|
Татьяна Бек
На прощание
Об авторе | Татьяна Бек публиковалась в “Знамени” с 1975 года, именно в № 8 за 1975 год появилось ее стихотворение “Тбилиси”.
Знаменательны названия Татьяниных стихотворных подборок: 1985 г. № 11 — Открытая местность; 1988 г. № 8 — Восемь стихотворений; 1990 г. № 3 — Из книги “Разлука”; 1992 г. № 9 — Невероятный свет; 1994 г. № 9 — Нищая сила; 1997 г. № 9 — В произвольном порядке; 2000 г. № 4 — Узор из трещин; 2001 г. № 11 — Полярница; и, наконец, в 2003 г. № 5 — Скоро звонок… Грустно комментировать ее предчувствование собственной судьбы, но названия — упрямая вещь.
В этом номере мы публикуем стихи поэтов, входивших в круг общения Татьяны Бек.
* * *
Рослый стрелок, осторожный охотник,
Призрак с ружьём на разливе души…
Б. Пастернак
Ветер, и ужас, и дрожь по воде.
Осень ломает решётки кутузки…
Это как в шахматах — мат без гарде
(“Остерегайся”, если по-русски):
Предупреждения чужды беде.
Гроб заколочен. Шапки долой.
— Жизнь, рассчитайся на первый-второй. —
Надо по новой расставить фигурки
И, на доске разыгравши дебют,
В зимнее поле уйти без охулки,
Кротко приняв (по-ненашему “Гут”),
Что и тебя под мелодию “Мурки”
С воздуха, Господи, скоро убьют.
Нежно и насмерть убьют на бегу…
— Дай надышаться землёю в снегу!
Сентябрь 2004
Алые паруса
1
Блаженствуя в нечистой полутьме
И контрабанду разместивши в трюме,
Любила то, чего в своём уме
Любить нельзя. Но я была в безумье.
Я округляла синие глаза,
Как два нуля (читай: zero в квадрате!),
И алые кроила паруса,
Мечтая о взаимной благодати.
Когда теперь, изрядно постарев,
Я вглядываюсь в ужас эпилога,
То вижу порт, разинутый, как зев,
И кутерьму, не знающую Бога.
Скорее — в тень укромную, в кусты,
В необоюдность (через запятую), —
А паруса пущу на лоскуты
И лоскутами раны забинтую.
Всё кончено — судьбе не прекословь.
Действительно, пошла иная драма…
Но сквозь дерюгу проступает кровь,
На алом фоне алая упрямо.
2
От любви ничего не осталось.
Ей, увы, не скомандуешь: “Ать!”.
Разлюбить — это значит: усталость
И бессилие свет надышать.
Было счастьем, а стало приказом.
Было вместе, а сделалось врозь.
Лишь далёким звучит парафразом
Несчастливое слово “авось”.
Мир в лице изменился, заплакав,
Будто мальчика бьют во дворе…
А про Бога спросите монахов,
Что живут на Афонской горе.
* * *
Состоялась и заматерела
Жизнь моя, смирившая озноб.
А сегодня я пересмотрела
Собственные клетки в микроскоп.
Значит, так. Споткнулась на изъяне.
Предпочла не заповедь, а муть.
“Господи, какое наказанье —
Видеть крен, оглядывая путь,
Искажённый зло и непокорно…
Или всё же это Божья власть,
Чтобы мёрли бабушкины зёрна,
Самая существенная часть,
А чужие жглись и прорастали
Бешено, и властно, и вразнос?”
…Этот риторический вопрос
Закавычу, вымарав детали.
И достойно (я ж не травести)
Обживу последнюю площадку.
Поздно перекраивать пути.
Поздно переписывать тетрадку.
* * *
И. Вороновой
На отшибе средней полосы
В мастер-классе музыкальной школы
Бабочка (одна) и две осы
Слушали аккорды и глаголы,
Залетевши в низкое окно
С улицы, где заросли рябины,
Прямо в ноты дедушки Гуно
И в стихи страдалицы Марины:
Слишком сладко, слишком горячо!
И, почуя в воздухе химеры,
Бабочка уселась на плечо
Пианиста, юного без меры.
Это не был насекомый жест —
Это Бог распорядился, чтобы
Воля обнаружила протест,
Плюща ученические пробы.
Музыка свернулась калачом;
Лирика ушла за огороды;
Мальчику отныне нипочём
Каверзы свободы.
* * *
С.П.
Америка — цветной калейдоскоп
Для праздного и скорого бродяги —
Вмиг разлетится на мильоны скоб
И стёклышек, мерцающих во мраке…
— О, небоскрёб, верзила, остолоп,
Не по ранжиру целящийся в маги, —
Ты снова небо над Нью-Йорком скрёб
Куском наждачной пыточной бумаги?
Так получай же поварёшкой в лоб
От разъярённой бабы-бедолаги!
Ты будь хоть лидер средь земных “калош”
(Так я орала с бурею в подкорке),
Но музыку,
но музыку не трожь, —
Пускай царит в небесной самоволке
Над суммой лиц,
сумятицею рож
И веником, сметающим осколки…
А в остальном действительно хорош
Успешный трэш,
бытующий в Нью-Йорке!
* * *
Наверху — словеса и угрозы,
А с исподу — дублёная честь.
В океане подводные горы
(Я читала в учебнике) есть.
Мы с тобою родные по расе,
Но меж нами — больная стена…
— Уходи от меня восвояси,
Ибо это Свояси — страна,
Где доступно — назло кривотолкам,
Составляющим музыку масс, —
Отлежаться в молчании долгом,
Как отдельный и острый алмаз.
Одиночество, темень, терпенье:
“Будь, — как в школе кричали, — готов!”
…А потом возвращайся:
ступени
Стосковались без твёрдых шагов.
Публикация Екатерины Орловой
|
