Евгения Изварина

Крылатые

Об авторе | Евгения Викторовна Изварина родилась в городе Челябинск-65 (ныне — Озёрск Челябинской обл.) в 1967 году. После окончания Челябинского института культуры была библиографом в Центральной научной библиотеке Уральского отделения РАН, ныне работает в газете «Наука Урала». Стихи печатались в журналах «Урал», «Уральская новь», коллективных сборниках Москвы, Екатеринбурга, Челябинска. Автор книг «Сны о великом плавании» (1996), «По земному кругу» (1998) «Пояс Ориона» (2004). Живет в Екатеринбурге.

* * *

Что справа по курсу, что слева,
бессмертие — морось, вода.
Пилоты — вершители гнева:
за линию фронта когда
летали они всем на зависть
бомбить неприятельский тыл,
на синем стекле оставались
порезы от ангельских крыл,
серебряных ссадин насечка.

…А штурман любил эту хмарь:
всегда рисовал человечка,
когда запотеет «фонарь».

* * *

Преимущество высшего пилотажа —
в тысячный раз повторить всё то же,

…чтобы уверенности пропажа
зрителя довела до дрожи —
уверенности, что страх есть Божий
промысел, и не дело —
скрипеть в облаках первосортной кожей,
улыбаться заиндевело,
выписывая сии кульбиты…

Чтоб сыскарь-уклонист вопрошал анналы:
лучшие — на войне убиты,
или — непрофессионалы?

* * *

…И снится, чуть веки опустишь,
не муфельный чад городов,
а некая взлётная пустошь,
где инверсионных следов
горит в небесах перекрёсток
серебряный… А наяву
под крестики зябких погостов
судьба расстилает канву.
Но сон — как «добро» на посадку
по непостижимым кругам,
и ты выбираешь площадку,
где клевер метнётся к ногам
и лягут в случайных размётах,
как стрелы поверх тетивы,
на плечи больших самолётов —
прохладные пальцы травы…

* * *

…Речные пороги, земные преграды —
гряды и отроги, луга и левады,
лиманы, затоны, заливы, лагуны,
просторные кроны, ростральные руны
на выступе узком, на выдохе резком,
а дальше-то — морем, а выше-то — не с кем:
горишь и сгораешь, а света не застишь,
как слёзы для сердца, привыкшего — настежь,
как ландыш щадящий, как яд наперстянки —
солёные лоции, медные склянки,
слова на бумаге, земля в эпилоге —
ночные овраги, речные пороги…

* * *

	В порт приписки под ля-ля кингстона
доплывут погоны капитана.
Легион скончается без стона
под кошмарным солнцем Индостана.
	 — Машинально проклиная климат,
слякоть прокламаций-резолюций,
Гумилёв и Киплинг приподнимут
котелки и молча разойдутся.

* * *

	Сложив черкеску поперёк,
наклеив лист на кончик носа,
поручик Лермонтов прилёг
у подходящего утёса.
	А там — кузнечики в траве
стрекочут, как велосипеды,
светила в жаркой синеве
ведут ленивые беседы
под самокрутки с анашой,
но эхо их живёт не дольше,
чем звёзды. …А душа с душой
не разговаривают больше.

* * *

Прочности стекла не починить,
руки жгло — но свет скрепляли мёдом:
обесточь вольфрамовую нить —
свет пойдёт по венам, как по водам
некогда ходили без затей
узники немыслимой свободы —
просвещая малые народы,
стряхивая молнии с ногтей…

* * *

                        Памяти Гарифа Басырова
«...надо же было вот так зевнуть —
не размочили ничью с испанцами!»
	…Из санатории улизнуть,
	просто пройтись до ближайшей станции.
	Короток век, дыроват армяк,
	ветер подует — прикрыться нечем.
	Время проходит, как товарняк
	по эстакаде: он бесконечен,
	но лишь в пределах вагонов ста,
	или того вполовину меньше…
	Время —
	уменье читать с листа
	прежнее и дальнейшее,
	поезду вслед помахав рукой
	(следующий — когда ещё…).
— Эй там, под насыпью — кто такой?
— Да никто. Отдыхающий.

* * *

	От встречи до встречи срока велики —
роняют ли жизни в огонь мотыльки
уходит ли в ночь дорогой человек,
как радиомузыка в радиоснег
(небесная, видно: была бы земной —
её укачало бы длинной волной…).
	На длинной волне, на чужой стороне
беседы о звёздах при ясной луне,
при дивной погоде — пустяк, болтовня,
чтоб легче расстаться, себя не виня
(бывает же летом: идёшь вдоль воды,
и длинные волны стирают следы…).

     «Привет из Москвы»: 1957

	Площадка Александровского сквера.
Стрижи и духовая медь клаксона.
Дистанция огромного размера
и брюки непомерного фасона.
Толпа прихлынет — ресторан прикроют:
считай копейки, вдарим по салату…
	— Снимите нас вдвоём — вот здесь отроют
могилу неизвестному солдату.

* * *

Хор у трибуны, оркестрик у плахи…
Поздние осы и ранние птахи,
и без перчаток (ноябрь на дворе) —
туба и флейта, мундштук в кобуре.
	Ах, капельмейстер, когда бы не ноты —
	мы бы остались с тобой без работы,
	лишь вспоминали бы — медь и латунь,
	август басовый, скрипичный июнь,
унию, до??говор, массу условий,
шёпот свечей у ночных изголовий,
иней на веках и славу в веках,
глухонемого со скрипкой в руках…

* * *

Не река — а так, протока.
Не гора — а взгорок.
…И не важно, в смысле срока, —
тридцать или сорок.
	Журавли летели маем
	над родимым краем:
	загляделись — и не знаем,
	кого поминаем.
Вот те — дно, а вот — покрышка.
Водочка и сало.
…Девяносто пять, братишка, —
это очень мало.

* * *

	Вьётся меж холмиков тропка.
В глину сползают следы.
Память — железная стопка,
полная талой воды.
	Закучерявится травка,
будут ещё январи…
Память — последняя ставка:
выиграй — или умри.

* * *

						Ю.К.
…там руки медленно разводят
и обнимают своенравно,
за счастьем далеко не ходят,
а уж за горем — и подавно;
	там по оглохшему перрону
	за путевыми огоньками
	спешат, как беженцы к парому, —
	с кошёлками и тюфяками,
с картошечкой и огурцами,
невыносимыми словами
о том, что виделись мальцами —
а с кем ещё, когда не с вами?..

* * *

              Хлебом кормили крестьянки меня,
              Парни снабжали махоркой…

…Как за беглыми — глаз да глаз,
хоть кругом только степь да степь,
и короною — синий газ
ледяную целует крепь.
	Как за беглыми — скрип да скрип
	жандармерия на санях —
	так и нам колеи изгиб
	слаще барщины в соловьях.
Ускользаем! Не тормозим! —
Вон, с обочин любых «систем»
«Сколько лет, — кричат, — сколько зим!»,
хлеб, махорку суют — как тем…

                         Екатеринбург