Федор Шелов-Коведяев

Россия на сквозняках глобальных перекрестков

Мы ничего не поймем в острых противоречиях, вскрытых процессами глобализации, и в том, какое место предназначено в них России, пока не уясним себе, во-первых, что конкуренция двух глобальных проектов — Восточного и Западного — на просторах Евразии разворачивается на протяжении всей письменной истории человечества. Во-вторых, в чем, помимо невиданных ранее ресурсов, задействованных здесь и сейчас, заключается своеобразие ее нынешнего этапа.

Ведь еще примерно пять тысяч лет назад первые князьки крохотных оазисов Междуречья в своих надписях гордо именуют себя властителями четырех сторон света, делая заявку на мировое господство. Чуть позже то же наблюдается в Китае. Тут сразу обнаруживается несколько важных моментов. Восточный вектор глобализации оказывается первичен по отношению к своему западному собрату. При этом он насквозь идеологизирован, так как желание порулить миром никак не обеспечено необходимыми для этого ресурсами. Перечисленное не есть универсальный код цивилизации. Ни с чем подобным мы не сталкиваемся в европейской модели. Ни у древних греков, пускай смотревших на остальной мир, как на варваров, ни у римлян первых веков их истории мы не найдем ничего похожего. Две масштабные интервенции персов на Балканы и масса мелких утеснений эллинов потребовались, чтобы Александр отправился на Восток. Но и тогда он пошел за поживой. Сам официальный лозунг кампании был — возвращение поруганных святынь. Если проще — казны, драгоценных утвари и украшений храмов, вывезенных мидянами из материковой Греции. Лишь в третий раз разгромив Дария, когда армия того разбежалась, оставив распростертую перед победителем беззащитную огромную державу, военный совет македонцев настоял на том, чтобы их предводитель ее подобрал. Вместе с ответственностью.

Отсюда следуют свои наблюдения. Западный глобальный политический проект играет вторичную, подчиненную, страдательную роль по отношению к восточному, всего-то отвечая на вызов последнего. Он, в отличие от него, сугубо прагматичен. Имперская идея возникает в нем лишь после овладения ресурсами, потребными для ее реализации.

То же самое происходит с римлянами. Сначала они дважды (по просьбе эллинов из Великой Греции и защищая Рим от Ганнибала) разбивают карфагенян на своей территории, затем, в третий раз — в Африке. И лишь потом встают перед необходимостью держать ответ за состояние Средиземноморья. При том что консерваторы в сенате на каждой стадии сопротивляются тому, чтобы народ занимался кем-либо, кроме самого себя. А идеология Римского Мира — первой состоявшейся глобальной державы, ибо она объединяла в своих рамках всю тогдашнюю ойкумену, — и вовсе возникает намного позже описываемых событий.

Русь также консолидировалась и перешла к экспансии в борьбе со степью. Запад занялся поисками альтернативного пути в Индию ради удешевления товаров, шедших из нее континентальными дорогами.

В пределах рассматриваемой оппозиции Византия политически является продолжением западной модели. Это, кстати, очень хорошо понимали все франки. Как те, что восхищались ею, так и те, что стремились элиминировать ее как живого и непосредственного наследника Римской империи, воплощающего в себе, после гибели западных провинций, всю ее полноту, включая манеры, одежду, состязания, диспуты, гигиену и развлечения. Но и мы должны помнить, что партии, муниципалитеты и парламент, да и философия, глубокие естественнонаучные знания (о шарообразности Земли, например), римское право, высокая официальная латынь и стандарты образования существовали в ней тогда, когда в Западной Европе их и в помине не было.

К тому же демократические институты и самоуправление прежде всего возродились на Западе в тех католических городах (Венеция, Флоренция, Генуя), что временно были возвращены от готов под власть Константинополя. В них же, а вовсе не из “духа протестантизма”, проросли начатки буржуазного уклада и конкуренции, реплики греческого агона, лежащие в основе современного капитализма.

В Исландии же и Англии буржуазные порядки, как и парламенты, возникли намного позже и не без их влияния. А протестанты привнесли с собой, на самом деле, новое качество навыков групповой солидарности и коллективных действий.

Византия передала своим западным соседям еще и технику фрески и мозаики, базилику, ротонду и крестово-купольную архитектуру, элементы стиля, названного “романским”, и прочее. Без ее примера был бы невозможен интерес к древностям, пробудивший Ренессанс. Многие папы и кардиналы изначально, да и позднее, были греками или выходцами из Малой Азии.

Важно понимать, что Византия и Запад — две стороны одного целого. Оболгали ее как восточную сатрапию духовные наследники тех, кто с черной неблагодарностью наблюдал за ее гибелью, — ученики Вольтера и Гиббона. К сожалению, эта клевета — ведь интриг, волокиты, деспотизма, мздоимства, раболепия и произвола было не меньше и при западных дворах, стоит почитать Рабле и Свифта — глубоко укоренилась в европейском мышлении. Еще более она, клевета, свойственна, увы, современным русским либералам, чьи взгляды на Византию, как и оценки заслуг протестантизма и перспектив экономики потребления, остаются глубоко провинциальными на фоне актуального этапа движения европейской мысли.

Интересно, что падение Византии, как завершение первой ступени западного глобального политического проекта, практически совпало с прелюдией его перехода во вторую стадию — образования колониальных систем европейских королевств, с Великими географическими открытиями. После освобождения колоний на наших глазах возникли неоколониализм, экономическая транснационализация и, как трансформация последней, современная глобализация.

Таким образом, западный глобальный политический проект оказывается, во-первых (если не считать исламистов в центре Европы, появившихся там после крушения Византии), успешным и, во-вторых, непрерывным на протяжении более двух тысяч лет.

Совсем не то происходит с восточным оппонентом западного глобального политического проекта, который хоть и возник раньше и инициировал европейскую активность, так пока и не состоялся. Персия споткнулась об Элладу и Скифию, Карфаген — о союз греков с Римом, монголы — о Русь, турки — об Австрию.

Лишь арабский халифат территориально приблизился к могуществу Рима (отчего к его эвокации постоянно прибегают современные мусульманские экстремисты). Но просуществовал он как единый организм всего несколько десятилетий. И не оставил после себя сопоставимых по охвату наследников.

Ханьский Китай тоже распался и был стянут воедино внешними агрессорами: сюнну и юэйджами. Затем роль его объединителей сыграли опять завоеватели — монголы, джурджени и маньчжуры. В ХХ веке ту же функцию исполнила заимствованная извне идеология. Оттоманская Порта не была глобальной: по контролю она уступала халифату и была окольцована более обширными колониальными империями европейцев. Да и представления об ойкумене к тому времени принципиально изменились.

Итак, восточный политический проект еще и неудачен. И заражен вирусом самораспада. Получается, что политический прагматизм устойчив, а идеологизм, даже вторичный (вспомним тот же Рим и Византию, да и колониальные сети), — нет. Важно понимать, что я говорю именно о моделях и их способности (или отсутствии таковой), трансформируясь, сохранять свое главное содержание, адаптируя его к новым обстоятельствам. А не об отдельных проявлениях — ведь и западные империи, как мы знаем, рушились. Все оказывается прямо наоборот, стоит нам обратить внимание на культурную сторону истории в традиционном понимании.

В сфере духа Восток всегда проникает в самое сердце Запада: от культов Кибелы и Исиды в Риме, через христианство и теперь вот индуизм, буддизм, даосизм… далее везде. Напротив, адаптированное Европой христианство, в отличие от родного восточного ислама, плохо приживается в Азии после утраты колонизаторами прямого политического контроля над той или иной территорией — Филиппины здесь исключение, подтверждающее правило. Да и в том, что касается многих базовых культурных навыков и знаний, миф о похищении Европы лучше всего отражает реальное положение вещей. Даже представление о научных достижениях греков и римлян западникам, наряду с Византией, вернули сначала арабы и евреи.

Так что напрасно американцы удивляются тому, что глобализация оказалась улицей с двусторонним движением. Они ухитрились проглядеть не только то, что так было всегда, но и что ныне США беспорядочно откатываются перед восточными технологическими успехами. Такая развилка объясняет ожесточенность противостояния в ее рамках. Ведь один проект, в дополнение к политическому доминированию, хочет навязать свои культурные предпочтения. Другой, довеском к культурному превосходству, проталкивает свои политические идеи. А природа не терпит всего и сразу. Как и вообще однообразия. Которое сродни пустоте.

Какое место в обрисованной системе занимает Россия? Изнутри и извне нам привычно транслируют, что она всегда была восточной сатрапией. Напрасно. Не буду далеко ходить за примерами. И основали нас датчане (варяги). И главные связи в домонгольское время и после были с Европой. И династических альянсов всегда с нею было не счесть. И контроль Ига был уже через 80 лет номинальным. И поклоны Калиты и прочих в Орде были сугубо прагматичны. И демократические традиции не только на Северо-Западе, но и в посаде вообще хорошо известны.

Даже формально впав в восточный проект с идеологемой Третьего Рима, Грозный пошел воевать не Константинополь и западных христиан, как был бы должен, если бы предался ей душою, но Астрахань и Казань, бывшие пробками на наиболее прибыльном тогда торговом пути. А с латинянами по своей инициативе лишь однажды столкнулся в поисках короткого пути и незамерзающих портов — коммерции с Ганзой, Голландией и Англией. Сплошь одна голая прагматика.

Казаки, расширяя наши границы, в унисон с общей западной политикой, на восток и юг, вели себя, как типичные культуртрегеры. И Петр, как мы теперь знаем, ничего революционного, кроме эксцентричности и новых ресурсов, не внес в прежнюю политику Рюриковичей и первых Романовых, хотя и придал ей новый мощный импульс. Оттого после него Россия окончательно была признана членом европейской семьи.

В восточный проект отечество впервые вляпалось в 1917 году. Мировая и перманентная революция, всемирная республика Советов — из его логики. Как и необеспеченность ресурсами: для реализации подобных планов отсутствовало единство в социал-демократии и рабочем движении. И средства: деньги даже на одну страну пришлось получать путем предательства. Но они тоже не дали эффекта. Несмотря на ограниченные пределы, в которых были истрачены.

Парадокс в том, что и там Россия продолжала вести себя по-западному. Индустриализация, политика в Средней Азии и на Кавказе, Афганистане и Чечне не по методам, а по тиражируемым матрицам является вестернизацией.

А поскольку восточный политический проект несет в себе механизм самораспада, то развалился и Варшавский блок, и СССР, который Горбачев не успел привести на Запад, и другие социалистические федерации — Чехословакия и Югославия. Оттуда же родом проблемы Грузии, Украины и Молдавии, со своими квазиавтономиями, и рыхлость СНГ. И угроза дезинтеграции России.

Последняя — реальна. Если мы ничего не изменим. Поскольку требования признать страну великой державой без заботы о действительном обеспечении ее достоинства есть голая идеология. Не более — на фоне миллионов сирот, беспризорных, бездомных, брошенных без заботы стариков, нищих носителей интеллектуального и культурного ресурса и куража над ними политического и экономического классов, стимулирования инвестиций за рубеж в ущерб внутренним программам. И раскола единого социального пространства в ходе монетизации льгот на три части. Что придает укрупнению регионов дополнительный зловещий оттенок.

Хочешь быть великим — стань им. Все с тобой согласятся. Как это случилось с Америкой, без шума оседлавшей в ХХ веке ключевые мировые транспортные, энергетические, финансовые и информационные узлы. Вот прагматический подход.

Чтобы избежать худшего, мы должны вернуться домой. На Запад. Не пугая сами себя тем, что он хочет нас расчленить. Свои сумасшедшие есть и там. Но никто еще не принял решения в соответствии с их кошмарными видениями.

У Запада есть две структуры, готовность присоединиться к которым однозначно зафиксирует серьезность наших намерений, — НАТО и ЕС. Внутренние проблемы последнего делают процесс взаимной конвергенции с Западом достаточно длительным. Нам предстоит решить структурные и институциональные вопросы, обеспечить национальные интересы на общем рынке труда и т.д.

Но и у Евросоюза хватает проблем. Не только с конституцией и экономикой. Ему надо как-то определяться со своей идентичностью. Настораживает безудержный нравственный релятивизм в отношении семейных ценностей, популярность эвтаназии, кризис рождаемости и всплеск молодежных самоубийств. Ускоренно объединяться, без взаимоприемлемых развязок, тут было бы опрометчиво. Так же, как и искусственно тормозить движение навстречу друг другу. А время не ждет.

Значит, остается НАТО. Если не вся сразу (что лучше), то хотя бы ее политическая структура, дополнительными плюсами которой является то, что, во-первых, она сразу объединяет страны и Северной Америки, и Европы. Во-вторых, опыт наших совместных маневров и операций показал высокую степень технического и профессионального соответствия военных частей обеих сторон. Заодно выявив, что наши военные — более универсальные солдаты, чем их.

Нашей независимости это не угрожает: сорокалетний пример Франции и отказ Альянса от коллективного участия в иракской кампании красноречиво свидетельствуют, как далеко простираются в нем границы свободы. Не стоит и демонизировать процедуру принятия в блоке решений: нельзя называть диктатом навыки коллективной дисциплины, позволяющие быстро и эффективно принимать и проводить подлинно совместные решения в общих интересах.

Могут сказать: нас там не ждут. Но ведь ждали. Я сам вел предварительные консультации в начале 90-х с Генеральным секретарем М. Вернером и его заместителем Де Франкисом. Потом была неудачная попытка 2001 года, когда стороны не поняли друг друга. Последние контакты Сергея Иванова идут в правильном направлении. Но им надо придать новую логику. Она здесь проста: 60 лет назад у нас и Запада был общий враг. И мы были в одной коалиции. Есть он и теперь. Так отчего же нам вместе не состоять в едином Альянсе?

Конечно, чтобы избежать повторного срыва, президенту Путину надо предварительно проговорить данную идею с ключевыми фигурами. Почему я оптимист? Да потому, что Запад, в отличие от положения сразу после 11 сентября, начинает осознавать нависающую китайскую угрозу.

Идеологема Поднебесной, управляющей миром, как своими провинциями, целиком погружает Китай в рамки восточной политической модели. Оттого марксистская идея мировой революции и всемирной республики и ее носитель, компартия, столь органично вписались в общество. Как и официальный атеизм, ибо конфуцианство, по сути, ставит человека выше божества.

В практическом плане дело усугубляется тем, что китайцы полностью контролируют мировой рынок товаров массового спроса и половину электроники, затащили к себе один триллион только американских инвестиций, обладают несколькими сотнями миллионов бизнесов хуацяо, работающих по всему свету прежде всего на интересы метрополии. Их атаки на прямой контроль над нефтяными промыслами отбивать все труднее и нам, и США. А там, где китайцы чувствуют слабое звено, как в британском автомобильном концерне “Ровер”, они уже позволяют себе капризничать по цене. Ясно, что притворившийся прагматичным китайский проект де факто уже оседлал Запад его же средствами.

Впервые не европоцентричная, а восточная по идеологии и организационно западная модель может стать объединенной и объединяющей и всеохватной. Схватка Запада с терроризмом на взаимное уничтожение, за которой Пекин наблюдает, как обезьяна из известной притчи, делает такую перспективу только более реальной.

Я ничего не преувеличиваю. Неспроста режим КПК распорядился ускорить перевод иероглифики на латинскую графику. В свое время иероглифы были созданы для того, чтобы все подданные императора одинаково понимали его указы. Теперь готовятся к тому, чтобы транслировать их тем, кто не способен постичь китайскую грамоту в оригинале.

История, кстати, уже знает случаи “западного” отклонения восточного политического проекта — империю Чингисхана на первом этапе. Поучительный пример, ибо он вернулся на круги своя.

Что нам принесет вступление в НАТО? Во-первых, это патриотично, поскольку сохранит территориальную целостность России. Во-вторых, мы включимся в самую мощную оборонительную конструкцию Северного полушария и обретем, дополнительно к собственным силам, надежную солидарную защиту. В-третьих, освободимся от трех из четырех до сих пор планируемых направлений (Север, Юг, Восток, Запад) противодействия потенциальным угрозам. Значит, получим и свободу маневра, и реальный шанс переориентировать наконец инвестиционную активность в область фундаментальных знаний и разработок (включая оборонный НИОКР), за которые мы отвечаем в нашей модели цивилизации, и расширение международной кооперации. Следовательно, в-четвертых, вероятность входа наших технологий, совместно с другими европейцами, в закрытые пока нам секторы рынка вооружений и прочее.

Свой интерес есть и у Запада. Он получает предсказуемого союзника. Мы замкнем евроатлантическую систему безопасности в северной четверти земного шара на Тихом океане. Она станет завершенной и логичной. Наконец, западный политический проект вернет себе исконный прагматизм. Ведь сейчас, из-за безудержного американского стремления демократизировать Восток, он тоже впал в восточную ересь. Ибо обожествил только одну версию демократии, абсолютизировал свободу в ущерб правде, что для Востока и неприемлемо, и не приносит заявленных дивидендов. Напротив, создает крупные экономические трудности, выходу из которых не помогает даже относительно дешевый доллар. Но которые значительно усугубляет тот факт, что экономика потребления исчерпала себя.

Потребление домохозяйств янки сокращается, дефицит торгового баланса и технологическое отставание, наоборот, растут. В обществе, по мнению ведущих американских аналитиков и социальных философов, набирают обороты процессы дезорганизованности, атомизированности, изолированности. Горячечный азарт во внешней политике перетекает с Ирака на Иран, Сирию, Северную Корею, Ливан, Кубу, ООН, Россию. Что, вкупе с неорганичностью западных обществ ориентализированному поведению, грозит Западу дезинтеграцией не меньше, чем нашей стране.

Восточное вырождение случается с Западом не впервые. Все предыдущие его извращения заканчивались плачевно для их инициаторов. Крестовые походы, Французская революция и Наполеоновские войны, Манифест коммунистической партии и марксизм, итальянский фашизм и немецкий национал-социализм. Да и опыт предыдущих сверхтяжеловесов в ХХ веке показывает, что глобальные империи, без сопоставимого с ними противовеса, живут всего несколько десятилетий. Мир не умеет долго балансировать на одной ноге.

У Америки первые десять лет уже прошли. А процессы лишь ускорились. Послевоенный экономический порядок во многом разрушен. США утратили контроль над нефтяными ценами. Антитеррористическая коалиция тихо ползет по швам. Япония и Исландия (!) предали союзника в деле “США против Бобби Фишера”. Военные не знают, потянут ли еще одну войну на Ближнем Востоке. Госдеп прохлопал наступление событий в Киргизии и Узбекистане. Тревожных симптомов утраты мировым лидером своих позиций еще много. Оттуда и попытки отсрочить собственный развал за счет России.

С приходом нашей страны в НАТО у Альянса появится масса сугубо прикладных задач, решение которых необходимо ради сохранения устойчивости организации после присоединения такого гиганта. Заниматься фантазиями будет некогда, и баланс восстановится. То, что недавно было минусом, обращается плюсом. И не надо бояться появления у блока заодно общих границ с Китаем. Как показывают войны последних десятилетий, не наличие или отсутствие прямого территориального контакта провоцирует теперь конфликт. Скорее, наоборот, быстрее “схлестываются” с государствами, расположенными далеко от собственного порога.

К тому же, если мы открыто и бесповоротно сделаем выбор в пользу НАТО, предполагающий кардинальную модернизацию текущего курса, то можем получить хорошую поддержку нашему вступлению со стороны ряда транснациональных компаний. Желающих покупать Россию и умеющих убеждать правительства. Но разочарованных чинимыми им препятствиями в сочетании с нашим разворотом к Китаю и занимающих сейчас по отношению к нам тоже не слишком дружелюбную позицию.

Итак, возвращение на Запад выгодно России. Но оно также хорошо ложится на психологические установки тех, кто (это важно!) ревностно относится к идее великой миссии России. Ведь, сменив наше свертывание на развертывание, негатив развития на позитив, мы не только себя спасем от распада, но и европейский проект от кровавого передела. Ибо расходиться, если до этого довести, мы будем не как Чехия со Словакией: в Восточном проекте без большой драки не обходится — посмотрите на бывшую Югославию.

Далее, вернувшись в Западный проект с нашими универсальными знаниями, мы обретаем шанс вернуть себе часть уехавшего из страны интеллектуального и культурного потенциала и становимся умом ума и умом сердца самой европейской модели. Ведь на Западе в этом у нас нет равных соперников. Что намного серьезнее положения даже грандов технологии. Куда уж больше влияния!

Здесь нет никакого самомнения. В Европе такое разделение труда было всегда. Греция совершала фундаментальные открытия, Рим отыскивал им прикладные применения. Ту же модель унаследовали Византия и франки. От них она перешла к России и Западу. Даже когда последний был пионером научного поиска, он опирался на эллинскую традицию. А наша страна после всех утечек мозгов все равно обладает 24 процентами интеллектуальных ресурсов человечества.

Бизнес все это прочувствовал быстрее политиков. Положение России сейчас еще лучше, чем в начале ХХ века, когда крупнейшие европейские фирмы перенесли к нам свои штаб-квартиры или важнейшие филиалы и производства. “Майкрософт”, “Боинг”, “Моторола”, “Сан”, “Интел” заказывают весь интеллектуальный продукт в России. Крупные американские компании хотят инвестировать в нашу “умную” промышленность. Европейский термоядерный реактор невозможен без русской науки. Как и новый вертолет — без наших мозгов. А футбол и Формула 1 в Альбионе — без русских денег.

Похоже, мы на пороге превращения в лидера планетарного масштаба. Чем, кстати, не национальная идея — стать локомотивом родной евроатлантической цивилизации? Просто оставаясь самими собой. Нацией Левшей и Кулибиных. Лучше производящей штучный продукт, чем серии. Славной автомобильным тюнингом, а не “Жигулями”. Фундаментальными знаниями больше, чем технологиями. Универсальным, а не прикладным образованием. Отдающей приоритет в труде творческой его составляющей, а не денежной. Если Южная Корея определила свое будущее как “интеллект и традиции”, почему мы не можем увидеть его в “знаниях и творчестве”?

Кроме того, мы, наконец, сыграем роль объединителей СНГ. Многие в Содружестве стремятся в НАТО. Однако из-за проблем с нами не знают, как это сделать. Мы откроем им дверь, возглавив движение. А на первых порах сыграет свою роль и ОДКБ.

У Путина и Буша есть три года на то, чтобы реализовать уникальную перспективу. Они могут, если захотят, навсегда обеспечить себе самое престижное место в истории человечества. Как поистине великие лидеры своих наций и мира в целом. Впервые сумевшие перешагнуть местнический эгоизм в таком формате.

Вместо этого Россия и США наперегонки пытаются договориться с Китаем за спиной друг у друга. Пустая затея. Не только потому, что противостояние двух глобальных проектов его само по себе обнуляет. Или оттого, что выродившиеся западные версии неорганичны восточной модели, а Китай, всегда развивавшийся в ней, ей органичен и, значит, переиграет и нас, и их. Просто он не станет договариваться ни с кем из нас, лихорадочно ищущим его расположения, в стратегическом масштабе времени (который для него начинается там, где для янки — тоже показательно! — он заканчивается: 25 лет). Европейцы и американцы для Китая — “заморские черти”. В буквальном смысле, то есть бесы. И должные быть отправленными в преисподнюю.

К русским Китай относится со смешанным чувством восхищения культурным наследием, зависти к имеющимся всех видов ресурсам и презрения. Ведь китаец живет в потоке божественного времени, где прошлое, настоящее и будущее нераздельны, постоянно перетекают друг в друга и взаимно влияют друг на друга. Такое же понимание свойственно древнерусской литературе и отражено в обратной перспективе икон. Но оно, как и дорогое Китаю ощущение единства ума и сердца, оказалось утрачено современным массовым сознанием.

К тому же в Поднебесной тех, кто постоянно отталкивает от себя священную старину предания, просто за людей не считают. А Россия, вместе с остальным европейским миром, только тем и занимается последние 300—400 лет. Плюс разное понимание Божественного. Для всей авраамической традиции оно есть Абсолют. У китайца же партнер, которого, с помощью магии, выстраивают в нужную себе сторону. Понятно, что из такой системы координат они смотрят на всех “бледнолицых” как на говорящих зверушек. Так какие у них могут быть соглашения с ними? Тем более надолго обязывающие. Никто не заключает договоров с животными.

Да и зачем? Тщетны надежды западников на то, что Китай превратился в прагматический проект западного толка.

Культура вообще, и китайская — в силу ее уникальной древности — в особенности, устроена так, что в ней ничто не забывается и не выбрасывается. И значит, что только китайцы способны править миром, остальные обязаны довольствоваться статусом провинций и слуг Поднебесной.

Затащив к себе колоссальные инвестиции, захватив рынки ширпотреба и электроники, скупая по всему миру промышленность и через бизнесы хуацяо, Пекин, подминая под себя экономику потребления, без которой единственно западное общество жить не может, последовательно идет к своей цели. И уже весьма близок к ней. Симптоматична его антияпонская разминка. Стране Восходящего Солнца весьма решительно и ясно напоминают, у кого она всему научилась и кто, следовательно, является для нее старшим.

Есть еще одна причина, зачем Западу и России объединиться в НАТО. Стоящий перед нами выбор на самом деле прост: или мы спасемся, или накроемся все вместе. Посмотрите, кстати, на успехи Китая в военной сфере. Впрочем, и ему грозят серьезные проблемы в те же ближайшие 20—30 лет. Если крах Китая, России и Запада совпадут, как бы Богу не пришлось восстанавливать разумную жизнь на базе Черной Африки или, еще интереснее, — иных ее форм.

Завершая, обращусь к вновь активизировавшейся некоторое время назад в Америке и Европе аналитической работе, проигрывающей сценарии распада России. Нельзя воспринимать ее алармистски, но не стоит и легкомыслие проявлять. Легче всего объявить эту аналитику очередным заговором и окончательно свихнуться.

Дело, по-моему, и проще и глубже одновременно: понимая логику самораспада восточного проекта, в коем мы пребываем, там готовятся к вероятному оползню и пытаются предугадать его формы в ядерной (но не только поэтому!) стране. Ибо знают, что хуже всего оказаться неподготовленным к обрушению такой махины. Отсюда растет и политика подбирания соседей по нашим границам как дополнительного пояса безопасности основного тела Запада от надвигающейся лавины.

Правда, есть и те, кто рассчитывает, что за время нашего распада, который может растянуться на десятки лет и тоже потребует прагматического напряжения, Запад найдет очередной промежуточный выход для себя на следующие 25 лет. А там пусть думают другие. Втуне. Где работают глубинные коды цивилизаций, технические решения, которыми так славен Запад, без их опоры на широкий культурный фундамент, что есть у нас, а там исчерпан, не проходят.

А вот когда мы всерьез займемся тем, за что отвечаем в европейской модели, — культурой и возвращением традиционной нравственности ее исконного места, — совершим стратегический структурный маневр в широкие социальные инвестиции — универсальную, фундаментальную науку, образование, медицину, широко понимаемую культуру, перестанем воспринимать их как точки чистых затрат, экспортировать мозги и проигрывать наше стратегическое преимущество Китаю — не секрет, что в западных университетах теории у русских профессоров обучаются в основном китайцы, — то есть предадимся подлинному, а не квасному патриотизму, — тогда мы обретем на Западе мощных союзников среди очень влиятельных там сил, для которых распад России является кошмаром. А смена нашей естественной убыли на такой же рост — благом в общих интересах. Как и возможность обучаться в наших центрах и создавать в Сибири и на Дальнем Востоке минимально приемлемую для белого человека инфраструктуру. Осуществление же, пусть и без Ходорковского, проекта нефтепровода через Мурманск на Америку и вовсе снимет все риски. Вашингтон едва ли не больше нашего будет после этого заинтересован в целостности и стабильности России: ибо пока получает энергоносители исключительно из регионов, сотрясаемых тайфунами и конфликтами. Откуда и цены.

Но сейчас наши правители, увы, развернули главные программы кооперации на Восток. Им надо опомниться, иначе они неизбежно развалят страну. Причем, поскольку, в отличие от эпизода перестройки и первых лет Ельцина, живут в Восточном политическом проекте, то обязательно с кровью. Или отдадут ее в руки Китая. Который будто специально пичкают современным оружием.

Нам нужны масштабные иностранные инвестиции? Так давайте не бросаться за ними в любые, тем более лукавые, объятия, а проведем реституцию отнятого большевиками имущества. Это лучше, чем десятки некачественных законов и пустых призывов, покажет, что страна привержена уважению священного права частной собственности.

Претендовать на дооктябрьское (следовательно, без нефтянки, газа, металлов, то есть без избыточного напряжения на рынке) наследие смогут, в натуральной форме или в виде пакетов акций, в лучшем случае несколько тысяч преуспевших в вынужденном изгнании потомков “старых русских”. Но зато они интегрированы в мировую бизнес- и политическую элиту, а настоящие деньги и союзы ходят по личным связям. И лучше своих “новых” коллег понимают значение и доходность широкого и фундаментального гуманитарного и естественнонаучного, образовательного и культурного продукта для возрождения России. Следовательно, станут дополнительным фактором ее консолидации, единства и процветания.

У меня нет априорных вкусовых ограничений как ни в отношении Запада, так и Востока. Однако понятно, что, конвергируясь с Западом, мы обретаем солидную дополнительную защиту против всех адресованных нам стратегических угроз. Объединяясь с Востоком — получаем лишь эфемерные дивиденды. Восток не забыл травм, нанесенных ему нашим вестернизаторским пылом. И готов, если уж мы впали в ослепление, цинично использовать Россию в сугубо эгоистических интересах. Не более того. Опыт СССР с арабами это прекрасно доказывает.

Остается еще миф “третьего пути”. Якобы Индия и Китай уважают нас именно за попытки пройти по нему. Ничего подобного — Индия сама ориентирована на Запад. А льнет к Москве, поскольку после того как Мао вызывающе обманул Хрущева с атомной бомбой, Кремль поддержал ее против притязаний Пекина. И продолжает служить противовесом ему до сих пор.

Поднебесная же просто ласкает телка, предназначенного на убой. Не пугать же его заранее — не нагуляет веса. И не стоит утешать себя тем, что в наших холодах выживают только выходцы из ее северных провинций. На нас хватит и 300 миллионов китайцев-северян.

Вообще же, самореализация в Евразии вне западного и восточного проектов не то что нигде и никогда не была доведена до логического конца, но даже не возникала. История размежевания в Движении неприсоединения это ясно показывает. Не состоялась она и в СССР. Так не надо городить очередную утопию.

Если, дабы принудить другую сторону к большей сговорчивости, так друг друга пугаем — Запад нас распадом, мы его Китаем, — то уже хватит. Всем пора прислушаться к трезвым голосам. Мир содрогается от игр тех и этих “патриотов”. Достукаемся. Ежели время на раздумья еще и осталось, то оно катастрофически тает.

Кремль может просто пролететь мимо своего окна возможностей. Западные партнеры окончательно решат, что надо дожидаться контролируемого развала России и покупать ее по частям, и закроют тему. И у нас есть те, кто уже воспринял обсуждение подобных сценариев в Европе и Америке как инструкцию и действует в этом направлении. Готовят, так сказать, материальную базу и психологическую почву для раздела страны на несколько кусков и личного обогащения.

Но кто мне докажет, что легче настроить нацию на распад, чем вылечить небольшую группу политического класса от антизападного синдрома?