Елена Иваницкая. Вторая Навигация (Запорожье). Елена Иваницкая
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 11, 2024

№ 10, 2024

№ 9, 2024
№ 8, 2024

№ 7, 2024

№ 6, 2024
№ 5, 2024

№ 4, 2024

№ 3, 2024
№ 2, 2024

№ 1, 2024

№ 12, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Елена Иваницкая

Вторая Навигация (Запорожье)

Куда ж нам плыть, чтоб не погиб ни кормчий, ни пловец?

Вторая Навигация: Альманах. — Запорожье: Дикое поле, 2003.

В диалоге “Федон” Второй Навигацией Платон назвал “сверхчувственную реальность мира идей”.

Само название альманаха (в 2003 году появился уже четвертый выпуск) предупреждает, что он посвящен, во-первых, утверждению сверхчувственной реальности как основы всей человеческой жизни, во-вторых, миру идей (от специфики “русского пути” и проблем глобализации до вопросов семейного воспитания и читательских интерпретаций любимого романа или стихотворения).

Авторы альманаха — российские, украинские, итальянские, немецкие, голландские культурологи и один прозаик — в альманахе публикуются и художественные тексты тоже.

Предисловие сообщает, что первый раздел альманаха “посвящен актуальным социокультурным проблемам сегодняшней духовной и исторической ситуации как в западном мире, так и в России, второй — проблемам сохранения и передачи христианских духовных ценностей в условиях современного религиозно-нравственного кризиса, третий объединил литературоведческие эссе, анализирующие переживания кризисных явлений нашей цивилизации в творчестве выдающихся представителей русской литературной традиции”. Четвертый раздел — “попытка подкрепить мир идей миром образов”, призванных засвидетельствовать “сновидческий, галлюцинаторный характер восприятия пространства и времени в современном сознании”. Вообще-то я поклонник творчества Бориса Хазанова, но помещенные в альманахе три его рассказа (“Побег”, “Сад отражений”, “Песни продолговатого мозга”), как раз и призванные подкрепить и засвидетельствовать, трудно отнести к удачам писателя.

Михаил Блюменкранц в статье “Мир после смерти вещей (Культура непримиримой толерантности)” обращает упрек к современной западной философской мысли: “Любая попытка постановки глобальных, “вечных” проблем заставит западного специалиста поморщиться <...> Претензия на макроанализ априори вызывает недоверие, поиск же синтеза, которого катастрофически не хватает сегодня, рассматривается строгими блюстителями научного метода в философии как пережиток атавистического сознания, тяготеющего к шаманской практике”. Авторы альманаха отчетливо стремятся восполнить названные недостатки: и “претензии на макроанализ”, и “вечные проблемы”, и “синтез”, то есть указание, куда плыть, чтоб не погибнуть, — все это есть. А не тяготеют ли авторы к “шаманской практике”? Боюсь, что есть и это.

Авторов объединяет убеждение, что весь современный мир переживает тяжелейший кризис, находится на краю пропасти, на пороге катастрофы (или — во всяком случае — катастроф), что человеческая жизнь в нем становится все более бессмысленной, что уважение к правам личности ставит под угрозу “само существование личности”, что “человек утрачивает себе подобных, свой дом, свой народ и традиции”, что “в этих условиях воспитание, очевидно, невозможно и даже отвратительно — нет больше никого, кому можно было бы что-то передать”.

Каждая статья вполне “шамански” начинается с утверждений, что современный мир, современный человек, современные культура, наука, государство, семья зашли в такой тупик, дошли до такой деградации, что никогда еще в своей истории человечество не было в столь ужасной опасности.

“Ящик Пандоры все время открыт. Ни в чем не подозреваемый холодильник проделывает озоновую дыру. Рушится связь между поколениями. Отцы перестают быть примером для своих детей. Даже простая скорость передвижения становится угрозой культуре” (Григорий Померанц. “Религиозная немузыкальность и постсекуляризм”).

“Процесс секуляризации европейской культуры затронул не только ее религиозные (христианские) основы, но распространился глубже, деформируя и разрушая сакральное начало, по сути являющееся истоком духовного существования человека” (Михаил Блюменкранц. “Мир после смерти вещей”).

“Фиктивная культура, фиктивный индивид, фиктивная гармония между нами — сомнительный итог великой истории” (Владимир Порус. “С. Кьеркегор, Л. Шестов и проблема культуры”).

“Постмодернистская культура как бесконечно разнообразная “страна глухих”, не умеющая различить образ и симулякр, слово и след, рану и касание, умножающая маски одиночества среди множащихся коммуникативных средств” (Александр Филоненко. “Гостеприимство бездомных. Семья и богословие уязвимости”).

“История современного мира, начавшаяся с попытки раскрепостить человека и его разум, освободить природу и реализовать ее потенциал, завершается тем, что и человек, и природа оказались на грани исчезновения” (Адриано Дел’Аста. “Воспитание и действительность. Возможно ли воспитание в виртуальном мире”).

Но “где опасность”, любит повторять Григорий Померанц, “там и спасение”.

У мира, человечества, индивида, семьи, науки, культуры все-таки есть надежда на выход из тупика, на избавление от гибели, от катастрофы, надежда на преодоление “предельной отчужденности” и обретение не фиктивной, а подлинной реальности.

Объяснив читателю в самых эмоциональных и трагических выражениях, в каком предельном черном кошмаре на грани полной гибели всерьез он существует, авторы трепетно указывают на “свет”. Ближе к концу в статьях происходит перелом, сменяется регистр: авторы “пролагают путь кораблю”.

“Религиозное — это предельно глубокое во всех областях культуры. Поэтому движение в глубину может и должно захватить всех, кто религиозно музыкален или, по крайней мере, понимает ценность религиозной музыкальности и стремится развить ее в себе. В этом духе должно быть направлено обучение детей, начиная с малюток и до университетов. В этом духе могут быть решены все тупиковые проблемы” (Григорий Померанц. “Религиозная немузыкальность и постсекуляризм”).

“Построить дом и создать семью на камне слова Божьего, влетающем в окно и лишающем покоя, основать их на ране, оставленной чудом, чудом встречи с Другим” (Александр Филоненко. “Гостеприимство бездомных. Семья и богословие уязвимости”).

“Воспитание вновь станет возможным как приобщение к той жизни, которая есть Христос. Выражаясь более точно и радикально: благодаря Христу, в котором истина являет себя человеком, воспитание вновь оказывается возможным, и верно это не только для тех, кто верует во Христа, но для всех людей, которые во Христе и по образу Христа открываются не как носители отвлеченной истины, а как существа, не сводимые к искушению подменить действительность идеей или ценностью” (Адриано Дел’Аста. “Воспитание и действительность. Возможно ли воспитание в виртуальном мире”).

Авторы подчеркивают, что правят корабль отнюдь не к религиозному фундаментализму, а к той “глубине”, где дух всех религий един. Атеистам вроде меня это выходом и спасением вовсе не кажется, а тем, кто собирается вводить в школе “основы православной культуры”, так тем паче-с.

Особняком стоит в альманахе статья Леонида Люкса “Государство правды. Россия и Запад на пороге Нового времени. Заметки о своеобразии исторических путей”. Эта статья была опубликована 15 лет назад в журнале “Страна и мир”, и вот — перепечатана в альманахе с символическим тиражом. Почему и зачем? Составители, наверное, знают.

Елена Иваницкая



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru