Евгений Бухин

Николай Бобринской. Трансцендентность искусства. Живопись

В день открытия выставки погода была ужасной. Буран навалился на Нью-Йорк, и северный ветер атаковал огромный город со всех сторон; как будто сидящий в главной штормовой квартире военачальник старался замаскировать направление главного удара, чтобы потом повергнуть противника в снежную кашу.

Сделав поправку на скверную погоду и мое плохое знание Нью-Йорка, я вышел довольно рано и явился на выставку задолго до прихода первых посетителей. Молодой человек, стоя на табурете, аккуратно размечал карандашом на стене в промежутке между картинами положение будущей надписи, а затем стал выводить ее большими черными буквами: “NICHOLAS BOBRINSKOY”. Приятные и расторопные молодые люди расставляли на большом столе еду, привезенную из ресторана “Дядя Ваня”. Чтобы не было никаких сомнений, что это изделия русской кухни, в центре стола на возвышении поместили блюдо с оладушками, а на краю, как башни, возникли бутылки с белым и красным вином. Чуть в стороне, на отдельном столике, находились прозрачные бутылки с водкой, на которых было написано звучное название “Ван Гог”. Другая водка в этот день была бы неуместна: Николай Алексеевич принадлежит течению постимпрессионизма, в первом ряду которого стоит Винсент Ван Гог.

В зале выставлены 22 работы художника. Уже довольно скоро некоторые были куплены знатоками. Мое внимание привлекли семь картин последнего периода: жизнеутверждающие, радостные краски, тем более удивительные, что художник создавал их в период, когда терял зрение. В пресс-релизе выставки сказано так: “...Он рисует, чтобы придать форму своему мышлению и эмоциям, продолжая стиль предшественников. Сейчас практически слепой, его цвет стал более вибрирующий, а мазки кисти свободнее”. И напрашивается ассоциация с глухими и великими Бетховеном и Сметаной.

Однако публика стала прибывать. Один из посетителей, художник по профессии, обратил мое внимание на две картины, и потом в течение вечера я несколько раз возвращался к ним. Одна из них называлась “Начало грозы”. Темные тона, в природе напряженность, ощущаешь набирающие силу вихревые движения воздуха — предтечи хаоса. Другая — “Сотворение”. Выразительные краски, в мире царствует хаос, но уже слабеющий и начинающий уступать созидательному началу. Может быть, это ситуация после Большого взрыва. Просматривалось некоторое философское единство этих полотен, хотя висели они в отдалении друг от друга.

Пресс-релиз выставки был выпущен под заголовком “Безграничная и вневременная сущность искусства”. В пресс-релизе о карьере художника сказано следующее: “Начав свою карьеру в Париже в области прикладного искусства, художник продолжил работать с шелком и в Соединенных Штатах, открыв студию по шелкографии, которая стала известна как одна из лучших в воспроизведении музейных гобеленов и художественных обоев. В то же самое время он работал как живописец, выставляя свои работы на различных выставках США”. Граф Бобринской больше занимался прикладным искусством, потому не случайно было присутствие на выставке знаменитых американских художников-декораторов, которые пришли почтить коллегу.

В памятный вечер открытия выставки Николай Алексеевич был нарасхват у юных дам. Долго общаться с ним было трудно — вежливому человеку приходилось через несколько минут беседы уступать место очередной прекрасной поклоннице. Вот Николай Алексеевич по-французски объясняет милой девушке смысл картины под названием “Le Loup”, а она по-английски и по-русски передает мне сказанное художником. Позднее Николай Алексеевич уточнит для меня некоторые детали уже по-русски. Вообще, на этом вечере активно и мирно сосуществовали три великих языка.

“Le Loup” в переводе с французского означает “Волк”. На картине изображен лес, начало осени, яркие краски увядания, которые отражаются в спокойной реке. Мирная местность в 20 километрах от Ниццы, где маленький скаут проводил последние теплые дни убегающего лета. Картина написана в 1957 году — примерно через 30 лет после изображенных событий. Это воспоминание детства. Но почему такое грозное название — “Волк”? Так называется река, которая когда-то вдруг превратилась в свирепого волка, наделав много бед людям. Картина — не только воспоминание детства, она несет и философский заряд: то жестокое, что соседствует рядом и что есть и в нашей сущности, может быть обуздано и с пользой влиться в будущую жизнь…

Час уже поздний. Публика начинает расходиться. Прощаюсь и я — рано утром нужно возвращаться в Бостон.

В воскресный день 20 июля 2003 года я с сыном побывал в городке Маунт Вернон в доме с белыми колоннами, где проживает граф Николай Алексеевич Бобринской, прямой потомок Екатерины Великой в шестом поколении. Приусадебный участок, заросший зеленью, был горбат, и казалось, небольшое усилие — и он сбросит со своей спины посетителей. Николай Алексеевич стоял у мольберта. “Я не вижу, но все равно рисую”, — пояснил он. Несколько позже, вспоминая молодые годы, он скажет: “Я любил веселиться, и потому мать в последний школьный год отдала меня в католическую школу, считая, что там более строгое воспитание. Но я был способный, хорошо учился и довольно прилично пел и рисовал. Я рисовал всю жизнь. Легче спросить, когда я не рисовал”.