Галина Ермошина

Марио Корти. Дрейф

Марио Корти — директор Русской службы “Радио Свобода”, итальянец, написавший книгу на русском языке. Книга не переведена, а именно написана на русском. Для этого нужно как минимум уметь думать на том языке, на котором пишешь. “Я искал форму, позволяющую нащупывать далекие связи во времени и пространстве, перепрыгивать из ситуации в ситуацию, показывать мир без границ — и временных, и географических, и культурных, дрейфовать без руля и ветрил, что не разрешено профессиональным историкам”.

Произведение искусства или литературы всегда было и будет сделанным, артефактом. У кого-то это получается лучше, у кого-то хуже, у кого-то торчат подпорки и просвечивает каркас, а у кого-то выходит гладкий монолит. И нельзя сказать, что одно хуже, а другое — лучше. Все дело в конкретной задаче, которую ставит перед собой конкретный художник. Задача в книге Марио Корти — прыгать с волны на волну, не сопротивляться течению, которое может унести в совершенно непредсказуемые места. Книга о языке, как о спокойной и уравновешенной стихии, которая управляет всем потоком жизни, направляет его, заставляет подчиниться. О русских словах, этимологии, заплывая в древность и выныривая на поверхность с комком ила в руках, рассчитывая найти в нем раковину, жемчужину, гвоздь, на худой конец, множество мелкой живности, за которой просто интересно наблюдать. В книге много попутного, уводящего в сторону, хотя в таком дрейфующем повествовании и не может быть главного направления, все зависит от воли ветра и течения. Параллельно дрейфующему сознанию начинает двигаться все вошедшее в сферу внимания.

Сюжетные линии расходятся как круги на воде и, достигая твердой поверхности, затухают, теряя информационную значимость, растворяясь до неразличимости зрением или слухом. Но важен не смысл слов, а их возникновение, проживание и умирание. Процесс, происходящий в слове не как в смысловой единице, а как в неопределенной знаковой системе, состоящей в родстве практически со всем. Восходя не к конкретному языку, а принимая в себя множество языковых атрибутов, присущих разнообразным лексическим образованиям. Так складывается надмировой смысл, все зависит от всего и, в конечном счете, — от малого. Так горная лавина, погребающая под собой огромный город, может сдвинуться с места от движения мельчайшего камешка.

По мысли персонажей книги, нет начинающегося или заканчивающегося, все есть лишь непрерывное продолжающееся в обе стороны прошлого и будущего. И особенно запутаны в этих переплетениях отношения слов. “Есть тексты, которые легче пишутся, чем читаются”. Проследить развитие и ветвление текста Марио Корти сложно. С первого взгляда он кажется беспорядочным нагромождением, и не сразу начинаешь улавливать, что главное в этом хаосе — не упорядочение событий, а движение из одного события в другое. Причем, события возникают будто бы из ниоткуда — приходят из вращения водоворота времени, таяния ледников прошлого или распадения настоящего на два или больше параллельных и не смешиваемых потока. Собственно, это движение и есть смысл повествования, тяжело поддающийся и записи, и прочтению.

Автор предлагает открытую систему языка, связанную со всем и не связанную ничем. Не сопротивляться вторжению или агрессии чужого слова, а растворять его в себе и превращать его в себе подобное. “Русские вечно замыкаются. Ищут себя в себе. Знают ли они, что можно себя найти, отражаясь в чужих глазах?” Идеальный способ прочтения книги Марио Корти — чтение с любого места, в любой последовательности. Книга — как колода карт: можно менять местами главы и абзацы, книга не перестанет быть книгой, но это будет уже другая книга. Впрочем, для любого читателя она будет неизбежно другой, чем для ее автора. Книга и как особый язык, и как форма коммуникации. Пусть каждый понимает ее, как хочет, как сможет, как она ему позволит. Не последовательность, а оборванность, принципиальная незавершаемость, возможность для автора ускользнуть в промежуток между двумя событиями, пока читатель ждет объяснения и продолжения.

Это книга о языке, увиденном глазами иностранца. Наблюдателя? Участника процесса? Со стороны-то оно, конечно, виднее. Но в том-то и дело, что Корти смотрит не со стороны. Вхождение в язык, сопереживание, пристальное вглядывание, тактильный контакт со словом, проживание совместной жизни. Может быть, все дело в способе вхождения в язык — через попытку поймать за хвост не общий смысл, а звучание, родство по нисходящей линии с другими языками и переживание момента поиска? В языке нет и не может быть утраченного. Все возвращается в другом облике или в другом языке, не замещая собой исчезнувшее, а принимая его в себя, сливаясь и обогащаясь приращением смыслов. Слово хорошо тем, что не пугается столкновения с непонятным, неизвестным, незнакомым. Оно само неуловимо, не уловлено и находится в постоянном изменении. Оно тоже дрейфует по океану речи, подчиняясь только ветру и потоку, и кто может предсказать, к какому берегу какой неведомой Америки его принесет однажды, чтобы оно, ненадолго задержавшись, отправилось дальше.

Корти не управляет сюжетом, а отправляется за ним, куда приведет странствие — неизвестно. Цель — не открытие новых материков, а сам процесс общения, плавания, узнавания. Имя одного из персонажей — Аграфандр (аграфия — утрата способности писать). “Писать Аграфандр не умел. Он очень быстро думал. В его уме слова, фразы, предложения, абзацы формировались с невероятной быстротой и занимали свои места в последовательной текстовой конструкции. Но когда Аграфандр садился за пишущую машинку, он с трудом вспоминал первую задуманную фразу”. Наличие “быстрого мозга” позволяет путешествующему со словом не останавливаться на скорости печатной машинки, а использовать скорость мысли как максимально возможную для сокращения расстояния до неведомого объекта. Пространство, наполненное реальностью, расположенной в мифе. Моцарт, Казанова, Проповедник, скрытые цитаты, глуховатый авторский голос. Здесь нет острых граней и режущих краев. Но это не означает отсутствия опасности. Скорее, это горная речка с порогами и перекатами, утягивающая за собой.

Книгу еще можно написать и так: “Если взять карту и с помощью карандаша соединить три точки, получится перевернутый равносторонний треугольник”. Читатель может сам заняться поиском точек для соединения в треугольник книги. Причем треугольник у него вполне может оказаться пентаграммой, или тетраэдром, или вообще выйти за пределы листа. Все зависит от степени тренированности воображения и возможности игнорирования событий, чтобы сдвинуться с плоского поиска трех опорных точек реальности.

Но иногда автору не хватает чувства меры, и книга становится собранием отдельных отрывочных сведений о большом количестве событий и фактов, которые не складываются ни в мозаику, ни в калейдоскоп, ни в какую-то другую, пусть временную, но цельность. Возникает ощущение искусственности, сделанности, нарочитой заданности ситуации; разнообразия, созданного насильственным образом. Как если бы к двум разбитым кувшинам нарочно присоединили несколько осколков третьего, неотличимого по цвету и фактуре, но — чужого, не из того времени, украденного либо фальсифицированного. Попытки принуждения или приручения речевого дрейфа дорого обходятся и персонажам, и автору, и читателю. Язык — штука своевольная, его невозможно заставить совершать поступки, он немедленно начинает мстить. Иногда скрупулезная размеренность Корти в поиске корневых смыслов слова или использование пространства с целью однозначного расположения на местности напоминает словарные энциклопедические статьи с их фактографической точностью, краткостью и скучностью ввиду их чрезвычайной полезности. Тексту, несмотря на его намеренную или ненамеренную случайность, недостает небрежности и легкомыслия внутри фразы. Не хватает неправильности и аграмматичности, некоторой несерьезности, игры. Это похоже на жонглирование, где вместо воздушных летающих предметов используются чугунные гири. Это поражает, но не восхищает. Недостает ощущения легкости, ажурности, состояния зависания в воздухе, потери опоры. Земля слишком притягивает, и даже наличие крыльев не всегда позволяет взлететь. Дрейф ограничен только водной поверхностью. Менее плотная и менее предсказуемая воздушная среда остается пока еще недостижимой. Повествование заставляет себя вернуться в плоскость листа — попытки вырваться в третье, а тем более в четвертое измерение не удались. Бумажные фигурки в плоской бумажной стране, горизонталь, растянутая в бесконечность.

Иногда возникает ощущение лабиринта, в котором невозможно заблудиться, но, тем не менее, нужно пройти его так, чтобы не пропустить ни одного ответвления, ни одного тупика, провести непрерывную меловую черту от окраины к центру, где, возможно, и отыщешь ключевое слово этого кроссворда Марио Корти под названием “Дрейф”. И возможно, этим словом станет “ответственность” — перед литературой, перед языком, неважно каким — русским, итальянским, вообще языком. Возможно, другой читатель, пришедший к центру другой дорогой, обнаружит там другое слово или не обнаружит вообще ничего. И он тоже будет прав, потому что это — его путь и его язык. “Дрейф существования уносил Начинающего с материка на материк, из страны в страну, из города в город, из языка в язык. И вот уже он не начинающий, хотя еще и не посвященный — каковым, возможно, не будет никогда”.