Андрей Урицкий

Soft wave. — М: НЛО

В 2003 году издательство “НЛО” запустило новую книжную серию — “Soft Wave”. Стоит, пожалуй, полностью воспроизвести краткую аннотацию, печатаемую на четвертой странице обложки каждой из книг серии: ““Soft Wave” — серия книг новейшей русской прозы. Ее авторы могут радикально отличаться по стилю, эстетике и мировоззрению. Главное, что их объединяет, — отказ от провокативных стратегий и упрощения языка, от стилистических и сюжетных шаблонов так называемого интеллектуального мейнстрима. Вместо отжившей идеи литературы как навязчивого нарушения общественных табу “Soft Wave” предлагает идею литературы как нового понимания человека и его отношений — личных и живых — с миром и языком”. Очевидно, что идеологи серии предлагают стране и миру новую актуальную литературу взамен актуальной литературы, по их мнению, отжившей. И, на мой взгляд, главное в этой новой актуальности, по версии “НЛО”, — живые и личные отношения с языком и миром не просто человека, но самого писателя. Авторы серии (Ольга Зондберг, Станислав Львовский, Маргарита Меклина, Денис Осокин) выстраивают эти самые “личные и живые отношения” каждый по-своему. Книги Зондберг и Львовского — современная городская проза, их герой — современный молодой человек, одинокий, разочарованный и очень-очень спокойный. Проза Зондберг и Львовского — проза одиночества, и то, как пишут эти писатели, ощущение одиночества усиливает. И изощренные ритмические построения Львовского, и активное использование им компьютерного слэнга и английского языка, и принципиальная фрагментарность повестей и рассказов Зондберг рождены мегаполисом, его пестрой разноязыкой толпой, его окраинами, продуваемыми ветрами, его душными, битком набитыми вагонами и холодными мраморными стенами станций метро.

Маргарита Меклина демонстрирует совсем иное отношение к языку и миру. Для нее основной темой стало взаимное сопряжение реального и виртуального (воображаемого). Меклина исследует тонкие связи между искусством и жизнью, памятью о прошлом и настоящим, между реальностью и воображением. Она вводит в литературный текст невыдуманных персонажей и констатирует: “Текст жив, пока дышат герои”. Человек в рассказах Меклиной безнадежно путается на границе двух миров, теряется, страдает, мучается, оказывается не в силах определить границы реальности. Это сегодняшний человек, человек потерявшийся. Отсюда, по всей вероятности, интерес Маргариты Меклиной к оккультизму: может быть, с его помощью человек сумеет обрести власть над собственной жизнью? Ничего подобного в рассказах не происходит, но надежда, наивная и немного смешная, сохраняется.

Вышеназванные авторы — люди одного поколения и, в общем-то, одного круга (хотя Зондберг и Львовский — москвичи, а Меклина — петербурженка, ныне живущая в США). Денис Осокин и моложе остальных, и живет в провинции, и пишет иначе — у него другая поступь, другое дыхание, другой почерк. На всероссийской литературной сцене Осокин появился в 2001 году, и появился как триумфатор: получил премию “Дебют” за цикл рассказов “Ангелы и революция. Вятка, 1923”, а публикация этого цикла в “Знамени” и сборнике “Война и мир — 2001” вызвала отклики почти восторженные. О рассказах Осокина писали как о блистательной стилизации (я и сам так писал), его сравнивали с Добычиным и Бабелем. Действительно, Осокину замечательно удалось передать атмосферу пореволюционного времени, пронизанную эротикой, насилием и мистическими ожиданиями, но чуть более внимательный взгляд на эту прозу заставляет предположить другое. Предположить, что Денис Осокин решил создать новую, никогда не существовавшую литературу 20-х, в основе которой лежит реальная советская литература, наши сегодняшние представления и о той литературе и о том времени плюс собственный стиль писателя Осокина, отличающийся повышенным вниманием к музыкально-ритмической составляющей текста. Выход книги “барышни тополя” это предположение решительно опровергает, отбрасывает, не оставляет никакой возможности считать его правильным.

Книга Дениса Осокина состоит из двадцати самостоятельных книг, каждая из которых — это цикл коротких рассказов или стихотворений, написанных неким, чаще всего безымянным, автором, и каждая книга как будто бы издана в одном из городов России в разные года, от 1918-го до 2002-го. Что общего у этих книг, помимо осокинского письма, пластичного и одновременно “наивного”, передающего своеобразный взгляд в упор, пристальный и сосредоточенный на деталях? Денис Осокин — филолог, изучающий фольклор, в том числе фольклор пермских финнов, и фольклорно-мифологические мотивы объединяют все им написанное. Интерес Осокина к двадцатым годам так же связан с фольклором — революция всколыхнула почву, высвободив народные подземные силы. Бунт был равен прорыву язычества на деревенские и городские улицы, равен выплеску языческой энергии в наэлектризованный воздух двадцатого века. С наибольшей яркостью эти представления отражены в цикле “наркоматы”, где советские учреждения оказываются включенными в контекст мифологический. Так, во главе наркомпрода у Осокина стоит “мордовская полевая богиня паксь-ава — соломенная мать поля размером с большую детскую куколку”, глава наркомата по морским делам женат на рыбе и сам хотел бы стать рыбой, а “народный комиссариат торговли — магазин на самокатной, где торгуют швейными машинами с ангелом внутри и берут в оплату живых улиток”.

Тотальный эротизм текстов Осокина также в значительной степени связан с низовой мифологией, с представлениями о неиссякаемых производительных силах природы, и одновременно постоянная спутница эроса — смерть. Соседство вполне классическое, но у Осокина смерть домашняя, прирученная, обитающая на границе двух миров, мира номер один и мира номер два, антимира, что опять же есть интерпретация воззрений традиционных, укорененных в фольклоре и мифологии. Именно описание и “художественное исследование” двух миров, их сочетания и их соседства называет в предваряющем книгу предисловии Денис Осокин своей главной задачей. Перед нами — виртуозная игра, захватывающая автора и завлекающая читателя благодаря тонкой, нежной и мягкой интонации, свойственной большинству текстов Осокина.

Некоторые циклы (“фигуры народа коми”, “цдя”, “огородные пугала”) полностью основаны на фольклорном материале, в других случаях Осокин населяет свои миры странными фантастическими существами, порожденными авторской фантазией, — таковы циклы “балконы”, “библиотекари”, частично “ребенок и зеркало”, хотя зеркало, конечно, предмет мистический и с ним связан длинный ряд мифов и литературных текстов, начиная с рассказов о тех отражающих поверхностях, смотрелись в которые Нарцисс и Медуза Горгона. Собственно говоря, Денис Осокин выступает в роли первооткрывателя: описывает неизвестные земли и существ, их населяющих. Он может отвлечься и сочинить “сборник пролетарской поэзии” или эротические стихи о подзорной трубе, но обязательно вернется и расскажет о людях, превращающихся в балконы, или о таинственных и опасных библиотекарях. Впрочем, цикл “библиотекари”, на мой взгляд, выделяется, и выделяется не в лучшую сторону: он изрядно затянут, однообразен и скучен, но это не самое неприятное. Дело в том, что тексты цикла разрушаются на уровне языка. “Библиотекарь” — существительное мужского рода, а в книге чаще всего речь идет о библиотекарях-женщинах, библиотекарьшах — и в весьма специфическом контексте. Библиотекари Осокина рожают, снимаются на порнографические фотокарточки в игривых нарядах и совершают тому подобные — повторю, специфические — действия. Текст такой противоестественности не выдерживает. Ни о пластичности, ни о выразительности говорить здесь не приходится.

Хочется думать, что провал “библиотекарей” — провал случайный, тем более что у Дениса Осокина даже сухие перечни, списки имен или названий трав звучат как музыка. Он знает какой-то секрет превращения текста в музыку. Осокин каждый раз загадывает читателю загадку, предлагая услышать льющуюся мелодию и найти ее место в общей звуковой картине. И отдельного разговора требует визуальное решение книги. Во-первых, Осокин отказался от использования прописных букв, что усилило впечатление текучести, плавности, “мягкости” текста. Во-вторых, стихи в книге напечатаны особым образом, выровнены по ширине текста. В текст оказываются включены пустые места, белые пятна, образующие причудливые конфигурации (так же напечатаны оглавления циклов, а иногда и прозаические отрывки). Что имел в виду автор — точно определить затруднительно: возможно, это фигуры ангелов, появляющихся в некоторых циклах, возможно, окна из мира № 1 в мир № 2. Отгадки на эту загадку у меня нет.

Еще один способ визуализации Денис Осокин использовал в цикле “анна и революция”, не только его проиллюстрировав, но и заменив несколько текстов рисунками. Осокин здесь минует опыты современных визуальных поэтов и обращается напрямую к экспериментам Алексея Чичерина, чья поэма 1927 года “Звонок к дворнику” представляла собой серию рисунков художника Бориса Земенкова. Вообще, “барышни тополя” — книга разнообразная, в ней есть не только стихи и проза, но и пьесы в духе театра абсурда (“три пьесы для риты и клоуна”), и киносценарий “цдя”; разнообразия добавляют и использование в соответствующих текстах языка коми, и обращение к латышскому и балканскому фольклору, и особняком стоящий лирический цикл “анемоны”. Интересно, просто интересно читать книгу Дениса Осокина, и, хотя его есть в чем упрекнуть (например, в неправильном употреблении глагола “одеть” вместо “надеть”), — в составе его писаний присутствует некий витамин, свойственный искусству. Осокин художник, и его магические и не всегда понятные с первого взгляда игры со словом заслуживают всяческого внимания (и любви, любви!).

Что же объединяет писателей “Soft Wave”, столь разных и друг на друга не похожих? Полагаю, следующее: отрицание поверхностной занимательности; отношение к читателю как к достойному собеседнику, ради которого не надо идти ни на какие уступки; повышенное внимание к ритму; постоянное обращение к собственной биографии (у Осокина менее очевидное) и прочная, чаще всего сложно организованная связь с культурой... При этом контуры серии только заданы, только слегка очерчены. Будем надеяться на продолжение, на то, что появятся новые книги новых авторов, но уже сейчас понятие “Soft Wave” реально существует.