Евгений Степанов

Андрей Вознесенский. Тьмать

Вознесенский — после болезни — говорит шепотом. Очень тихо. Но все понятно. Он сейчас, на мой взгляд, стал больше похож на поэта, чем в годы юности, когда не жалел собственного горла. Репортер времени. Пророк. Еле-еле ходит. Детское лицо. Твердая рука. Однажды я сказал ему: лицо поэта — ваше лицо — это тоже поэзия. Он изумился: “Вы так считаете?”.

Новая книга Вознесенского “Тьмать”, которая вышла в издательстве “Время”, — избранное поэта. Здесь стихи разных лет (десятилетий) — и силлаботонические, и верлибры, и поэмы “Мастера”, “Авось!”, “ru”, “Компра”, “Часовня Ани Политковской”, “Большое заверещание”. Напечатаны также видеомы (в цветной вклейке) и весьма неожиданная метрическая заумь (“Улет 1”, “Улет 2”, “Древо Бо”).

В книге представлены самые известные и выдержавшие испытание временем стихи — “Пожар в Архитектурном институте”, “Гойя”, “Осень в Сигулде”, “Прощание с Политехническим”, “Оза”, “Тишины!”, “Плач по двум нерожденным поэмам”, “Реквием оптимистический”, “Обстановочка” и многие другие.

Точно написала об Андрее Вознесенском Татьяна Бек: “Вознесенский как поэт подлинного дарования свыше (так музыканту даются особые пальцы и абсолютный слух), в рамках коего авангарду не тесно с традицией, музыке — с архитектурой, стиху — с графикой, духу — с плотью, всегда был и, слава тебе Господи, остается и вдохновенным, и неровным”.

Вознесенский не перестает удивлять. Скорость, с которой поэт, точно ежедневная газета, отражает происходящие события, поражает. Мобильники, Интернет, дартс, ОРТ, НТВ, олигархи, Чулпан Хаматова, Шнур, Киркоров, Фрадков… все это атрибуты и герои поэзии Вознесенского, его новой книги. Зачем он это делает, возможно, напоминая кому-то ребенка, играющего в слова, как в игрушки?

Вознесенский понимает: скучно и занудно — не значит профессионально. Будучи профессиональным артистом, ветераном эстрады, он знает, как привлечь к себе внимание, как начать разговор на доступном современнику языке, чтобы потом сказать о главном — о душе. И тут поэт показывает обывателю его самого, как честное и порою нелицеприятное зеркало.

Картина не радужная. Такая — какая есть.

Иногда Вознесенский отказывается от жаргонных и бытовых словечек, как бы забывая о том, что нужно обязательно привлечь внимание, и говорит, вспоминая, что “поэт небом аккредитован”, как настоящий парнасец, кем, безусловно, является. “Хищный глазомер” с годами не дает осечек.

Неравнозначными мне показались видеомы поэта, представленные в книге. Спору нет — блистательна давняя работа “Как найти в Москве СКВ?”. В слове “Москва” наблюдательный поэт увидел СКВ (свободноконвертируемую валюту), что, конечно, во многом отражает дух нашего коммерциализированного города. А вот работа “ПтиЦарь” явно отдает незамысловатым китчем. На мой субъективный взгляд, над национальной геральдикой проводить творческие эксперименты все-таки ни к чему. Как бы там ни было, видеомы (или визуальная поэзия) Вознесенского, безусловно, оказали влияние на новые поколения визуальщиков, которых становится все больше и больше.

Особый разговор — версификационное мастерство поэта. Его излюбленные приемы — усеченная строчка (в данном случае он наследник по прямой Андрея Белого), стремительная перемена ритма в жестких границах одного стихотворения, его характерный размер — раешный стих, хотя поэт не чурается и более привычных ямба и хорея… Об этом многое написано, остается напомнить: о Вознесенском написано, наверное, не меньше, чем написал он сам. В чем его только не обвиняли! Хулители как бы не замечали, что самые жесткие оценки поэт уже вынес себе сам и продолжает быть предельно самокритичным (иногда это, правда, заставляет вспомнить пословицу, что уничижение паче гордости), называя себя то представителем плебса, то и вовсе, прости Господи, подлецом.

В своих новых стихах (они выделены в книге в отдельный небольшой раздел) поэт не потерял прежнего темперамента, но стал, безусловно, печальнее. Немало стихов посвящено ушедшим друзьям: памяти Алексея Хвостенко, Юрия Щекочихина, Наташи Головиной, Франсуазы Саган (“Прощай, Сайгачонок”).

Одно из характерных новых произведений — “Озеро жалости”. Это стихотворение — как бы квинтэссенция позднего Вознесенского. Здесь есть все: и непревзойденная наблюдательность (“Сплющен озера лик монголоидный”), и звук, и ритм, и главное — гуманистическая позиция.

На то Вознесенский и поэт, что при всем своем авангардизме (на мой взгляд, условном) он остается художником пушкинской традиции, ни на секунду не забывающим о том, что одно из основных предназначений поэта не только, как он сам пишет, “демонстрация языка”, но и — “милость к падшим”. Не только любовь к ближнему, но и “любовь к неближнему” — вот основной лейтмотив поэзии Вознесенского. Он верит в будущее страны: “Входят неворующие / Русские новейшие!” — и в нас, современников: “Темнеет. Мы жили убого. / Но пара незначащих фраз, / но белая роза бульдога, / но Бога присутствие в нас”…