Светлана Шишкова-Шипунова

Гора, уменьшенная до размеров мыши

Об авторе | Светлана Шишкова-Шипунова — журналист, писатель. Окончила факультет журналистики МГУ, работала корреспондентом, ответственным секретарем, главным редактором краевых газет в Краснодаре. С начала 90-х годов живет в Сочи, пишет прозу. Автор книг: “Дураки и умники” (М.: Молодая гвардия, 1998 г.), “Дыра” (там же, 1999 г.), “Дети солнца” (М.: Олма-Пресс, 2002 г.), “Генеральша и ее куклы” (там же, 2005 г.), трехтомника прозы и публицистики (М.: Изд. Группа “Крыжовник”, 2005 г.). В “Знамени” печатались ее “Маленькие семейные истории” (№ 6 за 2001 г.) и “Курортные рассказы” (№ 7 за 2002 г.).

От редакции | О новом романе Ольги Славниковой “2017” (Москва: Вагриус, 2006), вызвавшем широкий общественный и литературный резонанс, размышляют прозаик С. Шишкова-Шипунова и критик С. Беляков.

Этот роман мог бы начинаться так: “Рифейские горы на рельефном глобусе похожи на старый растянутый шрам…”. На самом деле этот эпический зачин появляется только во второй его части. А захватывающие события, происходящие где-то на севере Рифейского хребта, начинают раскручиваться еще позже, в третьей части (“Шел одиннадцатый день секретной экспедиции…”). И тот, кто дочитает изданную “Вагриусом” книгу до этого места (123-я страница), будет вознагражден двадцатью страницами первоклассного текста о приключениях хитников — нелегальных добытчиков драгоценных камней. После чего вам уже жаль будет бросить эту книгу и, пробегая глазами куда менее увлекательные страницы про любовь и будущий социальный бунт, вы с нетерпением будете ждать продолжения о хитниках. Оно случится аж в пятой части и подарит вам еще сорок страниц напряженно интересного чтения. На том приключения хитников, собственно, и завершатся, аккурат к середине книги. Дальше можно не читать, но вы все равно читаете, потому что не знаете, чем там у них, в рифейских дебрях, дело кончилось. А вам этого и не расскажут. Просто ближе к концу герою позвонят и сообщат, что главного хитника, профессора Анфилогова, “нашли на северах, возле зимовья, мертвого”. А как же, а почему… Автор отделывается одной фразой: “Валялся под березой скрюченный, вроде рыл себе яму, как собака, да так и помер”. Так в эпилогах наспех подводят черту под судьбами упомянутых героев. У Славниковой эпилога как такового нет, а до конца романа еще добрая сотня страниц.

И все же именно они, приключения хитников, и есть самое интересное и самое ценное в романе. Редкостный литературный материал, мало кому известный и доступный. Можно сказать, эксклюзив. Шестьдесят страниц чистого эксклюзива на 540-страничный роман. Неплохо.

Если воспользоваться излюбленным Ольгой Славниковой приемом сравнения, то роман ее можно сравнить с маленьким драгоценным камнем, упрятанным в большой, но гораздо менее ценный кусок породы.

“После ампутации всего ненужного камень становился до смешного мал”. Тем не менее мастер камнерезки учил главного героя: “Не жалей ты лишнего… Вообще ничего не жалей”.

В случае с романом “2017” процесс, похоже, был обратный.

Впечатление такое, что куски о хитниках написаны раньше, давно (где-то в середине 90-х), а все остальное — сейчас. Очень уж они отличаются, и не только по степени достоверности (наверняка был толковый консультант, какой-нибудь Фарид, выведенный потом в романе единственным благородным героем), но и по стилю, языку. Быть может, первоначально замышлялся роман именно о хитниках, но то ли материала автору не хватило, то ли еще чего, но не вытянула она его тогда, оставила, отложила… И вот теперь, добавив любовной беллетристики и политической фантастики, сильно отдающей публицистикой, поменяв прошлое время на будущее, сложила некое целое. Упрятала драгоценное ядро в многослойную (многословную) скорлупу. Цельности, кстати говоря, все равно нет, текст распадается на три разнокачественные составляющие.

Так сам материал мстит автору, не поверившему в его самоценность.

Возможно, я заблуждаюсь относительно процесса написания романа, да ведь читателю и не важно, как, в какой последовательности он писался, а важно лишь — что получилось.

Получился, если взять в скобки повествование о хитниках, традиционный “джентльменский набор”, без которого не обходится ни одно сочинение на современную тему, будь то кино, телесериал или книга. Вороватые власти, криминальный бизнес, продажные тележурналисты, ну и, конечно, новые русские (куда ж без них?) с пресловутыми особняками.

Впрочем, все это — не больше чем фон, на котором разворачивается некое действие и существует некий герой. Без героя ведь нет романа.

Главный герой романа “2017” — человек без имени, поскольку настоящее имя — Вениамин — названо в тексте всего один раз(!), а вымышленное — Иван — хоть и упоминается изредка, но как-то к нему не клеится, это и читатель чувствует, коль скоро его упредили, и сам автор. Потому она его называет исключительно по фамилии (как в школе или в армии) — Крылов, делая маленькую уступку только там, где возникает ретроспектива его жизни: “подросток Крылов”, “молодой Крылов”; далее везде — просто Крылов. Фамилия нарочито никакая (недаром же один из критиков написал “Крымов”, один черт), и бесконечное ее употребление, ей-богу, утомляет.

И хотя этот “просто Крылов” буквально не сходит со страниц книги, понять, кто он, что он, какова мотивация его порой довольно странных поступков — весьма затруднительно. Кажется, и самому автору он не до конца понятен, да и нужен не в качестве главного героя, а как сквозной персонаж, скрепляющий всех со всеми. Без него все остальные персонажи существуют каждый сам по себе, этакие этюды на заданную тему. Например, задано: изобразить современную бизнес-вумен. Пожалуйста — Тамара. Деловая, красивая, успешная, прямо из глянцевого журнала сошедшая. К главному герою пристегнута бывшим браком. Или задано: изобразить современного тележурналюгу. Вот вам Митя Дымов. Циник, красавчик, альфонс и гей. Отношение к главному герою: бывший любовник бывшей жены. (Кстати, в эту связь, как и в непроходящую любовь Тамары к Крылову, верится слабо).

Но все они, будучи второстепенными персонажами, на самом деле оказываются гораздо сочнее, рельефнее и ярче “просто Крылова”, назначенного в главные герои. Прежде всего его затмевает выразительностью Анфилогов (одна фамилия чего стоит). Хотя и про него не все понятно. Главное, непонятно: а зачем, собственно, он добывает камни? Для чего ему? Из “любви к искусству”? Тогда зачем они ему в таком количестве, прямо-таки в промышленных масштабах? А если это у него бизнес, тогда почему он ничем не пользуется, а ведет себя, как подпольный миллионер Корейко (“камушки” в коробке под кроватью, бриллианты в аквариуме) или цеховик 70-х (“левая” камнерезка). На дворе же вроде 2016 год?

Затем, конечно, — Колян, самый достоверный и живой персонаж, единственный, кому сочувствуешь, кого жалко. Даже соглядатай, ведущий классическое наружное наблюдение за Крыловым и его подругой, и тот — сочнее, выпуклее, вроде как с большим авторским азартом написан.

Между тем, была одна зацепка у автора, на которой можно было раскрутить главного героя во всю силу. Это когда описывается вдруг открывшаяся еще в “подростке Крылове” уникальная способность распознавать и чувствовать камни, угадывать их нутро, видеть сквозь толщу оболочки их прозрачность. Тут мелькнуло что-то от “Парфюмера”, и если бы Славникова развила эту метафору дальше и глубже, мог бы получиться “Ювелир” (а никакой не “2017”). Но к середине романа эта способность будто пропадает у героя, или становится неважной, или автору уже не до нее; неясно даже, продолжает ли Крылов ходить в камнерезку или и это забросил.

Вообще, недосказанностей в романе много, и они не воспринимаются как прием, скорее — как авторская небрежность. Недосказана до конца история экспедиции, недосказана и вообще маловразумительна история со сгинувшей куда-то тетей героя, да и бог с ней, но недосказана даже история одного из основных персонажей — Тамары, автор как оставила ее в тайной квартире Крылова, так больше туда и не вернулась.

Только в конце эта недосказанность вполне оправданна: Крылов и Фарид уходят в новую экспедицию, и чем она закончится — неизвестно. “На вокзале их никто не провожал”. Вот и пусть читатель сам додумает возможные варианты, тем более что их на самом-то деле всего два.

Но самый большой сюрприз, который ожидает читателя в конце романа, — это непредвиденная, ничем не подготовленная и никак не мотивированная метаморфоза, происшедшая с подругой Крылова Таней (она же Катя, что не имеет никакого значения). Вот как описано ее первое появление в романе и в жизни героя:

“…его внимание остановила невесомо одетая женщина с абсолютно пустыми длинными руками, которыми она болтала, словно пытаясь развести в холодном воздухе немного своей теплоты. Незнакомка просвечивала сквозь тонкое марлевое платье и рисовалась в солнечном коконе, будто тень на пыльном стекле…”. И дальше, на всем протяжении романа Таня позиционируется автором как эдакое неземное, невесомое существо, женщина тонкая, нежная, загадочная, неизвестно где и как живущая, антипод чересчур реальной и прозаичной Тамаре с ее бизнесом, особняком и большими деньгами. Эту Танину бестелесность, блеклость, некрасивость в общепринятом смысле автор постоянно подчеркивает, а в одном месте договаривается до того, что “внутренняя красота не обязательно душевная, красивым в человеке может быть, к примеру, скелет”. Допустим. Но Крылов же не рентгенолог, и как тогда объяснить внезапно возникшую и все усиливающуюся его тягу к Тане? Или все эти описания должны подвести нас к мысли, что девушка, к примеру, необыкновенно умна и близка герою душевно? Понять опять-таки затруднительно, и вот почему. Славникова избегает диалогов, это вообще самое слабое ее место (вспомните “Стрекозу…”, сплошь написанную от третьего лица). А когда персонаж не разговаривает, когда за него все объясняет автор, получается обычно не слишком убедительно.

Наши влюбленные зачем-то скрывают друг от друга все: имена, фамилии, профессии, адреса, номера телефонов, семейные обстоятельства, прошлую свою жизнь — ну, все, чем можно одного человека отличить от другого. Понятно, почему нет диалогов, им же не о чем разговаривать, любая тема — табу. Кроме одной — где в следующий раз встретиться. Они тычут наугад пальцем в карту города и, попадая в самые непролазные окраины, стоически едут туда с разных концов в общественном транспорте, встречаются в самых неподходящих местах, чтобы наспех совершить свою любовь в снятых на пару часов номерах самых захудалых гостиниц… Господи, да зачем все это, для чего, из какого такого великого принципа?

“Образ жизни, который Таня и Иван себе назначили, оказался не только опасным — нигде не любили подозрительных чужих, — но и необычайно утомительным… Иногда, чтобы выбраться с окраин…, требовался весь остаток вечера. Часто Таня и Иван не успевали доехать до какой-нибудь дешевой гостиницы. Тогда их свидание состояло из мучительных поцелуев в укрытии жестких, с лазами, кустов, из отупляющих маршей вдоль шоссе, по тропинкам… к бессмысленно далекой автобусной остановке”.

Вот именно: бессмысленной. Все это напоминает роман молодой девушки с женатым взрослым мужчиной в провинциальном городе в советские времена. Но Ваня и Таня — взрослые люди, ему — сорок, ей — непонятно сколько, но не меньше, он разведен, она условно замужем (муж — тот самый Анфилогов — в экспедиции, из которой уже никогда не вернется), и у обоих есть отдельные (тайные от всех) квартиры, и дело-то происходит, напомню, в мегаполисе типа Екатеринбурга в 2016 году! Так какого же черта, спрашивается?

Воля автора, и больше ничего. Автор упорно называет все это “экспериментом”, который Таня с Ваней, дескать, ставят над собой и над своей судьбой, а самих их соответственно — “экспериментаторами”. Но, помилуйте, у эксперимента бывает какая-никакая цель, а тут что? Проверить чувства лишениями? Но он и так не принц, она — не принцесса. И их легальная жизнь мало чем отличается от нелегальной. До поры.

Все круто меняется в конце романа. Тане, этой “блеклой красавице”, этому “существу из зазеркалья” нежданно-негаданно достается наследство от сгинувшего в Рифейских горах мужа. И вот вам, чуть не на второй день, ее новый портрет:

“Она была нарядней всех вокруг: ее облипало что-то блестящее, с узором леопарда, ветер раздувал до укромного светлого пуха распахнутую шубку розового меха, на ногах сверкали стразами и виляли зеркальными каблуками розовые сапоги… Татьяна летела, как слепая, лицо ее было пятном, но там сияло такое счастье, что Крылову захотелось сесть на асфальт и заплакать”.

Короче, наконец девушка счастлива. Стразы, розовый (т.е. крашеный) мех… Так в наши дни одеваются не самые дорогие проститутки, и так, значит, представляет себе автор моду 2016 года. Ладно, не в одежке суть. Послушаем героев, которые наконец-то заговорили своим, а не авторским языком. Оно и понятно: про деньги говорить проще, чем про любовь.

“…Ты не поверишь, сколько денег оказалось на счетах у Василия Петровича! Вот угадай, сколько?

Крылов машинально пожал плечами.

— Ладно, тогда держись за что-нибудь, — Татьяна поверх очков сделала веселые и страшные глаза, но вдруг крепко зажмурилась и упала навзничь на потекшую было с кровати розовую шубу. — Нет, не скажу! Пусть это будет только мое! Вот веришь — ночью не могу спать больше трех часов. Вдруг проснусь, как от толчка, и сразу вспомню — сколько! И меня будто подбросит! Брожу по старой своей квартире и думаю — как же я жила тут так долго?”

Прощай, небесное созданье! При ближайшем рассмотрении девушка с красивым скелетом оказалась акулой почище самой Тамары. Только та свои миллионы собственным криминальным трудом зарабатывала, а этой просто так достались, ни за что. Бывает, конечно. Но как ей удавалось на целых пятистах страницах скрывать свою сущность от Крылова и от читателей?

Он ей говорит: “Нам с тобой эти деньги не нужны… Нам не справиться с этими деньгами… нас эти деньги сомнут. У профессора были еще жены, они сейчас немолоды. У него остался сын. Пусть они унаследуют…”.

Ну не дурак ли? Сам же еще недавно в мечтах своих рисовал такие большие деньги, что “срок их действия простирался далеко за пределы жизни, помещая обладателя в своего рода обеспеченную вечность”. Отчего же теперь “не нужны”, “отдай”? Не хочется быть на иждивении у дамы? (Он потому и от Тамары ушел, а тут такое дежа вю).

Но девушка, не будь дурой, отвечает:

“Не бери на себя слишком много. Да, встречались, ну и что? Если хочешь знать, в этом браке у меня и до тебя был один любовник”.

И уезжает в Женеву.

Это не про любовь роман. Это, граждане, роман про деньги. Все его герои отчаянно, как перед концом света, пытаются разбогатеть — профессор, Колян, Тамара, Дымов, хозяин камнерезки, посланный им соглядатай… Сам Крылов на протяжении всего романа ждет возвращения своего злого гения Анфилогова в расчете на большие деньги и ту самую “обеспеченную вечность”. И, наконец, неземная Таня оказывается совсем не прочь стать земной и богатой. И все они делают это, разумеется, нарушая закон и попирая мораль. (Других способов заработать наши писатели будто бы не знают).

В результате: или погибель — Анфилогов, Колян, соглядатай (принявший смерть прямо как булгаковский Берлиоз); или — разоблачение и разорение (Тамара, Дымов), или — новая гонка, новый Сизифов труд (Крылов, Фарид). В выигрыше пока одна Татьяна: все загребла и подалась за границу.

Ситуация 90-х — начала 2000-х.

Славникова описала в своем романе не будущее, а недавнее прошлое и настоящее. Герой, которому в 2016-м сорок лет, родился, стало быть, в 1976-м. Это поколение уже сегодня — и в политике, и в бизнесе, посмотрите на них, они же совсем другие. У них менталитет другой, хватка другая. А Крылов, каким его показывает Славникова, — это типичный сорокалетний неудачник образца 90-х.

Да и само социальное столкновение, которое она описывает, уже было. В августе 1991-го, в октябре 1993-го. Может ли нечто подобное повториться через десять лет (если считать от сегодняшнего дня)? Не знаю. И никто не знает. В любом случае это будет зависеть не от идеологического противостояния “белых” и “красных” (никого из них уже не останется к тому времени, ряженые не в счет), а от отношений собственности, от того, произойдет ли в предстоящие десять лет новое ее перераспределение. Поживем — увидим.

Вся политическая составляющая романа потому чужеродна, что изыми ее — ровным счетом ничего не изменится, разве что страниц в книге поубавится. На основные события романа это никак не повлияет. Сюжетно из “битвы” красных и белых вытекают лишь два обстоятельства: Крылов временно теряет Таню (непонятно, почему бы ей не дождаться его на той же площади) и знакомится с компьютерщиком, который потом ему пригодится. То и другое могло произойти в другое время и в другом месте, политика тут ни при чем. Тем более что отношение Крылова и других персонажей к происходящему на площади автором никак не определено: с кем они, за кого они? Но это и хорошо, не хватало еще сделать из того же Крылова идейного борца.

Тогда зачем все это? Для романа — низачем, а для автора… Может, чтобы первой застолбить тему? Такая дата — столетие революции, так и просится на бумагу, в роман, в эпопею. И правда, тема заслуживает своей эпопеи. Может, к настоящему 2017 году найдется автор и напишет. Только вот название уже монополизировано, хотя и использовано почти вхолостую. Впрочем, если иметь в виду чисто рекламный ход, то, наверное, и не совсем вхолостую. А что книга издавалась в расчете именно на коммерческий успех, сомневаться не приходится, стоит посмотреть на обложку. Женские ноги, ювелирная ящерка…

“Красотища обложки бросалась в глаза за километр, но как-то сразу становилось понятно, что изображенная на ней блондинка с прической, как эклер, и красавчик гей… не имеют никакого отношения к героям романа. Обложка была для книги будто чужая одежда”.

“Прическа, как эклер”... О сравнениях, которые придумывает Ольга Славникова, можно написать целую диссертацию. У нее что ни слово — то сравнение. Все на что-то похоже, любой предмет напоминает ей какой-то другой предмет.

“Река лежала на песочке, будто женщина на простыне”. Можно и наоборот: “Женщина лежала на простыне, будто река на песочке”, так даже лучше. Обычно сравнения и прочие эпитеты и метафоры призваны как бы “приподнять” предмет, а у Славниковой, наоборот, ее сравнения предмет как бы “опускают”.

“Красные, как палки копченой колбасы, рифейские сосны”, “к городской реке с глубоким, как желудок, парковым прудом”. Вот если бы колбасу сравнить с сосной или желудок с прудом, это бы их — колбасу и желудок — облагородило, обратное сравнение, хоть и точное, объект сравнения — в данном случае сосну и пруд — обытовляет. Эта манера сравнивать красивое (например, природу) с некрасивым (бытовыми предметами) у Славниковой доведена до совершенства. Пруд еще и “причмокивал, как резиновая грелка”, а “лодки у дачного берега выглядят семечной шелухой”. Или вот еще сравнение: “Бывает, что дырка в земле, похожая на беззубый и запавший старческий рот, ведет исследователя в шахту позапрошлого века…”. “Старухи осеняли себя мелко и трудолюбиво, будто накладывали штопку”. А как вам “сердце, которое при вскрытии оказалось буквально разорванным пополам вроде абрикоса” и “голова покойника” (все того же соглядатая), которая “перекатывалась с боку на бок, будто пустая пивная бутылка”?

Эх, жаль, что нельзя привести здесь всех замечательных в своей изощренности сравнений, сочиненных Славниковой! Местами роман похож на учебник для начинающих литераторов, и впрямь есть чему поучиться дебютантам литературы. Процесс чтения это, конечно, утяжеляет, а порой и затемняет смысл написанного.

“Наваждение было настолько сильно, что отец, считавший себя в чем-то дипломатом, даже пытался обработать зубного техника, ставившего свой подержанный “жигуль” рядом в “мерседесом”, но техник, которому на короткое тело достался череп слона, вел себя как изнасилованная женщина и ничего не прояснил”.

Но вот парадокс: в “рифейских” главах эта страсть автора все со всем сравнивать сходит на нет, здесь текст словно не нуждается в специальных литературных подпорках. Описывая красоту Рифейских гор, автор почти не прибегает к сравнениям, а те, что все-таки встречаются в тексте, неназойливы и вполне органичны.

Что же до мистики, на которую почему-то особенно упирают в аннотациях издатели, то ее в романе немного. Славникова словно отдает дань традиции: нельзя же, в самом деле, писать об Урале, то есть, пардон, о Рифее и не упомянуть Хозяйку Горы, или, как, снижая пафос, называет ее автор, Каменную Девку. Но и только. Большой смысловой, сюжетной нагрузки она не несет, глухие намеки на то, что одна из женщин Крылова — Тамара или Таня — и есть натурализовавшаяся Хозяйка, всерьез не воспринимаются. Славникова все-таки сугубый реалист, потому у нее и фантазийная часть не слишком получилась, и с мистикой слабовато. Сама-то она в “горных духов” явно не верит, даже насмешничает, как и над некоторыми другими, вполне реальными уральскими традициями вроде культивировавшихся в советское время народных промыслов и народных хоров. Мимоходом и писателям уральским досталось (в лице некоего Семянникова), и тамошним властям перепало (губернаторская дочка Евгения Кругель — это Россель, что ли?).

Господи, сколько же всего уместилось в этот роман! И большого, как великие и вечные Рифейские ли, Уральские ли горы, и — мелкого, пустого и ничтожного, как мышиная возня людишек, копошащихся у их подножия.

Отдадим должное автору — это был большой, тяжелый труд. Но немало труда и терпения потребуется и от читателя, чтобы осилить этот роман.

Осилить, конечно, можно.

Полюбить — так, чтобы захотелось перечитать, — вряд ли.