термина несколько расплывчато и самим автором признается неполным, требующим уточнений. Что же касается непосредственно составляющих пушкинской традиции, то они названы предельно ясно и точно: это — “государственность мысли”, “патриотическое жизнеутверждение”, “активное неприятие пропаганды разрушительного “освободительного движения” ради постижения подлинного “духа народного” и укрепления “царства” русского”, стремление “к умножению красоты в жизни”, “к совершенству творения” и “точности слова-образа...”. Автор пишет: “Пушкин в собственно художественном творчестве, то есть как “поэт” (сразу суживаем поле), явился по историческому призванию завершителем поисков совершенной художественности, в том числе (или в первую очередь, с какой стороны смотреть) в литературном языке, и “родоначальником новой русской литературы” по творческому методу, иначе — отношению художества к воссоздаваемой действительности”. Целостное концептуальное представление о Пушкине-мыслителе составляет предмет предыдущей монографии В.Д. Сквозникова “Пушкин. Историческая мысль поэта”. Автор не считает необходимым повторять прежде сказанное в новой книге, но особенность последней такова, что предполагает хорошую осведомленность читателя, точнее — учет читателем авторского видения Пушкина как поэта и идеолога.

В.Д. Сквозников рассматривает пушкинскую традицию на материале литературы XIX века и лишь намечает некоторые возможные выходы в век двадцатый. Очевидно, что даже по своему внутреннему заданию монография не претендует на всеохватность. Сам автор указывает на то, что его работа — “предварительный этап” в постижении и уразумении идейных особенностей русской литературы и русской истории. И поэтому главным плодом научного труда, вероятно, следует считать саму постановку вопроса о том, что, как и кем наследовалось в русской литературе. В этом смысле книга В.Д. Сквозникова становится тем камнем, который неизбежно перекрывает стремительность потока в проторенном русле отечественной словесности и который, следовательно, либо должен быть отброшен за ненадобностью (что может обернуться игнорированием, замалчиванием книги), либо должен послужить поводом для очистки самого русла от многолетних мутных напластований (и тогда, если представить себе возможность создания в России благоприятных условий для духовного возрождения, книга Сквозникова могла бы стать опорой созданию новой истории русской литературы и литературного процесса).

Говоря о монографии “Пушкинская традиция”, нельзя обойти вниманием язык и стиль самого автора, доставляющий наслаждение от чтения. Для В.Д. Сквозникова характерны как краткость и точность высказываний, так и чрезвычайная смысловая сжатость изложения. Концепция автора совершенно прозрачна для понимания. В тексте нет никаких “общих мест”, нет ни одного “проходного” слова. В этом смысле автор сам может быть причислен не только к исследователям, но и к последователям пушкинской традиции.

Елена Местергази