Николай Работнов

Товар номер один

Математическая вероятность как предмет купли-продажи
в современной экономике

Иосиф Бродский. “Власть стихий. О Достоевском”

Хотя теория вероятностей одна из самых молодых математических дисциплин, молодость эта относительна — ей уже триста лет. Как и остальные важнейшие разделы математики, она родилась из непосредственных, но весьма специфических практических потребностей. Многие из ее первых результатов были получены на грани семнадцатого и восемнадцатого веков по заказу заядлых игроков в кости и картежников Абрагамом Муавром, гугенотом, окончившим французскую протестантскую академию в Седане и вскоре бежавшим в Англию в 1685 году. Там он через двенадцать лет был избран членом Королевского общества и стал настолько авторитетным математиком, что в 1710 году вошел в состав комиссии Общества, призванной рассудить спор между Ньютоном и Лейбницем за право считаться первооткрывателем дифференциального исчисления. Муавр был известным сторонником Ньютона, так что чего хотели от комиссии ее организаторы, понятно. Желаемое они получили.

Проблема приоритета в точных науках стояла в те времена исключительно остро. В споры, ссоры и тяжбы постоянно вовлекались крупнейшие фигуры. Свой основной труд “The Doctrine of Chance” пятидесятилетний Муавр напечатал в 1718 году, а пятью годами раньше вышла — через восемь лет после смерти автора — книга “Ars Conjectandi” Якова Бернулли, основателя известнейшей династии швейцарских математиков и механиков в трех поколениях. Книга также содержала замечательные результаты по теории вероятностей, включая “закон больших чисел”. Он уже в наше время стал прочным мостом из зыбкого вероятностного микромира квантовой механики в макромир, где человеку так хочется определенности и где он старается утвердить телеологическую причинность, подчинить действительность своим планам — вопреки случаю, который остался, увы, могущественным. Об упомянутых нами достижениях Муавра и Бернулли знают далеко не все, но эти ученые принадлежат к тем не столь уж малочисленным людям, о которых на другом примере высказался один американский экономист: “Немногие слышали об отце Луке Париоли, который изобрел двойную бухгалтерию, но он, видимо, оказал на жизнь человечества большее влияние, чем Данте или Микеланджело”.

Воды с тех давних пор утекло много, и сегодня теория вероятностей, вооруженная именно законом больших чисел, служит научным фундаментом крупнейшей отрасли мировой экономики — страхового бизнеса, о котором в первую очередь и пойдет речь в настоящей статье.

* * *

Иосиф Бродский

Не все отдают себе отчет в том, что страховой бизнес является абсолютно крупнейшей отраслью, с ее суммарными оборотами не могут конкурировать не только нефтяная или автомобильная промышленность, но даже производство алкогольных напитков. У нас на заре перестройки большой резонанс вызвала журнальная статья, название которой мы позаимствовали целиком для нашего заголовка. Она была про алкоголь, спиртное и стала одним из катализаторов антиалкогольной кампании. Не вина ее авторов, которые в своих утверждениях и выводах были абсолютно правы, что у правительства, тоже хотевшего как лучше, получилось то, что получилось: алкоголь у нас по-прежнему вне конкуренции, а уникальные виноградники вырублены.

В мировом же масштабе сегодня товар номер один — скомпенсированный риск, рассчитываемый на основе теории вероятностей. Страховыми платежами нагружены все основные элементы существования человека в развитом обществе. Суммарные чистые активы первой сотни американских компаний, занимающихся только личным страхованием здоровья и жизни, включая несчастные случаи, составляют около трех триллионов долларов. Все компании в этой сотне — миллиардеры, активы каждой из первой десятки зашкаливают за сотню миллиардов для каждой фирмы, а первой тройки — за две сотни миллиардов.

Американский страховой бизнес — а пионером его был не кто-нибудь, а Бенджамин Франклин, основавший в 1752 году компанию “Philadelphia Contributionship” — развивался неравномерно. Тяжелыми ударами стали Великий пожар в Чикаго 1871 года и землетрясение в Сан-Франциско в 1906 году, разорившие большинство компаний. Но сейчас на долю американцев приходится примерно треть мировых активов, на Японию — пятая часть, далее по убывающей. В этой чисто бумажной отрасли экономики США занято два миллиона высокооплачиваемых работников.

Но и старинная составляющая у “торговли шансами” осталась — азартные игры, тотализаторы и лотереи. Мы ее коснемся, вопрос тоже немелкий.

Страхованию как экономическому явлению сильно добавляет масштаба — или даже его определяет — то обстоятельство, что в развитых странах почти на сто процентов страховой стала медицина, а суммарные ежегодные расходы американского общества на здравоохранение приближаются к полутора триллионам долларов. И домашнему доктору, и больнице, и аптеке западный пациент обычно напрямую оплачивает лишь малую долю стоимости лечения, обследований и лекарств, основная оплата идет за счет медицинской страховки, которой население охвачено поголовно. Она стала фактически своеобразной формой налога на здоровье — платежи сильно разровнены, а часто болеющие люди пользуются услугами медиков непропорционально много. Но это, несомненно, важный элемент социальной справедливости, обеспечивающий ее гораздо лучше, чем наша бывшая “бесплатная” медицина. За нее платили, естественно, все, но уровень услуг у разнообразного начальства был несравненно выше, чем у рядовых граждан — независимо от состояния здоровья.

Выбор предмета нашей статьи определяется тем, что именно в этом секторе разрыв между развитыми странами, ветеранами экономики свободного рынка, и новичком-Россией, пожалуй, максимален, поэтому соответствующий опыт для нас разносторонне поучителен. Не только масштаб, но и структурная сложность, юридическое, информационное и политическое обеспечение страховой отрасли на Западе совершенно не сравнимы с нашими, как и итоговая роль всепроникающей страховки в жизни каждого.

Для количественной иллюстрации уместно привести некоторые данные о причинах, отрицательно влияющих на продолжительность жизни американского гражданина. Соответствующая табличка приводится ниже с рубрикацией по классам причин. Эти цифры — пример того, на что могут опираться страховые компании в своих расчетах ставок для разных клиентов. Реальные данные, разумеется, детальнее и разнообразнее. Результаты вероятностных подсчетов выражаются в этом случае в форме так называемого ОСПЖ — ожидаемого сокращения продолжительности жизни, выраженного в недожитых днях.

Холостая жизнь (мужчины) 3000

Курение (муж.) 2590

Незамужняя жизнь (жен.) 1600

Курение (жен.) 1530

Злоупотребление алкоголем 365

Наркотики 125

Самоубийства 115

Жизнь в бедности 3500

Низкий социальный статус 1670

Безработица в течение года 500

Работа в шахте 1100

Бросил школу 800

Служба во Вьетнаме в войну 400

Несчаст. случаи на производстве 74

Заболевания сердца 1607

Рак 1247

15 кг лишнего веса 1020

Инсульт 510

Легочные заболевания 105

СПИД 55

Мужч.(по сравн. с жен.) 2800

Негры (по сравн. с белыми) 2000

Все несчастные случаи 366

Загрязнение воздуха 77

Отравления 52

Курящий супруг 50

Радон в домах 29

Падения 28

Несчастные случаи на воде 24

Пожары и ожоги 20

Автомобильные аварии 207

Авиакатастрофы (пассажиры) 1

Смерчи 0,8

Молнии 0,7

Пожары в общ. местах 0,5

Прорывы плотин 0,5

Ураганы 0,3

Взрывы 0,2

Авиакатастрофы (пострад. на земле) 0,1

Химические выбросы 0,1

Многое в нашей таблице может показаться неожиданным, например, что холостяки живут аж на восемь лет меньше женатых, или тот общий факт, что прозаические, обыденные привычки вроде курения несравненно страшнее всех катастроф, вместе взятых.

Есть интересные детали и в том, что осталось за рамками таблицы. Так, самая опасная профессия в США, в отличие от попавшей в таблицу самой вредной шахтерской — не летчики, не пожарные и не полицейские, а рыбаки и строители, причем в строительстве — люди, работающие на разборке старых зданий (это, заметим, у американцев, поскольку в самой масштабной горнодобывающей отрасли — угольной — практически нет шахт, одни разрезы, несчастные случаи большая редкость). А легендарная романтическая опасность профессии, например, агентов ФБР, которые гибнут в некоторых криминальных романах, как мухи, своей репутации реально вовсе не соответствует: за первые шестьдесят лет существования Бюро всего тридцать четыре его сотрудника при исполнении служебных обязанностей погибли.

Многие относятся к бытовой статистической цифири иронически. Один из Фрейдов (Клемент) выразился так: “Если вы бросите пить, курить и любить, вы не проживете дольше, просто жизнь покажется вам дольше”. Согласно нашей табличке насчет любви он прав, а насчет курения и выпивки — нет.

Непосредственным толчком к написанию данной статьи послужили драматические события в США, предшествовавшие заседанию палаты представителей Конгресса 13 марта 2003 года, где был поставлен на голосование законопроект, устанавливающий верхний предел компенсации, выплачиваемой пострадавшим от медицинских ошибок по решению суда “за боль и страдания”, — двести пятьдесят тысяч долларов. Возможный экономический ущерб — расходы на лечение, потеря работы, упущенная выгода и т.п. — является предметом особого рассмотрения и в указанную сумму не входит. Это ограничение существует в законодательстве почти половины американских штатов давно, а в Калифорнии, подавшей другим пример, уже почти тридцать лет. Но лишь теперь его рассмотрение вышло на федеральный уровень.

Упомянутые события — о них ниже — можно считать драматическими только по меркам мирного времени. Америка уже в это время готовилась к очередной ближневосточной войне, поэтому внешний мир их проглядел. Но в самой стране накал страстей был нешуточным.

Источником напряженности стал факт фантастического роста в течение последнего десятилетия компенсационных выплат пострадавшим от разнообразных несчастных случаев, виновников которых — физических или юридических лиц — можно было установить в судебном порядке. Речь, прежде всего, шла о медицинских ошибках, рассматриваемых в упомянутом новом законодательстве, но не только о них. В дискуссии о компенсациях чаще всего всплывал — об этом писала и наша пресса — случай с пожилой клиенткой “Макдоналдса”, получившей с компании свыше миллиона долларов. Она обварилась опрокинутым по собственной неосторожности сосудом с кофе. Данный случай нашими СМИ обычно оценивался как дурноанекдотический, при этом, однако, не упоминалось, что шрамы от полученного ожога третьей степени покрыли шестнадцать процентов площади кожи субтильной женщины, пострадавшей из-за того, что кофе был перегрет на двадцать градусов по сравнению с нормой техники безопасности (таковая существует!), а до этого компания проигнорировала в общей сложности семьсот жалоб клиентов, пострадавших в аналогичных ситуациях менее сурово.

А в общем чудовищные выплаты по искам стали буквально бичом американских медиков — в 2001 году только “мегаштрафов”, на сумму миллион долларов и выше в каждом случае, судами было выписано 895.

Но тут пора уже подчеркнуть, что это проблема отнюдь не только и — количественно — даже не столько медицинская. Общая сумма компенсаций по суду за разнообразный ущерб по “гражданским деликтам” (англоязычный термин звучит для нашего уха очень аппетитно — “tort”) превысила к началу нового века рубеж в двести миллиардов долларов в год, порядка двух процентов валового национального продукта. Доля медицинских исков в этой сумме, казалось бы, скромна, около пяти миллиардов, но существенная — и болезненная — разница заключается в том, что “промышленные” иски предъявляются чаще всего огромным компаниям. Транснациональная табачная корпорация без особой натуги выплачивает и миллиардные суммы, а медики отдуваются персонально.

Способ финансовой защиты у них один — страховка, которую в Америке кратко зовут “мэл” — от “malpractice insurance”. Но годовые ставки страховых компаний по этому пункту сейчас вышли в США на уровень двухсот тысяч долларов в год, так что невтерпеж стало даже отнюдь не бедным американским врачам. Постепенно накалявшаяся обстановка завершилась “бунтом на палубе”. В нескольких штатах была объявлена забастовка хирургов и акушеров. Последние принадлежат к одной из самых многочисленных групп риска — серьезные осложнения при родах, особенно с последствиями для новорожденного, редко обходятся без судебных претензий. В результате акции акушеров роды вынуждены были в массовом порядке принимать работники “скорой помощи”.

Общество и законодатели раскололись на противоборствующие лагери почти пополам. Весомые аргументы были у обеих сторон. Показательна, например, детальность статистики, на которую опираются противники нового закона в своих доводах. За период с 1990 по 2002 год свыше половины всех санкций пришлось всего на пять процентов американских врачей, а из трех тысяч докторов, плативших компенсации по пяти или более искам, лишь каждый шестой был привлечен Американской медицинской ассоциацией — это исключительно влиятельная, сплоченная и богатая организация — к профессиональной дисциплинарной ответственности. Нужно также отметить, что по закону цифры выплат называются, а имена врачей — нет. Так, один доктор за указанный период заплатил по двадцати четырем искам более восьми миллионов долларов, причем в одном случае — за хирургическую операцию на совершенно здоровом органе, в другом — за “посторонний предмет”, забытый в полости пациента. В штате Невада из двадцати двух миллионов, выплаченных за год, четырнадцать миллионов пришлось всего на двух врачей — а они продолжают практиковать! И полно исков, основную причину которых когда-то трезво сформулировал Бернард Шоу: “Одно дело, когда булочник материально заинтересован в том, чтобы испечь для вас хлеб, другое — когда хирург материально заинтересован в том, чтобы отпилить вам ногу”...

Казалось бы, крыть тут нечем, факты говорят за себя. Но сторонники изменения законодательства, в свою очередь, справедливо указывают на то, что выплаты падают в основном именно на медицину высоких рисков — срочную помощь в тяжелых несчастных случаях или при обострениях заболеваний. Сплошь и рядом претензии предъявляются пациентом, которого буквально вытащили с того света (а еще чаще родственниками того, кого “не дотащили”). Поэтому в штатах, не вводивших лимита на компенсации, началась эрозия медицины чрезвычайных ситуаций, “эмиграция” медиков в места, где законодательство и юридическая практика менее жестки.

С приближением решающего голосования в Конгрессе по закону об ограничениях выплат за медицинские ошибки ситуация была обострена диким случаем, о котором следует рассказать подробнее.

* * *

В глухой мексиканской глубинке в семье водителя грузовика медленно, но верно погибала от врожденной аномалии сердца, осложненной заболеванием легких, его семнадцатилетняя дочь Джессика Сантильян. Ее недуг был совершенно не по силам местной сельской медицине даже в части диагностики, не говоря уже о лечении. Отчаявшиеся родители накопили пять тысяч долларов, за которые местный “койот” нелегально переправил их с дочерью в Штаты, где они поселились в Северной Каролине в трейлере дальних родственников и, не зная английского, сумели тем не менее привлечь внимание к судьбе Джессики издателя местной газеты. Опубликованная в ней статья побудила одного бизнесмена выделить средства на лечение девушки. Ее взял под свою опеку один из лучших хирургов-педиатров мира Джеймс Джаггер, руководитель отделения детской кардиохирургии в клинике университета Дюк. Девушке требовалась одновременная пересадка сердца и легких. Педиатры занялись ею потому, что вследствие слабого физического развития ее грудная клетка была так мала, что донором мог быть только ребенок...

Вечером в четверг шестого февраля 2003 года в Банк органов Новой Англии, курирующий территорию шести штатов, начали поступать сообщения о приближающейся неизбежной кончине подростка, сердце и легкие которого были доступны для трансплантации. После смерти донора их необходимо пересадить реципиенту в течение четырех-шести часов, затем наступают необратимые изменения. Это сильно ограничивает территорию, на которой органы могут быть использованы.

Быстро выяснилось, что ни одному из доступных по расстоянию пациентов “на листе ожидания” эти органы не подходят, и тут доктор Джаггер вспомнил про Джессику. Ее не было в компьютерном списке, но донорская служба штата дала согласие на операцию, поскольку бесценный трансплантат в противном случае пропадал.

Джаггер быстро собрал и отправил свою приемно-транспортную команду по нужному адресу. Сердце и легкие, в отличие от почек и печени, перевозятся обязательно в сопровождении медиков.

Материал общим весом около килограмма в тройном пластиковом мешке, упакованном в обычный портативный бытовой ледничок для пикников, появился в операционной Джаггера. Никто не обратил внимания на то, что на контейнере не было обязательной таблички с указанием группы крови донора... Это правило довольно часто нарушается, когда медики лично забирают и перевозят трансплантаты. Все данные, разумеется, имелись в сопроводительных документах, но в них не заглянули, полагаясь на надежность компьютерных сверок, которых в этот раз не было.

Пятичасовая операция началась и протекала гладко. Вот новые органы Джессики встали на место и были подключены к ее системе кровообращения. И почти одновременно произошли два события, ужаснувшие всех, кто находился в операционной: из лаборатории, делавшей контрольные анализы, сообщили, что группы крови пациентки и донора не совпадают, а на глазах хирургов началась реакция отторжения — антитела крови Джессики атаковали ткани ее нового сердца и легких...

Девушка была обречена, но хирурги не сдавались. Они сумели поддерживать ее жизнь в течение трех недель, пока не появился новый, на этот раз безупречный и предоставленный вне всякой очереди трансплантат. Но второй операции Джессика не перенесла и скончалась на следующий день от кровоизлияния в мозг.

* * *

Несчастье с Джессикой произошло примерно за две недели до голосования в нижней палате Конгресса. Понятно, что эту трагедию адвокатское лобби, противостоящее медицинскому и тоже, мягко говоря, не слабое, использовало на двести процентов. Президент Буш, активный сторонник нового закона, уже назвал сумму ожидаемого после его принятия снижения национальных расходов на медицину — шестьдесят миллиардов долларов в год. Но не меньше двадцати процентов от этой суммы исков до сих пор попадало в карман юристов — они почти всегда брались защищать интересы пациентов, не требуя с них денег, только в расчете на долю в компенсации. Эта доля в особо сомнительных случаях оговаривалась на уровне сорока процентов. Защита оказывалась выгодной — хотя истцы проигрывали три процесса из четырех! — именно потому, что суммы были заоблачными. Язвительная американская пресса окрестила это сутяжничество “юриспруденцией Джек-Пот”.

Смерть Джессики Сантильян нанесла тяжелый удар по позиции республиканцев, “пробивавших” новое законодательство. В палате представителей их большинство достаточно прочно, но в следующей инстанции, сенате, оно составляет всего один голос. В щекотливейшем положении оказался лидер этого ненадежного большинства сенатор Билл Фрист, сам, по иронии судьбы, известный хирург-кардиолог и один из пионеров именно совместной трансплантации сердца и легких! Его поддержка законопроекта вполне могла быть воспринята как защита профессиональных интересов и чести мундира, но он не изменил своей позиции.

Законопроект прошел в палате представителей большинством в двадцать голосов. На момент, когда писались эти строки, судьба его в сенате еще не решалась, а война в Ираке разразилась, и всем стало не до того...

Наша тема относится, конечно, к трудно исчерпаемым. Выше не упоминалось об огромных секторах — страховании имущества, движимого и недвижимого, о транспортных рисках и об особенно быстро растущем и у нас, кажется, почти неизвестном направлении — страховании бизнеса от банкротства, которое в пору глобально неустойчивой конъюнктуры стремительно набирает популярность и обороты во всех смыслах.

Казалось бы, скучное дело — страховка, но на самом деле драматизма здесь, как мы постарались показать, хватает. Это нашло даже отражение в литературе направления “action” — наряду с частными детективами, полицейскими и шпионами в ней появились и успешно действуют детективы страховых компаний. И жизненного материала у соответствующих авторов — хоть отбавляй.

Но, напомним, у рассматриваемого нами товара есть и другой, тоже характеризующийся высокой динамикой и драматическим напряжением рынок.

* * *

Ф.М. Достоевский. “Игрок”

Понятия “казино” и “рулетка” настолько тесно связаны, что многие до сих пор уверены, что в казино в основном в рулетку и играют. Это давно не так, о чем разговор ниже. Но рулетка действительно выделяется среди остальных азартных игр и отличается от них — прежде всего от карточных — тем, что от игрока в ней не зависит абсолютно ничего, и неспособность большинства людей — даже таких умных как Достоевский! — осознать этот простой факт, достоверный в точности как “дважды два четыре”, до сих пор служит источником огромного числа человеческих драм и трагедий.

Теория игры предельно проста, варианты исходов бросания шарика (“удара”, по Достоевскому) немногочисленны, вероятности их точно известны, и никакой стратегии игры, систематически влияющей на ее исход, не существует. Нет даже способа проиграть наверняка в отдельно взятом раунде, который есть во всех карточных играх. К рулетке абсолютно неприменимы понятия “уметь” или “не уметь” играть. Хотя в пользу “стола” в среднем идет всего около трех процентов общей суммы ставок, при достаточно длительной игре клиент проигрывает всегда — и все, что у него есть. В этом смысле судьба Достоевского — как и героя его повести — ничем не выделяется. Психология завсегдатаев рулетки — самый чистый и один из самых загадочных примеров людского неразумия. Происхождение его — неодолимую склонность к непроизвольному формированию иллюзий, противоречащих наблюдаемым фактам, хорошо демонстрирует цитата, вынесенная нами в эпиграф этого раздела. Содержащиеся в ней утверждения Алексея Ивановича, героя “Игрока”, стоит разобрать количественно (с некоторыми упрощениями, не влияющими на выводы).

Вероятности выпадения красного и черного одинаковы и равны одной второй. Вероятность выпадения одного цвета несколько раз подряд подчиняется простому закону умножения: дважды — одна четверть, трижды — одна восьмая и т.д. Десять раз подряд — одна тысячная (точнее 1/1024), двадцать раз — примерно одна миллионная. Чтобы хоть один раз увидеть выпадение двадцати двух красных подряд, которые, если верить Алексею Ивановичу — Достоевскому, он видел часто, надо пронаблюдать в среднем четыре миллиона серий по двадцать два удара, то есть почти сто миллионов рулеточных циклов. Каждый продолжается порядка минуты. В году около полумиллиона минут, значит, чтобы однажды стать свидетелем такой удачи, надо провести в казино сотни лет. Серии по десять-одиннадцать, двенадцать “одноцветных” ударов Достоевский, несомненно, наблюдал и устами своего героя высказал, как ему показалось, всего лишь скромное двукратное преувеличение, которое в повседневном человеческом общении почитается невинным. Однако на самом деле, как следует из только что приведенного рассуждения, это преувеличение примерно тысячекратное...

Следующий литературный пример, который мы процитируем, имеет, как и второй из наших эпиграфов, отношение к Иосифу Бродскому. Когда-то молодой поэт перевел с английского пьесу Тома Стоппарда “Розенкранц и Гильденстерн мертвы”. Это, наверное, самый ранний из не-стихотворных текстов Бродского. Пьеса открывается длинной ремаркой, из которой мы приведем отрывок: “Кошелек Гильденстерна почти пуст. Кошелек Розенкранца почти полон. Дело в том, что они играют в орлянку. Происходит это следующим образом: Гильденстерн достает монету из кошелька, подбрасывает ее и дает ей упасть. Розенкранц разглядывает ее, определяет, что выпало, произносит “орел” — ибо так оно и есть — и опускает ее в свой кошелек. Потом процесс повторяется. Судя по всему, они занимаются этим уже довольно долго”. После того, как “орел” выпадает девяносто второй раз подряд, Гильденстерн “...останавливается как вкопанный. — Значит, это был гонец... посланец... это точно. За нами послали (Он круто оборачивается к Розенкранцу и резко произносит.) Силлогизм номер один: первое — вероятность есть фактор, оперирующий в сфере естественных сил. Второе — вероятность не оперирует как фактор. Вывод — мы во власти не-, противо- или сверхъестественных сил. Обсудим. Розенкранц вздрагивает”.

Для героя пьесы театра абсурда Гильденстерн рассуждает на удивление здраво. А вот Достоевский до конца жизни так и не понял, что в своих посещениях “Рулетенбурга” надеялся на сверхъестественное...

Разумеется, разница между рулеткой и другими способами просаживать деньги в казино лишь количественная. Поскольку ниже речь опять пойдет о весьма внушительных общих цифрах, про эту разницу нужно сказать несколько слов. У хозяев крупнейших центров игорного бизнеса сейчас три основных доходных инструмента: баккара, блэк-джек (наше “очко”) и игорные автоматы.

У карточных игр простой теории нет, но есть богатая статистика. Вот некоторые ее основные цифры. Доходнее всего для хозяев игорного дома баккара, в среднем шестнадцать процентов, но результат здесь зависит от квалификации игроков, а поэтому сильно колеблется — даже при месячном усреднении — от двух до тридцати процентов. Лучшими клиентами американских казино считаются богатые дельцы из Юго-Восточной Азии: они делают очень крупные ставки. Но играют азиаты хорошо и, бывает, срывают куши, которые, по утверждению одного из репортеров, освещающих положение в американской “gambling industry”, аукаются на Уолл-стрите.

Мировые центры азарта у всех на слуху с девятнадцатого века: Монте-Карло, Макао, Лас-Вегас. Они процветают до сих пор — даже ставшее частью коммунистического Китая Макао. Миллионные — в долларах (на человека!) — суммы в бывшей португальской колонии, бывает, проигрывают не только “новые китайцы”, но и чиновники. Примерно пять миллионов любителей острых ощущений из континентального Китая ежегодно оставляют свои деньги на пятачке с населением всего около четырехсот тысяч человек, которые за этот счет живут весьма неплохо, хотя и платят большие налоги. А полный ежегодный приток туристов-игроков достиг двенадцати миллионов.

Не так знаменит сравнительно молодой Атлантик-Сити в штате Нью-Джерси, но сегодня он сравнялся с Лас-Вегасом по всем основным показателям, включая суммарную прибыль: порядка четырех миллиардов долларов в год. Все европейские казино вместе взятые не зарабатывают столько. Ежегодные чистые расходы американских граждан на разнообразный гэмблинг превышают шестьдесят миллиардов долларов. А суммы, которые при этом переходят из рук в руки, разумеется, в десятки раз больше.

Этот бум объясняется еще и тем, что налогообложение игорного бизнеса в США несравнимо мягче европейского. Бывает и десять, и семь процентов, в то время как в Европе не редкость и сорок. Плавучие казино на Миссисипи — тоже процветающий бизнес, практически все пассажирские суда на великой реке — это игорные дома, и платят они пять процентов налогов с первого миллиона годового дохода, десять — со второго и только потом — двадцать. Ипподромы — в среднем тридцать.

Гораздо менее известно у нас другое: обе столицы американского гэмблинга сейчас оттеснены с ведущих позиций совершенно неожиданным юным конкурентом — ему чуть больше десяти лет. Парадоксы его расцвета заслуживают рассмотрения.

* * *

В 1988 году Конгресс США принял новый закон со “значащим” для нас сокращенным названием IGRA (Indian Gambling Regulatory Act), разрешивший создавать казино на территориях резерваций. Этот же закон обязывал использовать получаемые средства “для экономического развития индейских племен, обеспечения их самодостаточности и укрепления системы самоуправления”. Как ни удивительно, эти положения не остались благими пожеланиями. Индейцы распорядились хлынувшими средствами весьма разумно — понастроили школ, больниц, общественных центров, благоустроили территории резерваций.

А деньги буквально хлынули, суммарный годовой доход индейских казино уже достиг пятнадцати миллиардов долларов — вдвое больше, чем Лас-Вегаса и Атлантик-Сити вместе взятых. Только в Калифорнии (в ней насчитывается сто двадцать пять суверенных индейских племен) — свыше пяти миллиардов.

За девяностые годы душевой доход населения резервации Миль Лакс племени оджибуэев, о котором упоминает в своей поэме Лонгфелло, вырос вчетверо и приблизился к средней цифре для белых жителей штата Миннесота. У индейцев это называется “доить новых буйволов”. Приятным для меня сюрпризом было узнать, что герой известного романа Купера оказался вовсе не последним из могикан. Недавно представители этого славного племени заплатили штату Коннектикут несколько сот миллионов долларов за право расширить свой игорный бизнес.

Отношение региональных американских администраторов и законодателей к гэмблингу можно определить как “и колется, и хочется”. Во многих штатах игорные дома до сих пор запрещены. В документе “Социальные принципы”, выпущенном влиятельнейшей методистской церковью, азартные игры названы “общественным злом, смертельной угрозой жизненным интересам морального, социального, экономического и духовного развития”. Это правда, и с этим приходится считаться. Последствия распространения азартных игр досконально изучены статистически. Точно известно, сколько оставляет в кассах казино средняя семья в каждом штате (а бедные семьи проигрывают больше, чем богатые!), как связан уровень развития гэмблинга — а эта связь несомненна — с частотой разводов и самоубийств, с уровнем преступности и, соответственно, с расходами на содержание преступников в тюрьмах, и т.д. и т.п. Эксплуатация азарта несомненно является в США важнейшим сектором той деятельности, которую А. Неклесса назвал “выстраиванием комплексной, изощренной индустрии порока”.

Но суммарный бюджетный дефицит отдельных штатов США (речь идет не о федеральном бюджете!) в наступающем 2003-2004 финансовом году составит 85 миллиардов долларов. Только три штата из пятидесяти — Арканзас, Нью-Мексико и Вайоминг — сводят концы с концами. Поэтому гэмблинг называют “финансовой нирваной” американских губернаторов. Надо еще упомянуть, что общественные лотереи по закону — везде собственность штата, доходы идут в бюджет. Эта деятельность хорошо организована, надежно контролируется и доходы приносит немалые, а с другой стороны — свыше восьмидесяти процентов выложенных населением за билеты средств возвращается в виде выигрышей, главные из которых уже измеряются многими десятками миллионов долларов, отсюда и необыкновенная популярность лотерей. И увлечение покупкой лотерейных билетов редко принимает разорительные масштабы. Но только примерно половина американских регионов использует этот источник.

Доходы индустрии азарта дают возможность сократить дефицит бюджета без введения новых налогов или повышения старых. Губернатор Калифорнии Грэй Дэвис надеется немножко подлатать тридцатимиллиардную дыру в бюджете штата, продав индейцам права на дополнительную установку игральных автоматов. А губернатор Массачусетса республиканец Ромни вознамерился получить 75 миллионов долларов даже не со своих индейцев, а с племен соседних штатов Коннектикут и Род-Айлед, пригрозив в противном случае легализовать расширение сети казино у себя, что сократило бы приток трансграничных игроков в эти штаты.

Новая игорная напасть, как многое в сегодняшней американской жизни, связана со Всемирной паутиной. Это казино в Интернете. Они запрещены на всей территории США. Но организация и содержание сетевого игорного дома обходится в сто раз дешевле, чем традиционного казино, не нужно практически ничего, кроме хорошего сервера с соответствующим программным обеспечением — понятно, какой это стимул. А уж уследить за теми, кто с домашних компьютеров играет в зарубежных интернет-притонах — это тоже нарушение закона — практически невозможно. Поэтому расходы американцев по указанному каналу, составлявшие в 1999 году около одного миллиарда долларов, за четыре года выросли впятеро. И, как всегда, бреши в бастионах федерального законодательства начинают пробиваться юридическими таранами на уровне штатов, и лидеры традиционные — Невада, Аризона...

Как у всякого масштабного экономического и социального явления, у американского гэмблинга есть и философское, мировоззренческое измерение. Недавно издательством “Viking Press” выпущена книга Дж. Лирса “Something for nothing”, где представлен взгляд на всю историю США как на постоянную борьбу “культуры шанса” с “культурой порядка”. Серьезное место отведено в книге и извечным спорам об игорном бизнесе на национальном уровне. А вообще-то книга о том, что все люди делятся на два основных психологических типа: одним нравятся события с неожиданным, сюрпризным исходом, целиком зависящим от случая, вроде азартных игр, а другие такую философию презирают и стремятся к наиболее полному контролю за течением собственной жизни и, по возможности, жизни других людей. Представителями первого типа автор, профессор университета Рутгерс, считает плантаторов американского Юга XVIII века. Там, в сырых и жарких, малярийных, бандитских местах сама жизнь висела на волоске, поэтому основным признаком настоящего джентльмена считалась способность поставить все на бросок костей, а счастливая карта воспринималась как проявление божьей благодати, избавляющей от необходимости соблюдать скучную рыночную дисциплину. В представители “культуры шанса” Лирс зачисляет не только картежников и букмекеров, но и художников-авангардистов — “брызговиков” типа Поллока (уместно также вспомнить определение Марселем Дюшаном сюрреализма: “законсервированная случайность”) — и даже литераторов-модернистов, поклонников спонтанного письма, а среди политиков в качестве крайнего примера вспоминает сенатора Джеймса Хиллхауса, внесшего в 1809 году законопроект, по которому президента США следовало выбирать по жребию из членов верхней палаты. Хиллхаус полагал это средством борьбы с коррупцией и непомерными личными амбициями.

Галерея любителей порядка представлена в книге Лирса прежде всего евангелическими протестантами, которые не признают случайностей даже в истории и всю жизнь человечества считают реализацией прописанного до мелочей Божьего плана. В эту же компанию помещены изобретатель конвейера Генри Форд и знакомый нам Яков Бернулли, поскольку именно он “создал интеллектуальный инструмент для демистификации случая”. В конце книги в качестве крайнего патологического примера упоминается и нацистский “новый порядок”.

* * *

Примеряя сказанное выше к России, приходится признать, что одна из удручающих черт отечественной экономической действительности заключается в том, что политические силы в своем противоборстве “используют статистику, как пьяница фонарный столб — как опору, а не как светильник” (это сказано американцем Эндрью Лэнгом по другому поводу, но к нам применимо в не меньшей, мягко говоря, степени). Внимательное изучение количественных характеристик разных возможностей и применение полученных знаний на практике — этому искусству вполне можно поучиться у заправил американского страхового дела и — чем только черт не шутит! — у хозяев казино. Хоть и у тех же могикан.