Ольга Седакова

Язык?..

Об авторе | Седакова Ольга Александровна — поэт, прозаик, переводчик, филолог, старший научный сотрудник МГУ, почетный доктор богословия Европейского гуманитарного университета. Лауреат литературных премий Андрея Белого, Александра Солженицына, Альфреда Тёпфера, Европейской премии за поэзию, Ватиканской имени Владимира Соловьева и др., кавалер Ордена искусств и словесности Французской республики. Живет в Москве.

О состоянии русского языка говорят, озабоченно говорят, сколько я себя помню. Говорили в советское время, говорили в либеральное, вот теперь вновь решили заняться русским языком. Язык беднеет, язык засоряется, на языке лица нет…

Квалифицированные лингвисты, историки языка обыкновенно относятся к этим “порчам” куда спокойнее, чем другие. И меня, поскольку я по образованию как раз историк русского языка, не пугают “порчи” и “засорения” наших дней (речь здесь идет главным образом о словарном составе). Через некоторое время, как учили меня мои учителя, прекрасные русисты и слависты, “порченое” окажется просто новой нормой, а “сор” отчасти усвоится (так что никто уже не заподозрит, скажем, слова “зонтик” или “тарелка” в иноязычном происхождении), отчасти отсеется (как избыточные варваризмы петровского времени). Все эти изменения, словарные, грамматические — естественная жизнь языка, удивительной самоорганизующейся системы. Самое плохое, что можно сделать с языком, — это ввести в него языковую полицию: насильственно упорядочивать его, “чистить” и т.п. и вводить эти нормы в обязательную для всех практику. Например, штрафовать за употребления заимствований. Мы получим не язык, а муляж языка. На таком “правильном” муляжном языке говорили по советскому радио и телевидению, с отлично поставленным произношением — и нечеловеческим голосом. Язык — человеческая реальность. Речь — поток высказываний. Если чуть-чуть задуматься, то мы согласимся: что нам в самом деле не нравится в том, что слышится и печатается вокруг, — это совсем не язык как таковой, а высказывания на этом языке. Высказывания агрессивные, мутные, пустые.

Что касается писателя, наличное состояние языка (то, которое обсуждается: не слишком ли в нем много вульгаризмов и заимствований?) никак не помешает ему делать такие выборы слов и оборотов, какие он только захочет. Он может любить и забытые современным ему обществом слова (“Пью вино архаизмов”, В. Кривулин) и сочинять такие, каких, по его мнению, языку недостает. Как это примет читатель — другое дело. Но язык писателя зависит прежде всего от его собственной языковой компетенции, от его вкуса, от его начитанности и наслышанности. От его этики, вообще говоря. Каждая фраза — своего рода жест. Кому как, а мне невыносимо видеть самые привычные жесты нашей словесности: бесконечные гримасы, ужимки, верченья на месте, из которых состоит словесная ткань множества современных текстов, и беллетристических, и художественных. Могу представить, что кому-то именно это и нравится, кто-то находит, что это и есть та “игра”, которая составляет природу художественного. Могу ответить только, что если это игра, то очень маленькая, мелкая и крайне однообразная игра. Большая игра происходит по другим законам:

Я предвижу реплику: такая игра не для наших времен. Так прямо и высоко писать можно было в пятидесятые, когда Пастернак и слагал эти строфы. А теперь… Поверьте: и в пятидесятые почти все, кроме Пастернака и совсем немногих людей его духа, считали, что так “нельзя”. Среди всего, что мне приходится читать в стихах и прозе последние лет двадцать, я не слышу прямого поэтического слова. Это значит: слова, несущего в себе и свою историю, и свое будущее. Это вопрос языка? Это вопрос человека, которым можно любоваться. Человека, доверяющего себе, миру и языку. Человека восхищенного:

Человека одаренного и призванного к речи — не к участию в “литературном процессе” — и счастливого своей речью:

Человека богатого и совершенно щедрого:

Я могу продолжать вспоминать другие свойства этого человека, которого мы теперь не слышим. Но что я хочу сказать: вот такой человек несомненно хорошо выбирает слова, и проблем с языком у него не будет. Точнее, будет, но другая, посерьезнее: он должен найти язык для того, что никогда еще не было выражено. В любой языковой ситуации, с любым родным языком это бесконечно трудно. Если кому-то это удается, весь его родной язык несколько меняется: он получает неожиданный подарок.