Юлия Рахаева

Эйтан Финкельштейн. Пастухи фараона

Когда в конце 1996 — начале 1997 года я (в то время редактор отдела публицистики) готовила к печати текст Эйтана Финкельштейна “Русский град в израильском царстве” (“Знамя”, 1997, № 4), и в голову не могло прийти, что спустя десять лет найду его разбросанным небольшими порциями по страницам почти пятисотстраничной книги.

Роман-ералаш — так определил жанр своего произведения, очевидно, сам автор. И дал ему романное название “Пастухи фараона”. Время действия — от начала ХIХ века и до самого конца ХХ. В романе действуют все сколько-нибудь известные израильские политики, как живые, так и ушедшие. А также: Екатерина II, Гаврила Державин, Николай II, Иосиф Сталин, Никита Хрущев, Борис Ельцин и многие другие исторические персонажи, имевшие мало-мальское отношение к пресловутому еврейскому вопросу (а кто из российских государственных деятелей прошедших двух веков не имел?).

Начинаются и та давняя уже публикация, и роман совершенно одинаково: “Полуночный звонок из Иерусалима не предвещал ничего хорошего…”. Интересно, что, в случае публицистического текста, можно было не сомневаться: звонок раздался в квартире самого Эйтана Финкельштейна, и вообще: все, что там было “я”, — было точно он. В романе же “я” — это герой, который когда-то родился в России, объездил весь мир, участвовал во всех войнах государства Израиль. От его имени ведется повествование, и, соответственно, звонок раздается в его квартире.

А суть звонка такова: в библиотеке Кнессета ликвидируют русский фонд. В то время (точный год не указан, но было это задолго до массового выезда евреев из СССР) с русскими книгами в Израиле было так себе, и главный герой, поколебавшись (он жил в Раанане, а работал в редакции, которая находилась в центре Тель-Авива), устроил свои дела так, чтобы утром отправиться в Иерусалим. Потрясая журналистским удостоверением, он выполнил все необходимые формальности, загрузил ящики с книгами в машину и отправился с немалым грузом домой. Ящики мешали домашним, пришлось заняться их разборкой…

Героя ждало жестокое разочарование: то были тома Ленина и Сталина, Маркса и Энгельса, а также Герцена, Радищева, Плеханова, Бухарина и т.д. “По молодости я был правым… Марксистов ненавидел, социалистов презирал, а всякие там социальные теории считал кислощенской мурой”. Первая мысль — выбросить все это на свалку. Но — не позволило уважение к печатному слову. К тому же все книги были сильно потерты, зачитаны до дыр, испещрены пометками… На полях шла оживленная переписка, частенько переходящая в язвительные пикировки. “Писаную историю я знал хорошо, равно как и почерки главных действующих лиц на ее сцене: Бен Гуриона, Берла Каценельсона, Хаима Вейцмана, Моше Шарета, Голды Меир и уж тем более отца нашей журналистики Нахума Соколова”.

Нет никаких сомнений: эти своеобразные сокровища попали в руки именно Эйтана Финкельштейна, а не придуманного им героя. И помогли ему понять, что “недолгая, прошедшая на глазах и вызубренная наизусть история нашего государства (имеется в виду Израиль. — Ю.Р.) в действительности полна белых пятен и неразгаданных тайн, соткана не только из фактов, но и из мифов и легенд”. Ну, а это понимание стало уже прямой дорогой к роману.

Роман построен по принципу слоеного торта — исторические куски перемежаются в разной степени современными. А вот кремом этого торта стала… мистика!

Историческая часть местами очень напоминает известный труд Александра Солженицына “Двести лет вместе”. Проще всего было бы продолжить: но только с противоположными знаками. На самом деле, конечно, Эйтан Финкельштейн не так прост.

Вот что он пишет о войне 1812 года, точнее, о расстановке сил во время сражений в Литве и Белоруссии: “Польское население… симпатизировало Наполеону, не говоря уже о том, что 80 тысяч поляков сражались в Великой армии. Евреи же стояли на русской стороне — прятали русских курьеров, служили проводниками, снабжали русских командиров сведениями о расположении неприятеля, помогали русским отрядам продовольствием и фуражом”. А вот — о великом князе Сергее Александровиче: “занятый войной с рабочими, студентами и франкмасонами, о жидах тоже не забывал, морил их нещадно и успеха добился немалого — за год после московского погрома из империи уехали 100 тысяч евреев. Наверное, он и вовсе искоренил бы жидовское племя, да случилось несчастье: 4 февраля девятьсот пятого года он был убит эсером Иваном Каляевым”.

Большой неожиданностью для многих станет и вывод Финкельштейна о том, что “для еврейской общины, на девять десятых состоящей из мелких торговцев и кустарей, большевистская революция стала вселенской катастрофой. Запрещение частной торговли лишило заработка миллионы людей. Более трети еврейского населения страны Советов были лишены гражданских прав…”. А “знаменитые революционеры были евреями исключительно по происхождению и действовали отнюдь не в интересах российского еврейства… Как сказал тогдашний московский раввин Яков Мазе, Троцкие делают революцию, а Бронштейны платят по счету”.

Говоря о временах сравнительно недавних, Эйтан Финкельштейн также не боится вызвать ничей гнев. Вот, например, в сильно сокращенном виде диалог старого кибуцника-сабры и молодого журналиста из Тель-Авива:

— Читал вашу статью о советской науке, вы там упомянули имя академика Лысенко, а я вот учился по трудам этого выдающегося ученого. Видите, это полное собрание трудов Лысенко, издал “Мак-Милан” в Лондоне. А это на итальянском, “Теория стадийного развития растений”. Прекрасная вещь, она мне очень помогла, когда я писал докторскую работу в университете Миссури-Коламбия.

— Сталинский выкормыш этот Лысенко, он виновен в гибели выдающегося генетика Вавилова, он писал доносы на лучших ученых, он вообще погубил всю советскую генетику. Его имя следует вычеркнуть…

— Не знаю, не знаю. Когда я учился в Высшей сельскохозяйственной школе в Лондоне, нам читали специальный курс “Методика яровизации по Лысенко”. А когда довелось работать в Африке, внедрял там лысенковские методы выращивания картофеля.

— О Лысенко вообще нельзя говорить как об ученом! Его теория наследственности — это примитив, это глупость, это антинаука.

— Кто может судить, что наука, а что — антинаука? Только практика дает ответ на этот вопрос. Вы что, не пробовали винограда без косточек или вы круглый год не едите клубнику и помидоры? А ведь это — селекционная наука!

А теперь — о креме. Мистическая составляющая — не самая сильная в романе. Но, похоже, она дорога автору не менее прочего. Есть у Финкельштейна такой персонаж, Лейба из Трок. Сначала он был человеком, естественно, евреем, хотя и не таким, как все: “Лейба говорил так горячо и убедительно, что не соглашаться с ним было невозможно”. Сначала его кормили, затем стали гнать прочь. Наконец, когда с амвона он провозгласил, что Бога нет, забили камнями и палками до смерти. Но духи забрали его на небеса, где он сначала стал посыльным, а затем — Духом Идеи. И вот в этом качестве он и вселился в родившегося у богатого арендатора Давида Бронштейна младенца мужеского пола Левушку. Мальчик вырос, стал молодым революционным публицистом и взял себе псевдоним. “Сделавшись Троцким, Лева почувствовал такое облегчение, словно, наконец, стал самим собой”.

Последняя глава, “Путеводитель для заблудших”, начинается так: “На небеса я попал 30 июня. Слава Богу, с утра. Народа в Канцелярии было немного, я оторвал талончик, садиться не стал — авось, очередь пойдет быстро!”. Очередь прошла быстро. И вот он перед Самим. И беседует с Ним — на равных.

— А Ты не подумал, что посылаешь Свой народ на муки?

— Мой народ, что хочу, то с ним и делаю… Ты мне скажи, как там русские евреи на Святой земле?

— Никак. Русские евреи сами по себе, Святая земля — сама по себе.

— Для чего же Я их туда вывел?

— Тебе лучше знать. Я-то вообще никогда не понимал, для чего Ты собрал нас на этом клочке земли.

После разговора с Самим герой вызвал лифт, “поднимался и спускался на разные этажи, ходил и бродил по коридорам и коридорчикам”. Последняя фраза романа — “Я и до сих пор там брожу”. Понятно: не автор, а его герой.

Роман-ералаш “Пастухи фараона” вошел в лонг-лист литературной премии “Русский Букер-2007”. А это значит, что привередливое жюри, отсеявшее чуть ли не две трети номинированных произведений, в том числе — по формальным признакам, то есть, не сочтя их романами, к книге Эйтана Финкельштейна подобных претензий не имело. По поводу же иных претензий… Председатель жюри, известный прозаик, драматург и переводчик Асар Эппель, сказал, что его личным критерием было соображение, которым он руководствовался когда-то в детстве. “Хочешь почитать интересную книгу?” — спрашивал он в то время своего друга.

А вы — хотите почитать интересную книгу? “Пастухи фараона” Эйтана Финкельштейна — как раз такая.

Юлия Рахаева