Александр Храмчихин

Вторая мировая: сослагательное наклонение

Об авторе | Храмчихин Александр Анатольевич родился в 1967 году в Подмосковье. Окончил физический факультет МГУ. В 1995—1996 годах работал в аналитических структурах избирательного штаба НДР, затем штаба Б.Н. Ельцина, в 1999 году участвовал в избирательной кампании СПС. Руководитель аналитического отдела Института политического и военного анализа. Сферы деятельности – внутренняя политика федерального и регионального уровня, внешняя политика, вопросы военного строительства и вооруженных сил в России и за рубежом. Автор книг “Выборы в шестую Государственную думу: итоги и выводы”, “Выборы президента РФ: итоги и выводы”, изданных ИПВА в 1996 году. Автор и ведущий базы данных по политической ситуации в регионах РФ, сотен публикаций на политические и военные темы в печатных изданиях (НГ, НВО, ЛГ, “Время МН”, “Знамя”, “Отечественные записки” и др.) и на интернетовских сайтах (russ.ru, globalrus.ru, ima-press.ru, rbc.ru и др.). Выступает как эксперт в программах ТВ и радио (ВГТРК, REN-TV, “Радио России”, “Маяк-24”, “Маяк”, РБК-ТВ, Эстонское радио и др.).

Вторая мировая война не имеет аналогов в мировой истории по масштабу своего влияния на судьбу человеческой цивилизации. Эта война до сих пор вызывает огромный интерес не только у специалистов, но и у “простых” людей, интересующихся историей. В частности: могла бы история пойти по-другому, если бы иначе сложился сценарий Второй мировой?

Гигантское количество боевых эпизодов, из которых состояла Вторая мировая, теоретически предполагает бесконечное количество вариантов альтернативного развития событий. При этом очевидно, что на общий исход войны подавляющее большинство альтернатив не повлияло бы из-за своей локальности. Тем не менее, в ходе войны, безусловно, было несколько “точек бифуркации”, то есть таких моментов, которые на самом деле давали возможность написать другой вариант истории.

Первая “развилка” имела место в первые же дни Второй мировой — в сентябре 1939 года. До сих пор не находит разумного объяснения поведение Великобритании и Франции в этот момент. Понятно, что они хотели “канализировать на Восток” гитлеровскую агрессию, но зачем тогда вообще объявили войну Германии после ее нападения на Польшу? А раз уж объявили войну, так надо было воевать. Осенью 1939 года Вермахт был еще далек от той великолепной формы, которой достиг к весне 40-го. Польская кампания оказалась для немцев очень непростой. Победу им обеспечили внезапность нападения, качественное и количественное превосходство в технике (особенно в танках и авиации), возможность нанести удары сразу с нескольких направлений (с запада из самой Германии, с юга из Словакии, с северо-востока из Восточной Пруссии) и, прямо скажем, помощь Советского Союза. Для разгрома Польши Гитлер задействовал большую часть вооруженных сил (в частности, 100 процентов танков), на западе оставались лишь не вполне боеспособные части (в основном резервные). При этом одна только Франция, тем более коалиция Франции и Великобритании, превосходила Германию по численности личного состава и количеству техники, не уступая по качеству большинства видов вооружений. Превосходство же франко-британской группировки над противостоящей им немецкой на франко-немецкой границе было подавляющим. Как известно, англичане и французы не сделали абсолютно ничего, философски наблюдая за агонией Польши. И дождались Дюнкерка и марша немцев по Елисейским Полям.

А что было бы, если бы союзники примерно 10 сентября перешли в наступление? В этом случае Гитлер как минимум был бы вынужден снимать значительную часть войск из Польши и спешно перебрасывать на запад. Таким образом, Германия получила бы войну на два фронта в сентябре 39-го, а не в июне 44-го. Весьма вероятно, что Сталин при таком развитии событий поостерегся бы воплощать в жизнь пакт Молотова — Риббентропа, поэтому Польша могла бы продолжить сопротивление. Более того, не исключено, что если бы эта война затянулась, РККА через некоторое время нанесла бы удар по Германии. В итоге война вряд ли приобрела бы статус мировой, оставшись локальным европейским конфликтом с несопоставимо меньшим количеством жертв, чем случилось на самом деле. При этом, правда, не исключено что Франция, Великобритания и СССР, разгромив Германию, возможно, начали бы делить континент уже между собой, поскольку для продолжения войны у этих стран оставалось бы еще достаточно ресурсов и амбиций, в отличие от ситуации мая 45-го, когда СССР и западные союзники были просто не в состоянии после разгрома общего врага начать свои “разборки”.

Впрочем, могло сложиться и так, что англо-французское наступление на Германию не изменило бы общего хода войны. Дело в том, что союзники тогда совершенно не понимали значения танковых и механизированных войск, способных совершать глубокие прорывы, разрезающие и сокрушающие оборону противника. Франция имела больше танков, чем Германия, качество их было не хуже немецких, но они были “размазаны” по пехотным частям, то есть не представляли реальной ударной силы. Поэтому вполне вероятно, что наступление союзников заглохло бы на Сааре и “линии Зигфрида” и уж почти наверняка — на Рейне; немцам хватило бы для удержания этого естественного рубежа некоторого дополнительного количества пехотных частей. Польшу бы в этом случае немцы все равно добили, возможно, лишь чуть позже, а потом, весной или летом 40-го, реализовали бы классический вариант “плана Шлиффена”, ударом через Бельгию и Голландию окружив всю англо-французскую группировку. В этом случае катастрофа союзников могла бы оказаться даже большей по масштабам, чем случилось на самом деле, погибла бы не только вся французская армия, но и англичане, зашедшие на запад столь глубоко, что просто не успели бы добежать до Дюнкерка и эвакуироваться. Впрочем, возможности форсировать Ла-Манш Вермахту это не добавило бы, в итоге война вышла бы на ту же историческую линию, которая имела место в реальности.

Сплочение английской нации перед лицом смертельной угрозы, подавляющее превосходство британского флота над немецким, героизм английских летчиков и наличие у Великобритании радиолокаторов, позволявших обнаруживать немецкие самолеты на подходе к Британским островам, сделали невозможным немецкий десант через Ла-Манш, хотя на подготовку к нему немцы затратили массу сил, времени и ресурсов. Между тем, у Гитлера после захвата Франции был очевидный альтернативный вариант действий — переброска основных сил Вермахта в итальянскую Ливию и удар на восток, к Суэцкому каналу и дальше, в Западную Азию, вплоть до Ирана. Выдержать этот удар англичане в тот момент шансов не имели. Их ближневосточная армия была велика, но с точки зрения поставок вооружения, техники и боеприпасов почти полностью зависела от метрополии. Коммуникации по Средиземному морю были перерезаны немецко-итальянскими ВВС и ВМС практически сразу, снабжение в обход Африки стало для англичан колоссальной проблемой из-за огромного расстояния и действий немецких подлодок. Даже совсем небольшой корпус Роммеля (не более трех дивизий) и подчиненная ему итальянская армия (еще 4-5 дивизий, обладавших крайне низкой боеспособностью) в отдельные моменты в 1941 и 1942 годах стояли в шаге от победы над численно превосходящим британским контингентом. Если бы летом-осенью 1940 года значительные силы Вермахта (хотя бы те 30 дивизий, которые предназначались для вторжения в Англию и бессмысленно “мариновались” во Франции) обрушились на ближневосточную группировку англичан, то не приходится сомневаться, что через несколько месяцев немцы вышли бы к южным границам СССР.

Лишенная нефти Великобритания в этом случае с высокой вероятностью вышла бы из войны. Даже если Черчилль продолжал бы сопротивление, возможности англичан вести войну были бы близки к нулевым. Почти наверняка независимость и нейтралитет провозгласила бы Индия, чьи войска составляли основу британского контингента на Ближнем Востоке. Для нас же главное то, что в такой ситуации немцы получили бы возможность нанести удар по Советскому Союзу не только с запада, но и с юга. Нет сомнения, что на стороне Германии выступила бы Турция. Армия ее была не слишком сильна, но она бы предоставила немцам территорию для удара по СССР.

В реальной истории не достигший цели бросок Вермахта к бакинской нефти стал причиной сталинградской катастрофы и общего поражения Германии в войне. А ведь немцам осенью 42-го оставалось до Баку относительно немного, большая часть пути от западной границы была ими пройдена. В случае же реализации африканского сценария Баку пал бы через пару дней после начала войны. Хочется напомнить, что западносибирская нефть была открыта лишь в 60-е годы, а в начале 40-х более 40 процентов советской нефти добывалось в Азербайджане. СССР сразу бы ее лишился. Заправлять танки и самолеты партийными лозунгами затруднительно, без нефти в ХХ веке много не навоюешь. Кроме того, если бы немцы вторглись в Закавказье, а также (при ударе с территории Ирана) в Среднюю Азию, часть местного населения поддержала бы оккупантов.

Здесь, конечно, возможны были два варианта германских действий: либо удар только с юга, либо с юга и с запада. Первый давал возможность сконцентрировать большие силы в одном месте, что увеличивало мощь удара, но таил опасность застрять на перевалах Кавказского хребта и в среднеазиатских пустынях. Второй вариант приводил к распылению сил немцев, но позволял им взять РККА в гигантские “клещи”, охватывающие всю Европейскую часть СССР. Если бы Вермахт прорвался через Кавказ, он получил бы возможность совершить марш вдоль Волги, провоцируя дополнительные антисоветские восстания среди проживающих здесь народов (пусть и с меньшим успехом, чем на Кавказе и в Средней Азии) и захватывая оставшуюся у СССР нефть. Оптимальным вариантом для немцев было бы частью своих сил занять Закавказье и держаться на рубеже Кавказского хребта, а основными силами — нанести удар с запада, как и случилось 22 июня 1941 года. При таком варианте у нас был “хороший” шанс не пережить эту войну.

Наверное, наш народ вышел бы и из такой ситуации, но, конечно, с еще большими потерями. Может быть, даже потерпев поражение и потеряв часть территории, страна сумела бы все же подняться через годы и взять реванш. Однако даже временный выход СССР из войны практически гарантировал бы контроль, по крайней мере над Восточным полушарием, трем странам — Германии, Италии и Японии и дал бы Германии время создать ядерное оружие. Таким образом, в лучшем случае наша страна победила бы с еще более грандиозными потерями (а выдержала ли бы она их?). Про худший случай даже думать не хочется (оруэлловский “1984” оказался бы святочным рассказиком по сравнению с таким исходом — фантазия писателя обычно беднее фантазии палача). Человечеству очень повезло, что африканский вариант не пришел Гитлеру в голову.

Как ни странно, предыдущий вариант — еще не худший. Превращение мира в концлагерь могло случиться при развитии событий, которое представлялось во многом естественным: создании союза всех тоталитарных режимов, то есть включении Москвы в “Ось” Берлин—Рим—Токио. Это было тем более вероятно после подписания пакта Молотова — Риббентропа и открытого дележа Польши (кстати, германское руководство в первые дни своей агрессии против Польши очень активно настаивало, если не сказать — требовало, чтобы Советский Союз занял “положенную” ему часть этой страны). Собственно, в 1940 году Германия прямо предложила СССР стать членом “Оси”, но Сталин по ряду соображений отказался.

Впрочем, сделать Москву союзником Берлина вполне могли Париж и Лондон. После начала советско-финской войны они не просто поддержали Финляндию поставками оружия, но готовились отправить в эту страну свои войска, а также нанести с территории своих ближневосточных колоний авиационные удары по нефтяным месторождениям в районе Баку. Причем Франция настаивала на проведении этих мероприятий гораздо более активно, чем Великобритания.

Выступи СССР на стороне “Оси”, — Восточное полушарие очень быстро оказалось бы под контролем пары диктаторов. Известно, что? одна Германия, на тот момент вообще не имевшая союзников, сделала с Францией, а заодно с Данией, Норвегией, Бельгией и Голландией. При помощи РККА Вермахт как минимум лишил бы Британию всех ее ближневосточных, а также, видимо, и африканских колоний (можно представить себе трогательную встречу советских и немецких бойцов, например, в Иерусалиме). Как максимум — появилась бы возможность вторгнуться и в метрополию. Хотя после потери колоний метрополия в значительной степени утратила бы значение (см. вариант № 2). Главный вопрос — смогла ли бы удержаться Америка?

Естественно, что ВМС СССР и Германии даже совместно не могли осуществить десантную операцию в Северную Америку. А вот японский флот теоретически мог бы перебросить части Вермахта и РККА, а также самой японской армии на Аляску. Сумели бы японцы обеспечить бесперебойное функционирование коммуникаций между Дальним Востоком и Аляской для переброски подкреплений и средств снабжения? Насколько реальным был марш советских и немецких танковых колонн через арктические районы Канады в сторону США (а до этого их еще надо было перебросить через всю Евразию во Владивосток)? Операция представляется очень сложной, но все же осуществимой.

Нет сомнения, что СССР, Германия, Япония рано или поздно (скорее, рано) перегрызлись бы между собой, причем независимо от того, устояла бы Америка или нет. Более того, война между диктаторами или между их коалицией и устоявшими Штатами вполне могла стать ядерной.

От всех этих “удовольствий” нас спасли бойцы РККА, несмотря на колоссальные потери, взломавшие “линию Маннергейма”, сам Маннергейм, вовремя согласившийся подписать с Москвой мир, а также Гитлер, вовремя начавший полномасштабную агрессию в Западной Европе.

Этот вариант назван так же, как знаменитая книга Резуна-Суворова, поскольку в целом повторяет то, что написал он. Уже никто сегодня не спорит с тем, что группировка Красной Армии на западной границе в июне 1941 года превосходила три немецкие группы армий, предназначенные для реализации “Барбароссы”, по танкам почти в пять раз, по самолетам — в два раза. В танках у нас было и абсолютное качественное превосходство, Т-34 и КВ, коих насчитывалось почти две тысячи, вообще не имели немецких аналогов, да и наши легкие танки почти ни в чем не уступали немецким Т-III и на голову превосходили Т-II и Т-I. “Тигры” и “Пантеры” ведь появились только в 1943 году. Более того, наша группировка имела чисто наступательную конфигурацию. Если, например, один из наших военных аэродромов располагался в 1,5 км (!) от границы, не был прикрыт ни с земли, ни с воздуха и утром 22 июня был забит самолетами, то о чем вообще говорить? При этом, однако, никаких прямых документов, свидетельствующих о готовящемся советском упреждающем ударе, до сих пор так и не обнаружено.

И все же иногда создается впечатление, что вся “ледокольная” дискуссия ведется не о том, точнее, в ней неправильно расставлены акценты. Причиной этому стали, во-первых, “покаянное” предисловие самого Резуна к “Ледоколу”, во-вторых, глупейшая рефлекторная реакция на книгу официозных советских историков, которые немедленно бросились доказывать, что наша замечательная страна не могла быть агрессором.

К началу Великой Отечественной СССР уже был двукратным агрессором. Он совершил агрессию против Польши (вместе с Гитлером) и Финляндии, да и “мирное присоединение” Литвы, Латвии, Эстонии и румынской Бессарабии тоже напоминало агрессию, однако это наших историков почему-то не волнует. С другой стороны, Гитлер был агрессором двенадцатикратным (на его счету были Австрия, Чехословакия, Польша, Норвегия, Дания, Бельгия, Голландия, Люксембург, Франция, Великобритания, Греция, Югославия). Называть войну против агрессора агрессией — это нечто невиданное в мировой практике. Гитлер поставил себя вне закона, и против него были возможны и оправданны любые действия. Уже поэтому истерические попытки доказать чистоту наших помыслов выглядят странно. Почему-то ни мы, ни англичане не стесняемся своей совместной агрессии против Ирана в сентябре 1941 года. Захватили, — и правильно сделали, такая уж ситуация сложилась.

Более того, мы даже чисто юридически были обязаны нанести удар по Германии, поскольку в марте 41-го успели подписать договор о дружбе и взаимной помощи с Югославией. Сразу после этого Германия атаковала и оккупировала нашего нового союзника. В этот момент, в апреле 1941 года, ситуация для нашего удара была на редкость благоприятной. Значительная часть Вермахта воевала на Балканах против Югославии и Греции, находясь в естественном стратегическом мешке. Причем удар по немцам наносился бы прямо через Румынию, являвшуюся основным поставщиком нефти для европейских стран “Оси”. Румынская армия была абсолютно недееспособна (по справедливости ей надо поставить памятник под Сталинградом, именно благодаря “растворению румын в пространстве” удалось так легко окружить Паулюса), поэтому захватить эту страну было очень легко, да и болгары против нас воевать бы не стали. В итоге РККА выходила в тыл балканской группировке Вермахта, попутно лишая Германию нефти. Самое главное, что стратегическая инициатива была бы на нашей стороне, а не на стороне противника.

Конечно, по уровню подготовки личного состава от рядового до генерала Вермахт в тот период был на голову выше РККА. Тем не менее, даже если бы мы и начали проигрывать, получив удар в правый фланг из Польши и Венгрии, то это происходило бы на чужой территории, а не на своей. Не разрушалась бы экономика, не гибло мирное население. Отсутствие боевого опыта в значительной степени было бы компенсировано исключительно благоприятной стратегической обстановкой. Можно предполагать, что в конечном счете наши потери не превысили бы одного миллиона человек, вместо как минимум 27 миллионов, причем война, видимо, была бы закончена не в Берлине, а на берегу Ла-Манша, поскольку Штаты оказывались бы в стороне от войны, а Англия в тот момент не способна была на полноценный десант в Европу. И не в 45-м, а, в худшем случае, в 43-м.

Куда бы после этого пошла история человечества, сейчас сказать невозможно, но нам явно хуже бы не было. Может быть, в конце 80-х антикоммунистические “бархатные революции” происходили бы не только в Восточной, но и в Западной Европе. Может быть, мы в итоге пришли бы к тому же, что имеем сегодня. Только без Хатыни, Освенцима, Бухенвальда, блокады Ленинграда, руин Сталинграда и множества других советских городов, да и, скорее всего, без превращенных англичанами и американцами в щебенку городов Германии.

В ходе реальной Второй мировой Японию можно было считать частью “Оси” лишь только потому, что она воевала с теми же противниками, что и Германия и ее европейские союзники. Координация действий между Берлином и Токио практически отсутствовала. Конечно, у этого факта были объективные причины (крайняя удаленность Европейского и Тихоокеанского театров военных действий), но в середине ХХ века абсолютизировать географический фактор не следовало. И это отсутствие координации стало одной из причин краха “Оси”.

Кроме того, Япония совершила ряд собственных ошибок. Если уж она атаковала многократно более сильную в военном, а главное, в экономическом плане Америку, надо было действовать с максимальной решительностью. При всей смелости удара по Перл-Харбору в действиях японцев явно присутствовала боязнь собственной дерзости. Если бы в этом ударе был задействован весь японский флот, а также десантные части, которые в реальности были отправлены на Филиппины, в Малайю и Индонезию, японцам удалось бы благодаря внезапности уничтожить весь Тихоокеанский флот США и захватить Гавайи. После этого Америка на несколько месяцев была бы полностью выключена из игры, а затем, после переброски на Тихий океан Атлантического флота, еще несколько месяцев (если не лет) решала бы проблему возвращения Гавайев. Воевать против Японии непосредственно с Западного побережья США американские ВМС не могли из-за гигантских тихоокеанских расстояний, поэтому вопрос возврата Гавайев и становился определяющим (не говоря уже о соображениях национального престижа). В экстремальном варианте японцы, используя захваченные Гавайи в качестве базы, могли ударами авианосной авиации разрушить шлюзы Панамского канала, сделав на очень длительный период крайне сложным для американцев маневр между Тихим и Атлантическим океанами (кораблям ВМС США пришлось бы огибать мыс Горн). Таким образом, не менее чем на год в Токио могли бы забыть об Америке и продвинуться на запад гораздо дальше, чем это удалось на самом деле.

Ничто, например, не мешало японцам захватить Мадагаскар. Более того, они могли это сделать и в ходе реальной Второй мировой, даже без захвата Гавайев. Гибель “Принца Уэльского” и “Рипалса” в декабре 1941 года, бой в Яванском море в феврале и рейд авианосцев адмирала Нагумо в Бенгальский залив в апреле 1942 года показали, что английский Восточный флот был в тот момент не в состоянии бороться с японским флотом. Занимавшие Мадагаскар вишисты испытывали очевидные симпатии к странам “Оси” и приняли бы японцев с распростертыми объятиями. Японцы имели реальный шанс опередить англичан, которые заняли остров в мае 42-го, но им снова не хватило решимости и фантазии. Кроме того, Мадагаскар был гораздо больше нужен Германии, чем Японии.

Потеря Мадагаскара означала бы полное прерывание коммуникаций между Великобританией и ее войсками на Ближнем Востоке. Тут мы возвращаемся к сценарию № 2 (“африканскому”), правда, с участием новых действующих лиц — СССР, США и Японии.

Теоретически англичане могли бы теперь снабжать всем необходимым свою ближневосточную группировку через нашу территорию. Конвои в Мурманск и Архангельск пошли бы уже не только и не столько для помощи СССР, сколько для нужд самих англичан. Разрешил ли бы Сталин такую операцию и какую плату потребовал бы за ее проведение? Справились ли бы наши северные порты, находящиеся под постоянными ударами немецкой авиации, с транзитом такого количества грузов (они и поставки для РККА обрабатывали с трудом)? Кроме того, даже если бы операция была разрешена, перевозка грузов и войск из северных портов России в Иран была бы сопряжена с колоссальными проблемами из-за конфигурации нашей железнодорожной сети, которая к тому же была занята транспортировкой наших собственных грузов и войск. Очевидно, что Роммелю в Африке как минимум стало бы гораздо легче воевать. А если бы Америка потеряла Гавайи, ей бы точно было не до Северной Африки, никакая операция “Торч” (высадка американских и английских войск в Алжире и Марокко) в ноябре 1942 года не состоялась бы, поэтому немцы в Африке могли не беспокоиться за свой тыл.

Кроме того, — тут мы снова возвращаемся к сценарию № 2, — Гитлер мог осознать значимость Африканского ТВД и передать Роммелю значительную часть войск, предназначавшихся для взятия Сталинграда. Летом 1942 года немцы погнались за тремя зайцами, причем приоритеты распределились в следующем порядке: Сталинград, Кавказ, Африка. В результате, естественно, они не догнали ни одного “зайца”. Если бы Гитлер повел себя более адекватно, главным должен был стать удар по Кавказу, африканскому корпусу Роммеля следовало содействовать главному удару, прорываясь через Суэцкий канал в Палестину, а затем в Ирак и Иран. Сталинград немцам был не нужен, если бы они взяли Баку. Конечно, наступление на Кавказ с открытым левым флангом, а затем и тылом было для немцев очень рискованным, но для прикрытия фланга и тыла им потребовалось бы гораздо меньше сил, чем для бессмысленных боев за сталинградские руины. Таким образом, при разумном распределении войск и с помощью Японии у Гитлера была возможность реализовать сценарий № 2.

Естественно, при таком развитии событий возникает еще множество различных “подвариантов”. Вступила ли бы, например, Япония в войну против СССР? И если да, то где: на Дальнем Востоке или еще и на Ближнем, отправив часть войск на помощь Германии? Выдвинул ли бы СССР часть сил из Средней Азии, Закавказья и Ирана навстречу войскам Роммеля и насколько успешным был бы такой маневр? Сумела ли бы РККА сдержать немцев на перевалах Кавказского хребта и одновременно нанести-таки им удар во фланг и тыл, организовав катастрофу более масштабную, чем сталинградская (о такой возможности речь пойдет ниже)? На эти вопросы сегодня нет ответа. Очевидно только то, что при осуществлении этого сценария роль нашей страны была бы еще более решающей, чем в реальной истории.

Все без исключения историки, как наши, так и иностранные, признают Сталинградскую битву поворотной точкой Второй мировой. После нее у “Оси” не осталось никаких шансов на победу. В предыдущем сценарии уже говорилось о том, как Гитлер мог бы “переиграть” Сталинград. Но и Сталин тоже мог “переиграть” это сражение и закончить его с гораздо большим триумфом.

Фанатичное желание Гитлера взять Сталинград объясняется, видимо, психологическими, а не военными причинами. Немцы, и не взяв город, полностью прервали сообщение по Волге, что перед началом операции и провозглашали своей главной целью. Впрочем, если бы они прорвались через Кавказ, возить по Волге стало бы нечего. В любом случае Сталинград для Вермахта не стоил того, чтобы губить здесь в огромном количестве свои лучшие части, лишая резервов группу армий “А”, наступавшую на Кавказ, и Африканский корпус Роммеля. К середине ноября 1942 года Германия испытывала явную нехватку сил на юге России. Линия фронта чрезвычайно удлинилась, немцам все труднее становилось не только наступать на широком фронте, но хотя бы вообще закрыть его войсками. Заодно очень сильно удлинились коммуникации для подвоза резервов, горючего, боеприпасов, продовольствия, медикаментов. Ключевым узлом немецких коммуникаций тогда стал Ростов-на-Дону.

При этом левый берег Дона в районе Воронежа и к югу от него оставался в наших руках. Советские войска здесь все больше нависали над флангом и тылом групп армий “А” и “Б” (вторая штурмовала Сталинград). Причем в этом районе воевали итальянцы и венгры, боевые качества которых и так были существенно ниже, чем у немцев, а лютые морозы осени-зимы 42-го делали эти войска практически небоеспособными.

Операция “Уран”, приведшая к окружению 6-й немецкой армии в Сталинграде и его окрестностях, началась 19 ноября 1942 года. В “котле” в итоге оказались 22 дивизии (из них две румынские), которые погибли почти полностью. Однако перед советским командованием открывались гораздо большие перспективы: ударом из района Воронежа на Ростов отрезать соединения Вермахта, как в Сталинграде, так и на Кавказе. В этом случае в окружении оказывались не 22, а до 60 дивизий Вермахта и его союзников, что составляло почти треть всех сухопутных войск Германии. Причем это были лучшие части, руководимые лучшими немецкими полководцами. Гибель такого количества войск, возможно, позволила бы нам закончить войну как минимум на год раньше и, естественно, с меньшими потерями.

Собственно, операция “Сатурн”, начавшаяся в середине декабря, была быстро свернута и переделана в “Малый Сатурн”. До Ростова наши войска не дошли, все силы были брошены на отражение контрудара Манштейна, нанесенного с целью деблокирования группировки Паулюса (эти события описаны в повести Юрия Бондарева “Горячий снег”). Удар Манштейна был отражен, 6-я армия сгинула в Сталинграде, но вдвое большая группировка немцев сумела “утечь” с Кавказа через Ростов, и еще сотни тысяч наших бойцов полегли потом в боях с упущенными дивизиями Вермахта. Наше командование, увы, еще больше помогло этому “утеканию”, яростно и бессмысленно добивая Паулюса, кладя на это жизни и тратя время, хотя окруженные немцы и так бы вымерзли и вымерли от голода.

Танки Манштейна надо было пропустить к Паулюсу и снова закрыть за ними “котел”. Дело в том, что Гитлер стремился удержать Сталинград, а не спасти Паулюса. В результате немецкая группировка в городе только увеличилась бы при том же количестве горючего, продовольствия и боеприпасов, и положение немцев лишь ухудшилось бы. Более того, некому стало бы отражать удар нашей армии на Ростов. Паулюса вообще окружать не следовало, а все силы, брошенные на “Уран”, целесообразнее было бы направить на “Сатурн”, сделав его “Большим”. Кроме того, для удара на Ростов можно было задействовать еще и те войска, которые примерно в то же время безуспешно и с гигантскими потерями пытались ликвидировать Ржевско-Вяземский плацдарм немцев (это называлось операцией “Марс”, в ней была задействована группировка советских войск, по численности сравнимая со сталинградской).

От Дона на Ростов советским войскам предстояло пройти примерно 300 километров по открытой степи, где немецких частей почти не было. После этого нашим частям следовало бы повернуть на запад, где силы противника были немногочисленны и с низкой боеспособностью, продолжая наступление в глубь Украины, оставив под Ростовом лишь пехотные части с целью предотвращения прорыва немцев из гигантского “котла”. Именно здесь, а не на реке Мышковой, где был отражен удар Манштейна, советским войскам следовало стоять насмерть.

Скорее всего, немцы отреагировали бы на случившееся с запозданием, тем более что Гитлер ставил перед своей армией задачу наступать на юг и восток, а не поворачивать назад. Когда же необходимость прорыва на запад стала бы очевидной и для Гитлера, немецким танковым частям для его осуществления пришлось бы “накрутить на гусеницы” 400—500 километров по степям, чтобы выйти к Ростову от Сталинграда и с Кавказа, где находились на тот момент 1-я и 4-я немецкие танковые армии. Немцы вынуждены были бы сжечь огромное количество горючего, пополнять запасы которого у них не оставалось возможности из-за разрыва коммуникаций. А после этого надо было прорывать советскую оборону и пройти еще десятки или сотни километров для соединения со своими войсками на Украине. Скорее всего, немецкие танки прорваться не смогли бы. Для встречного удара Вермахту пришлось бы собирать силы отовсюду — от Ленинграда до Бреста (французского), что заняло бы не один месяц. В итоге у окруженных немецких частей никаких шансов не оставалось бы, даже не было бы необходимости их добивать, окруженная группировка была обречена.

“Для верности” Черноморскому флоту следовало бы провести высадку десанта в Крым, причем его следовало подкрепить воздушным десантом. Впрочем, есть сомнения, было ли бы это по силам нашему флоту и ВДВ (тем более, еще была жива в памяти керченская катастрофа весны 1942 года).

К сожалению, к осени 42-го наша армия пережила столько грандиозных катастроф, что Сталин мечтал удержать “синицу в руках”, хотя Василевский предлагал ему вышеописанного “журавля в небе”. Нельзя полностью исключать того, что Верховный главнокомандующий в данном случае был прав: у нашей армии не хватило бы мастерства успешно провести эту операцию. И все же трудно смириться с тем, что под Сталинградом был упущен шанс нанести Вермахту такое поражение, которое могло не просто переломить войну, но почти закончить ее.

В отличие от предыдущих альтернативных вариантов, сценарий № 6, видимо, не мог принципиально изменить ход истории. Крах южного фланга немецкого фронта очень сильно ускорил бы откат немецкой армии на запад, что наверняка вызвало бы форсированную высадку англо-американских войск в Европе (тем более что немцы вынуждены были бы большую часть своих сил, находившихся во Франции, перебросить на Восточный фронт). В итоге союзники встретились бы примерно там же, где это и произошло. Только случилось бы это значительно раньше, и, значит, война унесла бы меньше жизней.

В истории можно найти множество “развилок”, которые могли бы серьезно повлиять на судьбу отдельных стран, даже континентов. Но, пожалуй, лишь Вторая мировая война позволяла изменить историю всего человечества сразу. Тем более что впервые участником войны стало такое Абсолютное Зло, коим была гитлеровская Германия и, чуть в меньшей степени, ее союзники. Причем это Зло оказалось настолько сильным, что сокрушило такие страны как Франция и Китай. И даже Большая Тройка, выигравшая, в конечном счете, войну, при всем своем колоссальном экономическом и демографическом превосходстве над противником могла ее проиграть. Надо прямо признать, что на стороне антигитлеровской коалиции сыграла география. Великобритания и, тем более, США оказались недоступными для вторжения врага благодаря морям и океанам. Нашей стране очень помогли ее гигантские размеры (было куда отступить) и климат, весьма поспособствовавший победам под Москвой и Сталинградом. Как видно из приведенных выше альтернативных сценариев, у Зла действительно были шансы выиграть войну, превратив если не всю планету, то ее большую часть в гигантский концлагерь.

Возможно, величайшим историческим парадоксом стал тот факт, что свободу для всей Земли отстоял в первую очередь Советский Союз, сам находившийся под властью жесточайшего тоталитарного режима. Победил СССР ценой беспрецедентных в истории собственных жертв, поставивших под сомнение дальнейшие перспективы развития страны (столь большие потери генофонда, причем лучшего, вполне могут стать фатальными, просто эта фатальность растянута во времени).

То, что наша страна пожертвовала собой ради спасения человечества, не пропагандистский штамп, а факт. И никто в мире нам от души даже “спасибо” не скажет. Скорее наоборот, Запад вздохнет с облегчением, если Россия исчезнет вслед за СССР. Это очень обидно, но, видимо, в таком отношении к себе мы виноваты сами. И это уже совсем другая тема.