|
Александр Леонтьев
Перемена мест
Об авторе
Александр Юрьевич Леонтьев родился в 1970 году в Ленинграде. Публиковался в «Звезде», «Новом мире», альманахах «Стрелец», «Urbi», «Золотой век», в «Знамени» — № 7, 2003 года. Переводил В. Вордсворта. Книги стихотворений: «Времена года» (Волгоград, 1993); «Цикада» (Волгоград, 1996); «Сад бабочек» (Волгоград, 1998); «Зрение» (Волгоград, 1999). В настоящее время живет в Подмосковье.
Евтерпа в Павловске
Елене Тиновской
Евтерпа в Павловске сидит
И пальчик держит на отлёте:
Не нужен дивный вид
Из чугуна отлитой плоти.
И в левой — свиток, а в другой —
Лишь пустота, потерян стилос…
Спросил бы я у дорогой,
Да знаю, что случилось.
Вокруг сестрицын хоровод
— где Флора, верно, муза лета? —
Евтерпа их не узнаёт,
Ни Мусагета.
Там, перед нею, косогор
И солнце, травчатые пятна…
Потуплен взор.
Я сочинитель, мне понятно.
Она задумчива, она,
Как тучи тень в Славянки воду,
В себя погружена,
Хоть и примкнула к хороводу.
Надиктовала что смогла…
Те строки… Что ж, мы повторим их.
Одна, она пережила
Своих любимых.
И я нарушил забытьё,
Турист: рукою взял скорее
Холодную ладонь её —
И до сих пор всё грею, грею.
2003
Букет
В цилиндре из воды царил переполох
Куриной слепоты и зрячих незабудок,
Тут папоротник спал, кричал чертополох,
Но кашки шепоток слышнее, кроме шуток, —
Соврал бы я, сказав, что был художник плох:
Кишащий их аврал хорош, я не могу так.
Возьмись бы я за кисть, то кухонный бы стол,
Солонку, огурцы в такой же точно склянке,
Как та, что у цветов была, воспроизвёл,
И холодильник «Минск», и рыбные останки,
И то, как ты, входя, ворчала бы: вот, мол,
Занятие нашёл! — и бурю перебранки.
А там ещё окна изогнутого блик
На выпуклом стекле, в котором стебли стали
Похожи на стволы, и лес их был велик,
И лопалась икра воздушная… Едва ли
Я б с этим совладал, раскис бы я, поник,
Не в силах передать оттенки и детали.
Мы третьего числа, как помнится, в четверг
Июльский принесли и остудили сразу
Тот босоногий жар, тот дикий фейерверк,
Который выбрал сам — но банку, а не вазу,
Как я бы, повторюсь, палитру бы отверг,
Поскольку полотну предпочитаю фразу.
В поэзии есть всё. В ней стянуты в пучок
И музыка, и мысль, и масло, и ещё то,
Мерцающее в них, о чём они — молчок:
Возможно, в этом нет всевышнего расчёта,
Но иногда глядишь на жизнь, как новичок,
Хотя бы на цветы… Не в них, а в нас есть что-то.
А ссора, так и быть, потом произошла.
На кухне, где ж ещё! Придирки, как обычно.
Ты что-то там не так стирала со стола.
— Протёр бы сам! — Угу, ответила, отлично! —
Букет не понимал ни глупости, ни зла,
Он полыхал для всех, но обращался — лично.
Неправда, что без нас не тягостно ему,
Как и лесной тропе, откуда принесён он,
Да и вообще вещам. Он взгляду моему
Обязан красотой в успенье полусонном,
И если бы я мог, то расцветил и тьму,
Вернул бы и его, и остальное всё нам.
2003
Проба
Я брёл по снежной бровке,
Разбиты рот и лоб:
Чуть вышел из ментовки —
Нарвался на гоп-стоп.
В портфельчике, что где-то
Был брошен на асфальт,
Лежали том поэта
И Фрэнсис Фицджеральд.
Налётчикам, похоже,
Как мне — не повезло,
Но что поделать, Боже,
Раз так бездарно зло.
А ночь нежна при этом:
Таврический дворец
Был залит жёлтым светом,
Особенно торец.
Я крови на сугробе,
Без мыслей о добре,
Дивился, свежей пробе
На тусклом серебре.
2003
Пробуждение
К.
Не растаять хотел бы я в белом,
Ослепительном и голубом,
Расставаясь мучительно с телом
И своё обретая в любом.
Не в каком-то бесполом оргазме
Раствориться хотелось бы мне
После самой египетской казни —
В целом несообразной вине.
А вот так: просыпаешься — лето,
Тень сирени журчит на стене,
И хлопчатобумажного света
Складки слева бегут по спине.
Я поглажу их, зная — за ними
Та, которая стала женой
И сейчас отзовётся на имя,
Что вполголоса сказано мной.
Ты проснёшься, ко мне повернёшься
— всё не страшно, я рядом с тобой, —
И улыбкою мне улыбнёшься
Ослепительной и голубой.
2003
Сборы
Непонятно, откуда взялась.
То есть ясно — откуда и все мы.
Под тобою измятая бязь, —
На такой вот и ты родилась,
Продолжая раскрытие темы.
Флорентийской весны завиток
На подушке рыжеет бесстыже.
Бесконечный какой-то итог
Всякой страсти, и если б я мог,
То сказал бы нежнее и тише.
Всё так просто: мы оба умрём.
И наверно, как учит нас опыт,
Не увидимся больше потом.
Но душа, хоть и знает о том,
Впечатления тщетные копит.
На костяшке у пальца мозоль, —
В детстве выведена бородавка.
Хоть об этом сказать мне позволь,
Потому что подробная боль —
Это боли размытой проявка.
В ямках ягодиц мраморный свет,
Абрикосовой шеи ворсинки…
Понимаешь, ведь этого нет,
Ни деталей, ни точных примет:
Это всё пустоты недоимки.
Пусть одни о душе говорят,
Но другие живут всей душою, —
Ты встаёшь, подбираешь наряд
— юбку? брюки надеть? — а я рад:
Ты своя и не станешь чужою.
Но когда замолчим о своём,
Ни о чём, так бывает, тогда я
Вдруг очнусь: мы туда и уйдём —
В эту паузу, врозь, не вдвоём,
Только горше, — навек пропадая.
Ты оделась? Заправим кровать.
Так, ненужное — в шкаф. Ты готова?
И не надо меня подгонять.
Ты сама бы... Опять двадцать пять.
Всё, я ставлю последнее слово.
2003
Платформа
Цвета весеннего снега
Голый рябит березняк;
Лязгом обдав человека,
Прогрохотал товарняк.
Город Железнодорожный,
Серой платформы обрыв…
Как же ты, неосторожный,
Вдруг выясняется, жив?
С ужасом вечным, с кошмаром.
С непоправимой виной.
Да, но с бессмысленным даром.
Да, но с любимой женой.
Или ты веришь во что-то
Там, где сомкнулись пути?
Но расплести их — работа
Не по плечу мне, прости.
Смотришь сощурясь на птицу, —
Вот чей пожалуй бы взор…
Нет электрички в столицу,
Красным горит семафор.
2003
Обходчик
Ранняя Пасха поздней весной —
Время погибели снова со мной,
Только вот не с кем
С доводом веским
Выпить ещё по одной.
Вот я на станции, поезда жду.
Всё отношусь я, себе на беду,
К жизни с любовью
И Подмосковью
Радуюсь, дурень, к стыду.
Тех, кого нету, всё ещё нет,
Разве в стихах их остался просвет,
Где иногда я
— частью гадая —
Тщусь различить силуэт.
Глупости. Вон, безо всяких затей,
Без ожидания важных вестей,
Мыслей о гробе,
В охристой робе
Бродит обходчик путей.
Под ноги смотрит, а не вперёд,
Щебень земной переходит он вброд:
Как ни нелепо —
Прямо до неба…
До Балашихи дойдёт.
2003
Пловец
Владимиру Баглайскому
Ночь и осень служили фоном:
Я Фонтанку переплывал,
Как Чапаев в одноимённом
Кинофильме — через Урал.
И одежда ко дну тянула,
И теченье сносило вбок,
Слева — чуть не сказал «акула» —
Теплоход… И вообще, промок.
Это «врёшь, не возьмёшь» хотел я
Смерти прямо в лицо сказать —
Не по пьяни, не от безделья,
Хоть и принял сто двадцать пять.
Не стреляли мне, впрочем, в спину,
И в руке не застрял свинец,
Но я искренне думал: сгину, —
Потому что плохой пловец.
Это я говорю бессильным:
И у смерти бывает час —
Вот нарыла уже могил нам,
Да сама испугалась нас.
2003
Подъезд
Входишь — лампочки нет в подъезде,
Но за всякою дверью — свет…
Каждый день душа не на месте:
Как же так, что вас больше нет?!
Смерть вполне заслужила мести, —
Говорю темноте в ответ.
Если ж я соглашусь с обратным —
Дескать, надо смириться, брат, —
То, звиняйте, а кто тут брат нам?
Покажите, я буду рад.
В отстранении сём приятном
Сладко не замечать утрат.
Надо, что ли, привыкнуть к боли,
На потери смотреть мудрей:
Мёртвых кликать — что ветра в поле,
Ты давай, привыкай скорей…
Сердца холод это — не боле.
Мне, пожалуйста, — разогрей.
Я не знаю, возможно ль это —
Воссоздать в свой последний час
Человека, а не поэта,
Что, как пишут, «ушёл от нас»:
Открываешь дверь — сколько света!
Спёрли лампочку — не погас.
2003
Электричка
К.
В коротеньком пальтишке и с косичкой,
Серьёзный детский взгляд чуть близорук, —
Мы вместе едем поздней электричкой
На Фрязево, не разнимая рук.
Ты что-то говоришь, а слов не слышно
Под шум колёс и фэнов «Спартака»,
Но губ твоих испробована вишня —
И всё понятно мне наверняка.
Смеёшься, я не слышу, но отвечу
Улыбкой, словно слышу, всей душой
Стремясь, хотя так близко ты, навстречу —
Верней, не всей, а частью небольшой.
Всей невозможно: многое, так вышло,
Разбито в кровь, и многое в грязи,
Но губ твоих испробована вишня,
И мы уже от станции вблизи.
Нам выходить, а шумной электричке
До Фрязево ещё греметь в ночи,
Поправь резинку синюю в косичке
И вот теперь, прошу я, не молчи.
Так тихо, и хотя ты говоришь мне
О том о сём, не знаю почему —
Губами не дотронуться до вишни,
И слов не слышу, то есть не пойму.
И говорю я что-то про разлуку,
И за руку держу, и ухожу,
И за руку держу, пустую руку
Пустой рукой, и за руку держу.
2003
Перемена мест
Анжеро-Судженск, Новгород, Шуша,
Чернышковский посёлок под Цимлою
И Волгоград, — бродячая душа
Так и не стала комнатой жилою.
Ока и Волга, и река Москва,
Дон, Амстель и Урал, — огромен выбор.
Медведица, и Волхов, и Нева,
Вуокса — ну а там и город Выборг.
От перемены мест, как учат нас,
Слагаемых, охота к переменам
Овладевает нами, раз на раз
Нам не пришёлся, в сумме неизменным.
2003
Песенка про поэта
Поэт запуганный,
В печати руганный,
Пошёл по Родине гулять —
Его поймали,
Арестовали
Велели из штанов достать.
Прописки нету —
Гони монету,
Монеты нет — запетушим.
Суть литпроцесса —
ТВ и пресса,
И оттого очко жим-жим.
Братва такая,
Братва сякая
За премией в очередях —
На клубных сходках,
Тусовках модных,
Литературных вечерах.
Я не московский
И не свердловский,
Сам по себе, везде-нигде.
Не петроградский,
Не волгоградский,
Не новгородский и т.д.
По всем конторам
Ко мне с укором
Подходят: кто ты, блин, такой?
Не знаю, кто я,
Мне нет покоя,
Лишь у покойных есть покой.
Семья, похоже,
Стыдится тоже:
А кто ваш сын, отец и зять?
— Вон тот оборвыш?
Ну, типа сторож,
Корректор типа, так сказать.
— Вы не виляйте,
А называйте,
Ведь он писатель или где? —
Молчат, не скажут,
Раз не покажут
Писателя по ОРТ.
— Мы без понятий
Про род занятий,
Но есть журналы — вот же, вот!
Ну, мы, того мы,
Мы с ним знакомы,
Да он поэт, етишкин кот!
Такое хобби.
Но сам он — в робе,
Наш сын, отец, и зять, и муж.
Он монтировщик,
Курьер, уборщик
И диктор с радио к тому ж.
Урод уродом —
Перед народом:
В какой конторе мне служить?
Ах, не стреляйте,
Не убивайте,
Поэты тоже хочут жить.
2003
Узел на память
После Таврического зашли
В прачечную — забрать
Узел с бельём. Июль,
Пух тополиный, асфальт в пыли,
Хлопчатобумажный куль.
Был поэт пожилым, и я
Вызвался помогать.
Не удержался, спросил его:
Как вам подборка — ну, та, моя,
Новая? Ничего?
Рукопись бязи не тяжела —
Если бы не жара.
Двор проходной, где, как вязь теней,
Вязкой была в подворотне мгла —
Мне ли забыть о ней?
Мы на Тверскую вышли тогда,
В улицу — со двора.
Солнце на миг ослепило нас —
Так, что неясным стало, куда
Двигаться нам сейчас.
«Знаете, Саша, — сказал поэт,
Остановившись вдруг
Пот утереть со лба, —
Ждёт вас, безрадостен мой ответ,
Анненского судьба.
Знаете, как я люблю его!
Вы мне к тому же друг.
Он был «Ник. Т-о». О стихах, увы,
Только и скажешь, что «ничего».
Лучшие — таковы».
Я был расстроен, чего скрывать,
Переглотнув, кивнул.
Отклика, что ли, хотелось мне —
Равновеликого, так сказать,
Созданному — извне.
В этом-то и состоял урок:
Перехвати баул,
Если ты любишь. Себя забудь.
Радуйся, что помог.
И продолжай свой путь.
2003
город Железнодорожный, Подмосковье
|
