Сухбат Афлатуни

Незрячие зёрна кунжута

Об авторе

Евгений Викторович Абдуллаев (Сухбат Афлатуни) родился 19 апреля 1971 года в Ташкенте. Закончил философский факультет Ташкентского государственного университета, работает в Программе Развития ООН. Выпустил книгу стихов «Псалмы и наброски» (М., 2003), публиковался в центральной российской периодике, а также в «Звезде Востока» и альманахе «Малый шёлковый путь». Живет в Ташкенте.

     После взрывов

Тутовник, не имеющий сердца.
Прокашлял поезд, не имеющий сердца.
Богат пыльцой восточный ветер, не имеющий сердца.

а старуха всё пела, хоть нёбо
огрубело, как штукатурка в кладо’вой, 
и язык бултыхался тяжёлой амёбой
под глухие лепёшки хлопков, слетавшие с серых ладоней

Побирушками тучи брели, бормоча садаку’*,
с медью, спрятанной в лифах; старуха
пела, пела и шла, пальцы вытянув к казанку, 
где шипела душа разорённого лука.

Снова хлопала. Перстень о перстень стучал, 
и язык — то вертелся, то, вместе с губами, — молчал. 
Внуки глядели с тутовых деревьев.

Перевод приблизителен: «…выстроим улицу мира, 
некрасивые бомбы зароем на дне океана, 
отощавшую Африку на корточки возле тандыра
усадим, чернокожие зябкие плечи укроем чапа’ном; 
только — сердце! ты ищешь любви, о, воробушек взрослый; 
нет покоя тебе: всё воруешь колхозные розы».

Но страна, как струна, провисает над сонною декой, 
а в тандыре — лишь пепел, незрячие зёрна кунжута, 
а сидит на заборе какой-то беспёрый калека, 
африканские ноги поджав, чтоб они не достались буржуям; 
«только — сердце! беспаспортный красный комочек, 
всё стучишь в барабанчик, в испорченный давишь звоночек».

А над улицей мира, засыпанной жирной черешней, 
маршируют ракеты с начинкой гуманитарной, 
выпадают орлы, охотясь на штатские решки —
в честь почившей армады, сокрушимой и нелегендарной. 
«Только — сердце! ты просишь невиданных песен, 
и созвездий рогатых над полем безумного мака…».
Перевод приблизителен; переводчик-солдат — неизвестен.

а старуха всё пела, вдовея, и глохла, —
дозревала похлёбка, всплывали волокна, 
и ворочалась масляным телом вода.

на деревьях росли, тихо сватаясь, внуки, 
на плечах серебрились соседские мухи, 
и терялась медаль ветерана труда.

Облака всё ползли, шевеля языками, 
над базарами, зонами спотыкаясь; 
и ворочалась масляным телом вода.

Постовые тянули к нам смуглые руки 
и овчарок своих окликали по-русски; 
и терялась медаль ветерана труда, —

лишь под вечер нашлась, с ног все сбились когда.

Богат пыльцой восточный ветер, не имеющий сердца. 
Прокашлял поезд, не имеющий сердца.
Рубят тутовник, не имеющий сердца. 
Срубили.

             * * *
               1
			   
На дне речном нечасты водолазы —
им в пресных водах, видимо, скучней; 
шагают раки здесь, шарнирноглазы, 
с улыбкой на клешне. 
А сверху, по реке, уничтожая
веслом своё же отражение —
несётся Грека, жёлт и уважаем.

За ним летят вослед воды ошмётки, 
и берегов зелёные перила, 
и облаков бесшумные лебёдки, 
турецким перегруженные мылом, 
фамилии погибших водолазов, 
чешуйки от линяющих русалок
и лотосов ухоженные кексы. 
«Аххх»: 
между дном реки и днищем лодки
вздыхают тины дамские колготки.

              2
			  
Пыль оседает, съедая вечернюю мебель. 
Двое молчат, заблудившись ладонями в небе. 
Фотолюбителем бродит по крышам закат; 
видишь, его фотовспышка теряет накал, 
Двое молчат, недовольные снимком скандала —
сходство найдя только в левой (летящей) сандалии. 
Бродит закат, в объективе его — всё темней. 
Пыль оседает, и кот пробегает по ней.
                                        Ташкент

* Садака’ (узб.) — милостыня; как правило, первое слово у просящих милостыню.