Дмитрий Бак

Малая сцена?? Занавес!..

…Можно сколько угодно спорить, могли быть напечатаны тексты Г. Юзефович, А. Неклессы или М. Кучерской на “большой сцене” журнала, нет ли… Постановка подобного вопроса ничего не проясняет. Любое проведение границы внутри текста выстраивает его собственную внутреннюю альтернативу, любой ограничивающий жест меняет содержание всего высказывания. Скажем, написал художник черный квадратик на белом холсте, обвел рамочкой и — главным его сообщением зрителю стал не квадрат как таковой (его изобразить всякий же может), но сам по себе жест: “смотрите, и это тоже искусство!”. Да, отделить часть текстов номера для публикации в одной отдельно взятой “выгородке” — всякий “толстяк” может, однако именно “Знамя” осознанно выстраивает в одиннадцатом номере свою внутреннюю альтернативу, ищет “свое иное”, как сказал бы (простите, господа!) старик Гегель.

Что сейчас в литературе происходит? Пересечение границ между различными типами литературности. Я убежден, что в этом сильном и рискованном жесте зафиксировано явление повсеместное, характерное не только для “Знамени”. Участвует же главный редактор “Нового мира” Андрей Василевский (и аз многогрешный тож) в жюри странной и задорной премии “Живая вода”, учрежденной для лучшего поэта интернет-ресурса “Живой журнал”!

В перестроечные времена, когда литературная жизнь была в основном сосредоточена в толстых журналах, границы отделяли друг от друга представителей отдельных “направлений” — поэтому литературные “консерваторы”, “почвенники”, “либералы”, “радикалы” без труда узнавали друг друга. К середине девяностых центр литературных событий ощутимо сместился на “территорию” книгоиздания и газетной критики. Возник иной принцип разграничения и размежевания: литераторы-“профессионалы” жестко дистанцировались от молодых да ранних “газетчиков”, занятых поточным рецензированием, и от плодовитых авторов бульварной прозы — серийных убийц литературного вкуса. Не случайно же именно в эти годы была создана “Академия русской современной словесности”, в которую вошли критики порою диаметрально противоположных убеждений. Разногласия отошли на второй план, главное было не в разделении по “направлениям”, но в объединении вокруг традиционного литературного профессионализма.

Но вот несколько лет назад ситуация изменилась еще раз. И не только потому, что среди нежурнальных литературных проектов появился автор-герой Григория Чхартишвили. К настоящему времени речь может (и, по моему убеждению, должна!) идти уже не о границе между различными литературными направлениями и платформами, а также не о непреодолимом водоразделе между “высокими профессионалами” и “литературной самодеятельностью” доморощенных литературных коммерсантов. На наших глазах произошла кардинальная смена вех — наглядно проявилось и закрепилось в сознании читателей несовпадение разных типов литературного профессионализма.

Именно на “Малой сцене” “Знамени” сделан один из первых шагов к пониманию структуры литературного “сегодня”, совершено усилие, направленное на пересечение границ между различными версиями литературного развития, разными пониманиями самого понятия “литература”. Возьмем обзор Галины Юзефович. В нем отсутствуют малейшие признаки традиционной литературной критики: нет рассуждений о “идейной и стилистической” преемственности между авторами разных эпох, нет апелляций к темам и идеологемам русской классики, не идет речь о метафизической подоплеке художественного слова, нет разговора о воплощенных в художественном слове этических ценностях, об “общественной значительности” тех или иных произведений и писателей. Зато в статье Юзефович ощутимо присутствуют признаки какого-то иного профессионализма: “контент-анализ” жанрового диапазона современной прозы, динамики тиражей и читательского спроса, алгоритмов формирования литературных репутаций… Г. Юзефович рассуждает, опираясь на опыт существования внутри совершенно невозможной лет пятнадцать тому назад литературной реальности — и эти рассуждения вески и компетентны, при всех отличиях от привычной журнальной критики.

Участь толстых литературных журналов в последние годы весьма нелегка — ну, не парадокс ли, что самый легкий способ доступа к их заветным страницам — интернет-браузер “Журнального зала”?? В этой ситуации чрезмерный изоляционизм может оказаться для “толстяков” губительным. Нет, никто не призывает редакции “поступиться принципами”, капитулировать, предоставить свои страницы той словесности, которая не укладывается в рамки их убеждений. Однако нельзя не прислушаться к тому, чту сегодня происходит на нашем литературном дворе, — иначе недолго и пропустить наступление настоящего, некалендарного нового тысячелетия.

Увидеть различные литературные реальности, признать правомочность разных типов литературного профессионализма — все это ведет вовсе не к измене исконному profession de foi, а к его дополнительному усилению. Чтобы прояснить собственные позиции, следует более определенным образом размежеваться с оппонентами. А для этого непременно надо пересечь нейтральную полосу, зайти на чужую территорию. Достаточен ли шаг, сделанный в этом направлении на “Малой сцене” журнала “Знамя”? Нет, говорю я, недостаточен. И чтобы перейти от призывов и заклинаний к делу, попробую хотя бы в общих чертах наметить подходы к описанию разнообразных “отдельных” реальностей в современной отечественной словесности.

Таких реальностей, по всей вероятности, сейчас существует ровно три, и это ни для кого не новость. Уже не центральную, но, по крайней мере, срединную позицию по-прежнему занимают толстые журналы, которые подвергаются атакам как с правого, так и с левого фланга современного литературного фронта. “Справа” толстяки атакуемы литературными прагматиками, идущими на поводу у читательских вкусов и запросов. В их глазах толстые журналы остаются литературными диссидентами, поскольку печатают литературу заведомо усложненную, простому человеку недоступную. “Других читателей у нас нет”, — говорят “менеджеры-по-продажам” и гордо удаляются в широкошумные пиарные дубровы раскручивать очередную заезжую или аборигенную знаменитость.

Совсем иначе выглядят атаки “слева”. Литераторы из круга “Вавилона”, НЛО (обозрения не только нового, но, кстати, и весьма толстого) упрекают традиционные журналы в старорежимных притязаниях на литературную власть. Дескать, “толстяки” наследуют монополии советских времен, когда невозможно было прорваться к широкому читателю, минуя подцензурные кордоны “Знамени”, “Нового мира”, “Октября” и иже с ними. Только нонконформный там- и самиздат был в советское время литературой, все же опубликованное в открытой печати было лишь уступкой тоталитарной литературной власти. Дальнейшая логика понятна: толстые журналы потеряли малейшую связь с “актуальным литпроцессом”, печатают новоявленных генералов от литературы и т.д. Их тексты намеренно упрощены, не учитывают всей “цветущей сложности” нынешней словесности и т.д. и т.д.

Постойте, постойте, господа! Что же получается? С разных флангов журналы обвиняют в совершенно противоположных грехах! Что печатают “толстяки”: заведомо диссидентскую усложненную литературу, далекую от жизни и от читателя? Или литературу заведомо упрощенную, обслуживающую “дискурс власти”?? Что-то тут не так, isn’t it? И не логичнее ли нынешнее литературное “трехполье” представить в иной конфигурации? Современный постдиссидентский авангард (“левые”) наследует комплексам диссидентов ex officio советской эпохи, его (авангарда) позиции и практики ясны, как простая гамма, и предсказуемы вперед на километры и годы: под аккомпанемент вечного нытья о притеснениях — прямое стремление к (якобы ненавистной) литвласти.

Современный книгоиздательский прагматизм (“правые”) наследует, наоборот, не диссидентству, а советскому официозу, претендующему на роль этакого нового соцреализма, мейнстрима (вот и Г. Юзефович, многократно это словцо упоминает). Дальше все то же понятно даже не на годы, а на десятилетия: раскрутка все новых бестселлеров-однодневок (либо, в лучшем случае, “одногодок”) с использованием всех возможных медиа. А что же “толстяки”? Как сказано, они, странным образом, по-прежнему остаются если не в центре, то в сердцевине литературной жизни. Без них картина неизбежно была бы неполной. Штука в том, что, в отличие от времен советских, постофициоз и постандеграунд в упор не видят и не ощущают друг друга, тот и другой соперничают не друг с другом, а с… толстыми журналами. Значит, только с учетом присутствия “толстяков” можно описать современный расклад литературных сил, начертить правдоподобную карту русской словесности. На этой карте не может и не должно быть “белых пятен”, каждый из трех игроков на нынешнем литературном поле прав своею правотой — я это именно хотел сказать, а не заниматься разоблачением врагов и вредителей. Малая сцена? Поднимите скорее занавес! Чтобы выйти за пределы любого из трех литературных гетто, нужно всего лишь пересекать границы, смелее пересекать границы…