Евгений Ермолин

Критик в Сети

Литературная критика в Сети. Эта тема кажется почти неподъемной уже ввиду вероятной неисчерпаемости источников. Сеть выглядит беспредельной. У сетевого странствия бесконечный маршрут, здесь нет конечной станции. Ты, нисколько не затрудняясь, скользишь, уплываешь, уплываешь, и время несет тебя вдаль... А может, и не время. Но и не пространство. Тогда что?

Раньше от мелких сует и больших печалей жизни отправлялись, бывало, ради утешения за границу. Теперь это можно сделать, не сходя с места. Сеть — альтернативный способ существования. Миллионы ее окон прорублены туда, откуда нет, по сути, исхода. В сон и мечту. В бред и в энциклопедию. Поверх границ, помимо цензуры. Часто без явной цели, полуслучайным маршрутом. Мир свободы. Мир соблазнов. Мир информации.

Чтобы вернуться оттуда в предэкранную реальность, нужно сделать над собой некоторое усилие. Чтобы осмыслить, что собой представляет критика в русскоязычном Интернете, нужен опыт. А опыт плавания в Сети никогда не бывает исчерпывающим, окончательным...

Я рискну, раз уж подрядился. Скажу сразу, что мой взгляд — это взгляд не столько изнутри, сколько извне. Сетевой критикой я сам никогда не занимался. А на литературные страницы Интернета мне приходится заглядывать из чистого интереса к работе коллег и по долгу службы, для подготовки обзоров прозы и критики.

Если что, товарищи поправят. Наверняка поправят, потому что, говоря о Сети, с небывалой силой чувствуешь пределы своей компетентности.

И вот самое главное, что важно понять: создает ли новая технология новое качество критики, что состоялось в сетевой литературной критике — а что нет.

Литературная критика в русском Интернете — дело сравнительно новое. Ей от силы десять лет (у меня не было возможности следить за событиями в рунете подробно, поэтому точную дату я назвать не могу). Но она там хорошо себя почувствовала. Прижилась. Обжилась. Пережила первые взлеты и падения.

Она существует.

Неслучайно же и многие бумажные издания открыли в Сети свои филиалы. Нынче уже мало что существует только на бумаге. Журналы и газеты размещают основную часть своего содержания также в Интернете. Вот и бумажная критика, что публикуется в журналах и газетах, уже давненько представлена в Сети. (Кстати: договоримся об употреблении здесь этих выражений — бумажная критика, бумажные критики и т.п. Исключительно для простоты. Надеюсь, они никого не коробят.) Разыскать в Интернете можно и свежие публикации, и материалы, помещенные в архивах. Об этой части сетевого мира критики я говорить не буду. Найти адреса сетевых версий бумажных изданий обычно нетрудно через поисковые системы, хотя бы через “yandex”. Самое вместительное хранилище подобного рода существует как особый отдел “Русского журнала”, “Журнальный зал” (www.magazines.russ.ru).

В последнее время и некоторые критики бумажных изданий размещают свои статьи сначала в Интернете, а уж потом где-нибудь в традиционного вида журнале. Иные поспевают всюду, как, к примеру, юный Алексей Шорохов: он и в “Русском переплете”, он и в “Москве”, он и в бумажной газете московских литераторов... Наиболее последовательно этот проект реализовал Андрей Немзер, так что мне волей-неволей придется время от времени обращаться к его сайту “Немзерески” (www.ruthenia.ru/nemzer), хотя там размещаются, по сути, только его газетные публикации (копирайты из газеты “Время новостей”). Сайт очень регулярно обновляется. Без отражения позиции этого автора будет неполон разговор о дискуссиях в Интернете. (Но это все-таки именно бумажно-газетная критика, по всем приметам. Поэтому общий обзор позиции, статуса и творческих свершений Немзера в Сети здесь отсутствует.)

Кто-то уже увидел в этом признаки позорной капитуляции бумажной периодики. Кто-то из патриотов Интернета, напротив, усматривает в происходящем нашествие в Сеть чужаков — бумажных критиков. Один сетевой автор, скрывшийся под псевдонимом Бони М., писал: “Происходит постепенное и все более агрессивное перетекание бумажных жанров и бумажных профессионалов в Сеть, и, как во всякой истории о поглощении малой культуры большой, здесь будет много мифологического домысливания, героического самостийного сопротивления, разговоров о спецификах, резервациях и правах minority...” (www.russ.ru/netcult). Думаю, о том и другом говорить как минимум еще не время. Но тенденция налицо.

Поговорим о сетевом эксклюзиве. И вот первый вывод, который можно сделать сразу и который нужен нам для дальнейшей работы: сетевая критика — это вся литературная критика, которую можно найти в Сети. Объяснюсь. Как я обнаружил, иногда понятие сетевой критики очень тесно связывают с понятием сетевой литературы, то есть литературы, размещенной в Интернете и обладающей специфическими признаками, не позволяющими адекватно воспроизвести ее на бумаге. Сетевая критика как бы должна быть посвящена этому подвиду литературы. Но существует сомнение даже и в том, что сетевая литература состоялась как таковая.

В этой связи неудивительны утверждения об отсутствии и сетевой критики. Иногда даже читаешь, что Интернет упраздняет институт критики в принципе. “Выбор произведений в интернете осуществляет, главным образом, Читатель. Поэтому Автор вынужден ориентироваться именно непосредственно на Читателя, не рассчитывая на помощь Редактора, Издателя или Критика. Однако в традиционном литературном процессе работа Критика влияет, прежде всего, на формирование критериев отбора для публикаций, и только потом, через критерии — на Автора. В интернете отзывы Читателя непосредственно воздействуют на Автора. То есть между Автором и Читателем больше нет некоей четкой системы взглядов на литературу. Таким образом, Редакторы, Издатели и Критики, а также теория литературы в той ее части, которая отвечает за формирование критериев отбора для публикаций, в интернете могут быть упразднены” (Изабелла Джен: zhurnal.lib.ru/izabella_d). Ну, это пока лишь прогноз. А сегодня мне кажется, что сетевой критикой можно называть всякую критику в Интернете, независимо от ее объекта. Во всяком случае, я именно так и буду поступать.

Наш план таков. Информацию справочного характера (наверное, для кого-то она нелишняя?) я попытаюсь сочетать с общими суждениями и размышлениями о репрезентации литературного критика в Сети как проблеме. Сначала — просто прогулка по русскому литературно-критическому Интернету. Потом — нечто об авторском начале в сетевой критике. После — о дискуссиях, тенденциях и закономерностях.

Вообще-то любой желающий может, решив, что он заслуживает внимания как критик, открыть в Интернете личную страницу, разместить там нечто о современной словесности и ждать, как паук муху, читателей. Тем самым Интернет снимает одну из главных проблем почти всякого автора бумажной периодики — проблему доступа к публикационным ресурсам. “О такой возможности люди мечтали. Осуществляются мечты. Открой страницу и изложи. Понравишься — будут читать, нет — дальше скользнут. Человеку предоставляется возможность говорить, что он хочет и как он хочет. Без редактора и цензуры. Без правки, издательских проволочек и посредников донести до своего возможного читателя свое слово, свой “образ мира” <...> и получить живой читательский отклик...” (А. Шерман: www.zhurnal.ru/1/nitka).

Одна из сетевых энтузиасток этого процесса, уже цитировавшаяся мною И. Джен, писала: “Первое и главное изменение: в силу неограниченности места для публикации и минимальной стоимости услуг провайдера литературная деятельность становится доступной всем, у кого есть доступ к интернету. Интерес к литературе проявляется одновременно в осуществлении двух функций: Автора и Читателя. Автор оказывается внимательным Читателем других Авторов; Читатели, в свою очередь, пробуют себя в роли Авторов. То есть Авторами становятся все, кто создает тексты для интернета. Формально, поскольку через интернет общаются в основном текстами, писательство в интернете — тотально <...> литературная деятельность в интернете становится обыденной частью существования. Так же, как для ребенка — научиться ходить, для школьника — научиться элементарно писать, — для участника интернет-коммуникации оказывается естественным уметь писать стихи и/или рассказы. Таким образом, благодаря развитию интернета общество может позволить себе иметь не просто много, а ОЧЕНЬ много Авторов. Которые одновременно являются и Читателями, потому что литературная деятельность интересует, главным образом, тех, кто сам пишет”.

Авторских страниц, профилированных на критике, однако ж, мало. Стихи и рассказы — это одно, а критика — совсем другое. Она требует усиленной работы головой и предварительных знаний, как сказала мне одна наблюдательница. Так это или не так, но востребуемые от критика усердие, усидчивость, регулярность — это такие постулаты, которыми трудно вдохновиться дилетанту.

Остаются летучие читательские суждения на форумах и в гостевых книгах. Суждения, как правило, анонимные. Как правило, непочтительные, даже часто грубые. Субъективно-бездоказательные, отмеченные силой выражений и экспрессией тона. Тем не менее самостийная гостевая критика — это, конечно, говоря строго, тоже критика. Такая, какая есть. С нею можно не считаться, ее можно вовсе не замечать. Но Cеть создает и такой феномен. Это элементарное жанровое явление. Своего рода электронное граффити. Для тех, кого интересуют уличные объявления и настенные надписи, найдется и в Сети немало забавного.

Но все-таки обычно стабильно работающий критик, претендующий на профессиональный статус, связан с каким-то изданием более общего характера, интернет-литературным журналом или еще каким-то начинанием не собственно литературно-критического характера. При всем своем автономном статусе самые продвинутые авторские сайты Сергея Костырко и Вячеслава Курицына были хорошо адаптированы в своей более общей среде обитания.

Опубликоваться в интернет-журнале может в принципе всякий автор (как и в бумажных изданиях). Но вопрос о размещении вашего текста здесь зависит не от вас, а от хозяина сайта. Тут начинается цензура, начинаются взаимные притирания. Хотя в Сети, как мне со стороны кажется, режим контроля сверху не такой уж строгий.

Назову те издания, куда я хотя бы иногда заглядываю.

Итак, журналы.

Еще несколько месяцев назад очень легко было начинать путешествие в секторе литературной интернет-критики. Достаточно было пойти на “Круг чтения” в “Русский журнал” (www.russ.ru, далее — РЖ), чтобы получить необходимую подзарядку. Кто-то был здесь гостем, кто-то хозяином, но в итоге сложилось созвездие критиков, включавшее Вячеслава Курицына, Александра Агеева, Сергея Костырко, Инну Булкину, Дмитрия Бавильского... Когда-то в прошлом веке там была и Яна Соколова (“Соколиная охота”), пытавшаяся рассказывать о том, что пишут критики-коллеги, и чуть ли не пресловутая Аделаида Метелкина. В соседних отделах того же журнала отмечено присутствие авторов, которые любят поговорить обо всем на свете, но и о литературе тоже — Дмитрия Быкова (часто весьма умно) и Мирослава Немирова (обычно разнузданно, иногда остроумно).

Увы, теперь уже не с той уверенностью туда идешь. Иных уж нет, а те далече. Но все равно, конечно, стоит заглядывать сначала сюда. Бессменно на посту верная Инна Булкина со своей авторской рубрикой “Журнальное чтиво”. Подтянулись новые силы: Владимир Губайловский, Олег Дарк, Петр Павлов, Михаил Эдельштейн... Отметились со своими статьями бумажные авторитеты Сергей Чупринин, Наталья Иванова, Ирина Роднянская, Никита Елисеев...

Журнал в Сети подчас является инициативой и делом рук одного человека. Так, Александр Касымов в Уфе создает “сетевой литературный журнальчик” “Квартира Х” (www.kvartx.on.ufanet.ru), придуманный забавно и очень характерно для русского литературного Интернета. Разные виды текстов сгруппированы по разным помещениям этой квартиры в Сети: “кабинет”, “гостиная”, “кухня” и т. д. В “кабинете” помещены произведения самого Касымова — статьи, стихи, цикл эссе “НеПрозорий”. Тексты выставляются по мере написания, набралось их уже немало.

Гораздо более масштабное предприятие — столичный по происхождению литературный сайт “Вавилон. Современная русская литература (www.vavilon.ru)”. “Вавилон — это попытка всесторонне представить в Интернете современную русскую литературу высокой пробы: от “живых классиков” до только входящих в литературный мир 20-летних. Сфера нашего интереса — все многообразие актуальных сегодня поэтик”. Так себя представляет этот многостраничный журнал. Это, как квалифицировал еще С. Костырко, один из самых грамотно выстроенных, внятных по структуре и вместительных литературных сайтов.

Но критики в вавилонском “Литературном дневнике” (www.vavilon.ru/diary) не так уж много, не так уж часты критические публикации (их 3—4 в месяц). Автор проекта и куратор сайта Дмитрий Кузьмин и выступает чаще прочих на этом поприще — хлестко, размашисто и нередко — остроумно. И подкупает, и подчас чуть ли не шокирует средствами выражения его великолепное презрение к окрестным критикам-козявкам, которые гавкают на вавилонского слона. Иной вопрос, что поводы для выступлений у него случайны и о современной литературе из его публикаций узнаешь немного.

На “Вавилоне” до последнего времени велась также хроника литературной жизни (с отчетами о состоявшихся литературных вечерах в Москве, информацией о новых книгах). Хроника по крайней мере полезная, с элементами аннотационно-критическими. Кое-что по части критики еще можно накопать на представленных в “Вавилоне” маргинальных изданиях типа “TextOnly” или “Риска”.

В Петербурге создается немало литературных интернет-изданий, но не все они имеют критический отдел. Таковым снабжен журнал Артема Степанова и Дмитрия Голынко-Вольфсона “Литературная промзона” (www.litpromzona.narod.ru). Здесь в отделе “Рефлексии” собраны критические статьи и эссе, судя по всему — за довольно продолжительный отрезок времени. Их авторы — лица известные: ныне, увы, покойный Виктор Кривулин, Михаил Берг, Сергей Завьялов, Валерий Шубинский, Александр Скидан, Дмитрий Голынко.

“Топос” — литературно-философский интернет-журнал (www.topos.ru). В нем есть и отдел критики, с регулярным обновлением. Именно тут сейчас в основном подвизается наиболее ярко себя обозначивший именно в Интернете Дмитрий Бавильский, участник сетевых проектов “Галерея Гельмана” (проект “Изголовье Бавильского”) с 1998 года, литературный обозреватель РЖ (“Круг чтения”) с 2001 года. У него есть рубрика “Знаки препинания”, в которой уже больше трех десятков статей довольно пестрого содержания и без особенных затей и претензий. Что-то поденное.

Беспрестанно появляется на “Топосе” Маруся Климова с амбициозной рубрикой “Моя история русской литературы”, заполняемой причудливыми текстами. У меня эти опусы вызывают лишь недоумение, но, наверное, есть у них и свой читатель, коль скоро “Топос” чуть ли не ими и держится... В “Топосе” можно также встретить занятные критические тексты столь различно проявивших себя своими бумажными публикациями Павла Басинского и Льва Пирогова, а также Дениса Иоффе, Евгения Иза (Иz), Владимира Медведева.

Каким-то боковым протоком через двух—трех авторов “Топос” связан с еще одним странноватым изданием сугубо маргинального типа, “Обсёрвером” (megalit.ru/observer). Его создатели представляют это “обозрение языковой реальности” так: “...преднамеренно выбранный способ реализации стратегии “тело — текст” указывает на анальный тип психо-социальной ориентации издания. Анальная ориентация, в свою очередь, указывает на некоммерческий характер издания... ОбсЕрвер состоит из нескольких авторских рубрик. Авторы помещают тексты в свои рубрики самостоятельно. На сайте неукоснительно соблюдается принцип, который состоит в том, что все авторы имеют неограниченную свободу (в пределах своей рубрики). НА ОБСЕРВЕРЕ НЕТ ЦЕНЗУРЫ”. Редактор — Ромыч ВК Еримеенко. Критикой здесь занимаются Евгений Из, Лев Пирогов.

Литературный интернет-журнал “Русский переплет” (www.pereplet.ru, далее — РП). Главный редактор — В.М. Липунов. Среди разделов — “Злоба дня”, “Искания и размышления”, “Критика и рецензии”... Из автоаннотации: “...нам кажется, что ни в одном из этих изданий нет спокойного, глубокого взгляда на русскую литературу, органически связанного с классической традицией... “Русский переплет” — это не только верность русской литературной традиции, но и признание того очевидного факта, что вся Россия в последние десятилетия, столетия находится в самом эпицентре одного из глубочайших исторических, географических и политических переплетов человечества”. Круг сотрудничающих с изданием критиков сложился постепенно. Подчас утверждают, что в журнале собираются одни маргиналы. Кажется, это суждение плохо взвешено. Как бы то ни было, именно здесь осел, к примеру, язвительнейший житель Львова Валерий Сердюченко (www.pereplet.ru/cgi/kandid.cgi), который, правда, в последнее время резко сократил явку в Сеть по литературным поводам. Зато довольно часто выходит в Интернет в РП критик православно-патриотической ориентации Алексей Шорохов. Он — любитель “правильно” и скучновато поговорить не столько о литературе, сколько, хотя б и на ее материале, о русской духовности, судьбе России, о Православии. Причем ведет он эти разговоры так, будто ему и дано некое высшее посвящение, а все прочие — только невежды и грешники. Может быть, так оно и есть. Но про это ведь знает только Бог. А Шорохов — откуда?

Иногда в РП пишет маститый Олег Павлов. Там можно найти неплохие критические статьи поэта Василия Пригодича (С.С. Гречишкина, пишущего также в неведомый “Лондонский курьер”, до коего я, признаться, так и не добрался; см.: prigodich.8m.com). Там и яд, там и скрытые и явные комплексы, там и непредсказуемость в оценках. О Пригодиче я еще скажу несколько слов. У Капитолины Кокшеневой в РП появилась лучшая, на мой взгляд, статья этого критика с убеждениями, но без стиля. Ей нужно было найти предмет для критики в “ближнем кругу”, настроить себя на принципиальную и нелицеприятную критику Александра Проханова и его “Гексогена”, чтобы у нее вдруг появились и упругая пластичность, и афористическая яркость.

Интернет-журнал “Самиздат” имеет большой и пестрый архив критических статей и заметок (zhurnal.lib.ru/janr). Статьи — всякие: и о фэнтези, и о Пелевине, и о Сорокине. Там можно встретить Т. Тайганову, В. Овчарова, А. Медведева, В. Гурболикова и даже, к моему умилению, Ефима Ермолкина.

“Лебедь” (www.lebed.com) — “независимый альманах”, создаваемый в США, редактор Валерий Лебедев. С критическими публикациями (Н. Кожевникова, В. Сердюченко). Вышло уже 303 номера. Заодно уж упомяну и о бостонском литературном журнале “Контрапункт” (www.k-punkt.com/about.shtml), отчего-то мне недоступном. Пишут о нем, что там есть и современная литературная критика. Главный редактор — Михаил Володин. Среди авторов — Кирилл Кобрин, Александр Генис.

“Сетевая словесность” (www.litera.ru/slova) — это не журнал, а хранилище текстов, развивающееся в разных направлениях. “Но в обычную библиотеку попадают уже опубликованные произведения, здесь же они в большинстве случаев предстают перед публикой впервые. И наконец, “Словесность” — лаборатория словесного творчества в электронной среде — как теоретическое, так и практическое (разнообразные эксперименты в построении гипертекстовых и мультимедийных произведений)”. Координатор проекта — Евгений Горный. Попадаются здесь рецензии на книжные новинки, есть литературный журнал “Словесность”. Я нашел здесь статью Хаита про Игоря Иртеньева.

Жизнь не стоит на месте. Насколько я могу судить, пару лет назад ушла актуальная критика со знаменитой страницы Александра Левина (http://levin.rinet.ru/map_4.gif). С другой стороны, кого-то из критиков можно найти просто в Сети, без всякой связи с литературными сайтами. Таков, например, новосибирец (?) Сергей Самойленко. Его занятную статью о Лимонове я нашел по адресу www.newsib.cis.ru.

Сайт “Современная русская литература с Вячеславом Курицыным” (www.
guelman.ru/slava) существует ныне уже без своего хозяина, дезертировавшего с поля литературной битвы. Создан он был Курицыным в соответствии с собственным весьма прихотливым вкусом и нес на себе печать противоречивой авторской индивидуальности. Автор сайта представлял там очень и очень субъективную картину литературного Интернета, но при этом еще и регулярно писал обзоры культурной и литературной жизни “Курицын-weekly”. Именно в них Курицын выступил законодателем сетевой моды. Ему принадлежит экстремальный вариант авторского стиля, оказавший немалое влияние на некоторых коллег. Курицын выражался простецки. Высказывался с нарочитой небрежностью. Даже орфография там была своя, курицынская, с забавно-амбициозным вывертом.

“Вячеслав Курицын — известный, а иногда именуемый даже культовым, литературный критик — решил раскрыть перед обитателями Сети все тайны современной русской литературы”, — так рекламировали его на дружественных страницах Интернета. А Павел Басинский в своей литгазетной колонке остроумно характеризовал проект Курицына как лирический дневник человека, у которого был бурный и продолжительный роман с Литературой: роман человека умного, но легковесного, увлекающегося, но расчетливого, со своей любовницей. Это, по Басинскому, писатель розановского направления, но без “идеи”, без отчетливого своего жанра, разменявшийся на текущий журнализм...

Курицыну, однако, нельзя было отказать и в масштабных начинаниях. Так, в 2002 году он провел интернет-опрос: 110 (только представьте!) литераторов-“экспертов” назвали лучших русских поэтов современности. Итоги представлены в “Курицын-weekly от 18 марта 2002 года”. Всего было названо 274 (!!) поэта. Вот первая десятка: Сергей Гандлевский, Тимур Кибиров, Лев Лосев, Дмитрий А. Пригов, Елена Шварц, Лев Рубинштейн, Вера Павлова, Дмитрий Воденников, Елена Фанайлова, Шиш Брянский.

“Курицын-weekly” выходил в Сети с декабря 1988 года по август года минувшего.

Едва ли не самый продуктивный критик русского Интернета — Сергей Костырко, до недавнего времени регулярно появляющийся в Сети с обозрением “Современная русская литература в зеркале критики”. Обозрение Сергея Костырко выросло из его публикаций о сетевой литературе в журнале “Новый мир”. Постепенно их автор переместился в Интернет, где завел свою страницу и принялся очень исправно, довольно старательно, добросовестно и подробно отмечать то, что казалось ему самым любопытным в текущей словесности. Он в числе немногих сосредоточился в основном на работе в Сети.

9 апреля 2002 года в Интернете появилось сотое по счету обозрение Костырко (www.magazines.russ.ru/reviews/kost). Но в последнее время Сергей Костырко приходит в Сеть довольно редко.

Наконец, существует страница Макса Фрая (www.guelman.ru/frei). Я не исключаю, что там тоже присутствует литературная критика. Но попадать на эту страницу мне почему-то немногим легче, чем, скажем, на afishа.ru. Мучительно долгая настройка. И я давно махнул рукой и туда не хожу.

Есть еще конкурсные сайты. Например, сайт “Тенёта. Конкурс русской сетевой литературы” (www.teneta.rinet.ru), идея которого принадлежала Леониду Делицыну. Он предназначен для отбора “самых лучших литературных произведений на русском языке, впервые опубликованных в Сети, ускоренное включение сетевой литературы в общее русло русского литературного процесса, поиск в Интернете новых талантливых авторов и ярких произведений, содействие интенсивному развитию литературной жизни в русском Интернете, повышение представительства в Сети литераторов-профессионалов и облегчение авторам, представленным преимущественно в Сети, доступа в “бумажные” издания, писательские клубы и литературные объединения”. “Тенёта” проводят конкурс по 15 номинациям, среди них есть и “Литературно-критические статьи”. Здесь можно найти лучшие статьи, получившие признание экспертов. Например, в 2001 году отмечены статьи Николая Байтова, Александра Дугина и Евгения Иза.

Есть ли у нас собственно интернет-критики, то есть именно те, кто сосредоточился исключительно на работе в сетевых проектах? В общем-то, есть. Но их все-таки мало кто знает. И не только потому, что они не пользуются традиционными средствами связи с читателем и литературным сообществом. Они просто мало пишут, даже если и интересно, редко обращаются к ключевым проблемам и персонам литературного процесса. Может быть, исключение — Инна Булкина, но и она, наверное, что-то печатает у себя в Киеве в бумажных изданиях.

С другой стороны, некоторые крепкие профессионалы-универсалы, которые чувствуют себя как рыба в воде и в сетевых просторах, и в офлайне. С чем связан их дрейф в сторону Интернета? Помимо всяких прочих причин, с дополнительными возможностями, предоставляемыми Сетью, с теми особенностями самореализации, которые здесь существуют.

Возможно, многих устраивает то, что авторская индивидуальность критика в Сети почти всегда доминирует. Есть, как я уже сказал, авторские страницы. Но и авторы, связанные с тем или иным изданием, обычно вполне автономны от задач этого издания, внешних по отношению к литературе. Программа издания — плохо это или хорошо — слабо связана с автоконцептуализацией критика. По крайней мере, такое возникает впечатление. И дискутируют между собой не издания, а личности.

Творческая личность в Интернете получает новый ресурс свободы, и это создает предпосылку для более полного самораскрытия. Здесь и только здесь автор получает импульс свободы, которая пьянит, ввергает в соблазны, расковывает и даже развращает, но и открывает горизонты, споспешествует самовыражению, обеспечивает самореализацию... Вот чем это заманчиво. И вот чем это опасно.

Как замечает И. Джен, “реальных (существующих в силу объективной необходимости) критериев отбора текстов, по качеству или потенциальной экономической выгоде, для публикации в интернете НЕТ”.

Наиболее убедительно в интернет-изданиях состоялись информационные жанры. Заметка, репортаж и, конечно, жанр актуальной рецензии. Рецензентам в Сети хорошо удается поймать момент. В этом сила интернет-журналистики, способной сообщить о событии практически сразу после того, как оно произошло, и даже раньше. Почти так же и о только что вышедшей книге, о свежей публикации в журнале критик может рассказать буквально спустя час-другой после прочтения.

Вот так Инна Булкина годами неустанно обозревает свежие номера русских журналов (подозреваю, что и вынимает она их опять же из Сети) и, судя по некоторым ее высказываниям, склонна даже абсолютизировать это свое амплуа. В названии ее рубрики чудится нотка высокомерно-пренебрежительная, что, к счастью, не дает о себе знать в текстах Булкиной. Сеть, кстати, позволяет ей, обитая в Киеве, существовать в не имеющей пространственных границ среде русского Интернета. Булкина закончила филфак в Тарту, защитила магистерскую диссертацию. Работала в киевском журнале “Новый круг”, с 1997 года редактирует киевского же “Зоила”. Начало сетевому проекту было положено в августе 2000 года, а сетевое гражданство у Булкиной еще более раннее. К концу прошлого года вышло 111 выпусков “Чтива”.

Так авторы “Шведской лавки” РЖ (www.russ.ru/krug/vybor) и “Книжного клуба” (www.bookclub.h1.ru) пишут рецензии/аннотации на лучшие книги. И делают это, заметим, вполне профессионально. Обзоры довольно недурны, по крайней мере для потенциального покупателя книжек. За первыми рецензиями я бы отправил читателей именно на соответствующие страницы Сети. Там они появляются даже раньше, чем в газетах, не говоря уж о журналах, а качество их обычно повыше, чем у среднего газетного рецензента. На них в придачу можно подписаться!

Булкина недавно рассуждала о преимуществах онлайна (в связи со статьей Б. Дубина в “Знамени”, № 12). “Газетный критик занимается по преимуществу “рекомендательными списками”, и в таком качестве он газетным читателем востребован. Глянцевый критик обслуживает иную, скажем так, нишу. Сетевой критик оперативно реагирует на всех прочих <...> участившаяся практика опережающих сетевых публикаций толстожурнальной non-fiction, наверное, должна квалифицироваться как добровольная капитуляция: “толстые” журналы сдаются в Сеть с потрохами <...> Критика — вещь скоропортящаяся, а критики — существа нетерпеливые. <...> Журнальные критики слишком часто рискуют оказаться “находчивыми на лестнице”, притом что пишут свои статьи практически одновременно с сетевыми и газетными. Но статья в Сети или газете выходит завтра, а статья в журнале выйдет через несколько месяцев, когда все уж забыли думать о ее несчастных предметах и думают о других и новых...” Тут, конечно, автор далеко не во всем права, но по крайней мере у нее есть кредо. И флаг ей в руки, кому-то отклики Булкиной, наверное, очень нужны.

Премиальные марафоны также привлекают внимание, хотя здесь часто реализуют желание высказаться не только рядовые, но и офицеры. Скептический отзыв на перипетии очередного букеровского награждения (2002), принадлежащий малоавторитетным Александру Лиманову и Семену Кваше в “Газете.Ru”, дополняется экзотическими суждениями Дмитрия Бавильского в РЖ и уравновешенной немзереской... Преимущество читателя заключается в том, что он без больших хлопот может собрать разные суждения. В “Круге чтения” РЖ в последнее время была предпринята попытка отрецензировать весь шорт-лист премии Андрея Белого, некоторые вещи не по одному разу. Затея хорошая, кто спорит. Осталось, правда, неясным, почему именно эта, довольно маргинальная премия удостоилась такого внимания.

Но настоящее раздолье критику там, где он выходит за пределы рецензии, ставя более масштабные задачи. Знакомство с реализацией этих амбиций оставляет противоречивые впечатления.

Личностный характер сетевой критики, это ее фундаментальное свойство, — нельзя оценить однозначно. Каждый автор раскрывается в Сети по-своему. И далеко не всегда самыми приятными чертами характера, особенностями настроений и взглядов. Максимизация свободы и минимизация дисциплинарных требований не всем идет на пользу. В среднем критик в Сети, пожалуй, многословней, чем критик бумажных изданий. В среднем он гораздо легче позволяет себе бездоказательные суждения. Гораздо чаще употребляет рискованные и очень рискованные выражения. (Иные из таких выражений западают в память надолго, но я, пожалуй, не буду делать специальную рекламу ругателям и сквернословам.) И наконец, это далеко не всегда получается интереснее, чем на бумаге.

Интернет создает эффект особой интимности, какой-то непринужденной домашности. Эффект очень короткого общения критика и читателя: на дружеской ноге. Откуда это? Может быть, оттого, что гораздо меньше технических посредников между автором и читателем. По крайней мере психологически это выглядит именно так. Статья смотрится письмом по электронной почте. Она предназначена лично для тебя.

Здесь не нужен сильный голос. Ни к чему форсировать, рвать связки. Здесь нужно попроще. Вот и Д. Бавильский писал однажды о Сети как о “приватном пространстве, лишенном какого бы то ни было намека на официоз, где можно появляться в домашнем халате и тапочках, делая дистанцию между творителем и потребителем минимальной”.

Эта черта критического стиля в Сети вызывает смешанные чувства. Задушевно-интимное общение требует особых умений. Не просто искренности, но и искусности. Иначе оно вырождается в нелепое и дешевое панибратство.

В таком контексте стоит посмотреть на суждение С. Костырко, который говорил как-то об “интернетовской эстетике”, то есть о сложившемся в Интернете стиле общения. Этот стиль, писал он, предполагает краткость, внятность, информативность, бойкость, почти обязательное использование нынешнего жаргона “молодых интеллектуалов” (на редкость скоропортящийся продукт!), элементов иронии (стёба) и т.д. Костырко соотносил такую манеру со стилем той первоначальной молодежной тусовки, “которой и был Интернет лет пять-семь назад”. Замечая, что в литературном Интернете появилось довольно много людей старшего поколения, стиль общения которых формировался в других компаниях, и эти новые не всегда укладываются в “интернетовскую стилистику”, Костырко, кажется, вел речь и о себе. Он действительно чуждается всякого слишком сильного намека на теплоту в общении с читателем. Но едва ли он прав в полной мере. Дело не столько в молодежных вкусах и нравах, сколько в принципиальной особенности интернет-общения. Кто этого не понимает, тот едва ли может считать себя в полной мере профессионалом интернет-критики.

Наверное, права И. Джен, автор, на суждения которого я уже не раз ссылался, когда пишет, что с учетом острокоммуникативной нацеленности текста в Интернете “на первый план не только в диалогах, но и в начальных текстах будет выходить личность Автора, его ДУША, и ценность будут иметь в первую очередь тексты искренние, человечные, демонстрирующие некую психическую обнаженность, что, естественно, вызывает много эмоций”.

Выступая в Интернете, ты постоянно фиксируешь себя на острие этой актуальной свободы, этого риска, этого хмеля и куража. Просыпается чувство безнаказанности, ведь к тому же даже имя в Сети ты можешь выбрать себе сам. Теоретик интернет-общения Александр Шерман по этому поводу писал: “Говоря о личных “самоиздатах”, стоит вспомнить еще об одном сладком искушении, которое дарит паутина своим жертвам. Возможность анонимности! Кому из нас не хотелось временами стать “не-собой”? Надеть маску. Взять шпагу. Ну и... раскрепоститься как следует. Стать чуточку свободнее и глупее, чем тот умник, что под маской скрылся. И себе приятно, и людям интересно. А уж о преимуществах в деле извлечения из себя свободного слова и говорить не приходится”. Последствия не заставляют себя долго ждать.

Нередко критика в Интернете непринужденней, бодрее, энергичней, размашистей, смелее, авантюристичней, разнузданней, чем критика в бумажной периодике. Один пример, на который указал С. Костырко, поделившийся в прошлом году недоумением “простодушного читателя”. Сообщив, что критик Лев Пирогов скандализировал публику публично выраженными юдофобией и желанием “расстреливать” “таких, как я (т.е. Костырко. — Е. Е.), слабоумных одышливых гуманистов-либералов, не способных понять прелестей Грядущей Силы”, наш автор добавил, что тот же Пирогов в Интернете приписал Татьяне Толстой выраженное якобы в телефонном с ним разговоре одобрение его идей и настроений. “Оказалось, что запачкаться рискует не только приятельствующий (или неприятельствующий) с Пироговым человек, но кто угодно. Вас обгадят, даже если вам нет никакого дела до Пирогова и всей его компании”.

Один раздумчивый аналитик недавно утверждал: “Когда-нибудь к этой свободе слова прибавится и уважительность в высказываниях, а пока летят электронные “гнилые помидоры” во всех правых и виноватых. Сейчас пора крикливых в интернете, но она уже проходит и уступает место обстоятельному диалогу” (Д. Крылов: www.pereplet.ru:8080/news/index.cgi?id=958). Думаю, он и спешит, и в принципе ошибается. Я, конечно, не сторонник инфантильно-стебного хулиганства в духе того же “Обсёрвера”, но и избыток корректности в сетевой критике мне не кажется самым хорошим тоном. А главное, эта сверхкорректность в Интернете останется разве только индивидуальной особенностью какого-нибудь автора, но никогда ей не стать здесь общим тоном. Здесь не любят теплых, предпочитая им холодных или горячих.

Здесь откровеннее фигуранты литературно-критического процесса. Высказывание в Сети имеет смысл, если оно очень четко направлено. Тут нельзя мямлить, рассуждать ни о чем, намекать на тонкие обстоятельства и т.п. Требуется проговорить все от начала и до конца. Раскрыться целиком. Здесь острее фиксируются и активнее обсуждаются скандальные изгибы литературной жизни. Взять хоть более чем сильную и живую реакцию на самозапись видного столичного критика-тусовщика Дмитрия Ольшанского в черносотенцы (“Как я стал черносотенцем” // “НГ Ex libris”, 11 апреля 2002 года): неофита Черной сотни в Сети заклеймили Ст. Львовский, А. Агеев, В. Курицын и другие.

Здесь пестрее спектр мнений. Левые и правые, националисты, коммунисты, анархисты, фашисты, либералы, представители всевозможных меньшинств (из коих, правда, имеют значимость в аспекте литкритики и как представители определенной культурной ориентации, кажется, только геи; я что-то не припомню, например, феминистской критики в Сети)... Всем найдется место. Всем дается право голоса. И все его берут. Но вообще, либерализм радикального замеса наиболее заметно процветает в сетевой литкритике. Особенно в актуальных откликах и обозрениях. А ведь именно они и определяют главный вектор критического творчества в Сети. (Замороженных публикаций в Сети тоже много. Такая статья может висеть на вашем сайте годами. Но она навряд ли уже делает где-то погоду.)

В широком личностном диапазоне раскрылся в Сети, например, наш махровый либерал Александр Агеев (www.russ.ru/autors/aageev). В его авторской рубрике “Голод. Практическая гастроэнтерология чтения” вышло 76 выпусков (последний — 13 июня 2002 года). А потом Агеев вдруг ни с того ни с сего, без всяких объяснений, замолчал и переместился, кажется, в газету “Время МН”.

Агеев в Сети смел и умен. Но притом — зоил, мизантроп и привередник. Ему трудно бывало угодить. Агеева неприятно поражало все подряд. Даже почему-то “совершенно бесстыдная пиар-кампания по поддержанию интереса просвещенной публики к изделиям Дж.К. Роулинг о Гарри Поттере” — “дебильной жвачке”. Ни больше ни меньше. А что ему может понравиться — никогда заранее не угадаешь. Умел Агеев быть язвительным, умел походя оскорбить и пройти мимо брошенных наземь оппонентов.

В “голодной” полемике с Марком Липовецким он определял себя как последовательного либерала, а постольку и антипостмодерниста. Это прозвучало довольно свежо. “Аутентичный” постмодернизм, то есть западный, — писал он, — теория очень “левая”, гораздо более враждебная либерализму, чем коммунизму. Первое поколение русских постмодернистов отличала некоторая “шизофрения”: в “жызни” (это так Агеев цитирует Курицына. — Е. Е.) они самоопределялись как либералы, чуть ли не буржуа (Слава Курицын этак не раз высказывался), и лишь в “эстетике” гнобили “модернистские утопии” и “деконструировали” свод либеральных ценностей. Но времечко шло, и стали появляться очень “целостные” и последовательные, вплоть до воинствующей антибуржуазности, постмодернисты, и куда ж им было деваться в России, как не примкнуть к пестрой антилиберальной коалиции? Вот и имеем мы “Господина Гексогена” в издательстве “Ad marginem”, и жыдоборца Пирогова в “Экслибрисе”. Конец цитаты.

Последовательно отстаивал Агеев свое понимание либерализма и в споре с Дмитрием Быковым. Тот, встав на защиту от либерального террора обернувшегося черносотенцем Ольшанского, определил либерализм как “уютное существование под сению закона”. Агеев на это вопрошал: а почему в состав понятия не входит даже краешком ключевое для него слово “свобода”? “Счастливее, — пересказывал он элементарные уроки Достоевского, — как раз делает человека сытое рабство, а область свободы — место тревожное, конфликтное и никакого комфорта не обещающее. Потому и 90-е годы, несмотря на их тяжесть, были для нормальных либералов <...> все-таки по преимуществу счастливыми, несмотря на нищету и отвратность моральной атмосферы. А какая должна была быть атмосфера, если только что сдохла нежно любимая Быковым (читайте его роман) Совдепия и труп ее “величия” <...> невыносимо смердел?” Это только Быков в неосторожном сознании своего великолепия может так роскошно саморазоблачиться, увязывая свободу со счастьем в смысле “достатка” и “процветания”. Ну, а Агеев — он не с теми, кто жаждет комфорта и чужд “идей” и “проблем”. Каково?

Уже этот пример показывает, что Агеев склонен к нарочитой демонизации оппонента. Прибавьте сюда острый вкус к скандалу и мизантропию. Еще один фронт агеевской борьбы проходил там, где он сталкивался с именами Павла Басинского и вашего, извините, покорного слуги. Как орден, я ношу воспоминание о том, что лично мне Агеев посвятил целый выпуск своего “Голода” (№ 50). Тут критик был не менее суров. Он, скажем, выстраивал специфическую антииерархию так: “Даже немножко напоминать Басинского <...> литератору моих привычек и взглядов “западло”. Постыднее этого — только докатиться до уровня Быкова или там Ермолина какого-нибудь, которые всегда лучше всех знают, как надо жить и писать в России”...

В сетевом духе я мог бы сказать что-то вроде: от какого-то и слышу. А кто такой вообще этот Агеев? Но я скажу иначе. Агеев — либерал, но либерал каприза, либерал чувства; вовсе не мыслитель. Наш критик обнаруживает непреодолимую раздвоенность, пытаясь всячески смикшировать ее агрессивными адресными атаками. Он ощущает неизбежность “идей”, но не умеет понять, отчего это так. Стоит горой за “свободу”, не зная ее онтологического смысла. Это уже какой-то либеральный декаданс...

Вполне, как кажется, адекватно представлял себя в Сети и легендарный Вячеслав Курицын. Довольно точно пишет о нем на исходе 2002 года в РЖ Бавильский. Разумеется, комплиментарно. Как младший о старшем. “Курицыну удалось создать головокружительный микс из аналитики, замешанной на личных и жизненных обстоятельствах. В этом и было одно из главных художественных открытий Курицына — говорить о фактах литературы и искусства изнутри себя. Не как о событиях культурного контекста, но как о фактах личной жизни”.

Мне кажется, что больше всего в этом “миксе” страдала аналитика. Ее становилось устрашающе мало, и поневоле вспоминалась давняя уже заметка Курицына, в которой он утверждал, что критику вовсе незачем читать книжки, которые он рецензирует (кому интересно: “Референция к оси” // “Независимая газета”, 1 августа 1996 г.).

Не имея прочных взглядов, Курицын ни за что не боролся. Жизнь и литературу он воспринимал гастрономически, причем приучил себя питаться в хороших местах и хорошей едой, а потому не имел никакого повода к недовольству. Литература для него постепенно стала только поводом для рассказа о прогулках, пирушках, постирушках, дефекациях и прочих милых прелестях партикулярного житья-бытья. Что-то проступало в нем шутовское, какая-то человеческая напраслина. Такая зряшная трата таланта, такой дурной пример духовной расслабленности! В этом Курицын был, если позволите, экстрактом и символом своей среды и своего исторического момента. Он логично записался в обыватели, в буржуазную страту. И это, если позволите, было именно тем, что мне в нем казалось наименее приятным. Этот виртуальный жирок, это брюшко, этот заплывший покоем ум.

И из литературы Курицын ушел даже не как Рембо, а как какой-нибудь хищноватый предприниматель, переместивший коммерческие интересы в более прибыльные сферы. (Я говорю о Курицыне в перфекте, но Бавильский, например, выражает надежду на его возвращение в словесность. Ну, не знаю.)

Еще один либерал. Сергей Костырко. Даже ультралиберал по своим взглядам и — консерватор по своему критическому стилю, да и по вкусу. Его идеи таковы. Современный писатель освободился от гнета социальности и может напрямик торить тропу в бытийное. То есть мыслить в категориях не социальных, а экзистенциальных. Каждый из нынешних писателей остается один на один с бытийной проблематикой — Любовь, Страх, Смерть, Время. Неустанно критик ищет этот выход писателя в сферу универсалий, идет ли речь о Дмитриеве, Бутове, Маканине или Каштанове. При этом Костырко умеет довольно тонко определить качество и своеобразие прозы.

Как иллюстрация приоритетов Костырко характерны, например, его рассуждения о Нине Горлановой, отмеченные резкой, почти насильственной антитезой, проведенной критиком между внутренней и внешней свободой. Основной сюжет Горлановой, по Костырко, — сюжет противостояния внешней убогости, скудости, ограниченности жизни. Парадоксальная особенность ее прозы в том, что формально человек почти жалуется тебе на жизнь, а ты ловишь себя на зависти тому, сколько счастья, внутренней свободы и простора подарила эта жизнь автору.

Вообще, мне кажется, актуальные сетевые публикации Костырко относятся к самому ценному, что можно найти в Интернете.

Вынесенная в подзаголовок тема весьма нередко возникает в связи с современными художественными и околохудожественными явлениями. Какова тут позиция сетевой критики?

Дмитрий Бавильский не упускает случая познакомить публику со своим кредо. Он декларирует несовместимость литературного творчества и социальной борьбы так: “Солженицын — пророк и трибун, важнейший общественный деятель и даже политическая фигура, и произведения его (особенно в последнее время) оказываются столь далеки от решения художественных задач, что относить то, что он делает, по ведомству литературы — мне представляется вряд ли возможным”. “Другими словами, изящная словесность и общественный пафос теперь должны существовать и существуют отдельно. И смешивать их не следует...”

Но в Сети Бавильский едва ли не одинок. Особенно после ухода оттуда Курицына. В Сети критики не прочь поговорить как раз не столько о литературе, сколько о ее социокультурном и политическом контекстах. Они ставят на материале литературы неожиданные вопросы, серьезно размышляя о культурных альтернативах России и мира.

Здесь острее полемика. Сеть в принципе располагает к спорам, к дискуссиям. Это активное контактное поле. Характерный пример: литературно-политические дискуссии. В РЖ представитель “левой литературы” Алексей Цветков доходит до экстремы (“Ответ Вадиму Дьяковецкому, или Литература как партизанская база”). И до чего же занятно видеть, как он страшно наукообразно пытается концептуально обосновать неизбежность оппозиционности литературы по отношению к власти. (Я-то думаю, что наука в данном случае не обязательна, довольно и исторического опыта.)

Эффект дискуссии возникает в Сети, даже если напрямую критики друг с другом не полемизируют. В основном именно так случилось с обсуждением творческих продуктов Владимира Сорокина и общественного резонанса, который вызвало в 2002 году его сочинительство.

Защиту Сорокина вели Дмитрий Бавильский в апрельском РЖ, Мария Бондаренко в “Вавилоне”, Василий Пригодич... Огромную статью Бондаренко осилят только идущие вместе. А вот пример Пригодича до такой степени показателен для критики в Интернете, что хотя бы поэтому на его сочинении стоит остановиться.

Риторическая манера Пригодича в статье для “Лондонского курьера” выдает прожженного профессионала сетевой словесности. Почти ничего не осталось в нем от зануды-литературоведа былых времен, каким был когда-то автор. Простоватая общительность, “простецкий язык” (как сам он определяет) вперемешку с красотами научного жаргона (вроде вконец уже изношенной полифонии, пришиваемой теперь и к сорокинскому фраку), душевность в обращении к другу-читателю (“Господа-товарищи-братва!”). “...писал я заметку в трезвом виде, наркотики не употребляю, за базар отвечаю (как принято теперь говорить). Старый, конечно, но не такой уж маразматик. Думаю, что и за эту “текстовочку” получу по сусалам <...> А почему? А вот потому. Пишущую братию, увы, снедает зависть черная, пароксимальная, до дрожи в печенках-коленках. Книги Сорокина переведены на все мыслимые языки, включая японский и корейский. Он — автор нескольких романов, сборников рассказов, пьес и киносценариев. Его драмы ставятся в лучших театрах мира. Ну, натурально, критики хотят заставить “Сороку плясать в присядку”, а он, гад, не желает. Ну разве можно такое пережить. Нет и никогда. Да еще писатель — вальяжный корпулентный дядя, дурящий постоянно хамоватых интервьюеров, которые лучше автора истолковывают его тексты”.

Пригодич неубедителен, но риторически эффективен. Да, “Да, в книгах Сорокина есть эротика, весьма густая и вязкая, но она никоим образом не направлена на то, чтобы “возбудить” (чудесное словечко) читателя, эти страницы вызывают смертный ужас и содрогание”. Опять же, “русский мат — великий и могучий — давно проник в отечественную литературу. Однако всем можно употреблять табуированную лексику, а Сорокину — нет”.

Весьма показательна для риторической практики критиков в Сети и агрессивность, направленная на отсутствующих недругов. В варианте Пригодича это не только вышеупомянутые завистники. Это еще и “шестидесятники”. Наконец, аляповатая нестеснительность, напор и нахрап в похвалах — это тоже сплошь и рядом встречается в сетевой критике. Пригодич и тут — виртуоз почище многих прочих. Он обставляет свой панегирик всякими живописными фигурами речи, без которых обычно обходятся и Курицын, и Бавильский, и Агеев. “Ну-с, сделал я глубокий вдох и скажу. Владимир Сорокин — писатель выдающийся, небывалый, истинный “живописец слова” (чудесное дамское определение), гени... нет, сочинитель еще молод, ему жить да жить, а так только о мертвых пишут. <...> Читатель, господин Сорокин, — не барышня, не доллар и не Саддам Хусейн, чтобы мне нравиться, а я — не кавалер, не стяжатель-накопитель и не сторонник панарабизма. Я отторгаю его, меня пугает писательская словесная циклопическая преизбыточность. Я — пацан скромный и незатейливый, знаете ли <...> То, что я сказал о сорокинском стиле, не пеан-дифирамб, а простая констатация. ТАК с русским словом еще никто не работал...” Ну, и так далее.

В той же примерно манере, но с обратным знаком о Сорокине писал Виктор Никитин в РП, в характерном для критического стиля в Сети памфлете “Тень должна знать свое место!”. Он объявлял: нет такого писателя Владимир Сорокин, это всего лишь внелитературный проект под названием “владимир сорокин”, долгоиграющий перформанс. Кому может нравиться проект “владимир сорокин”? Да тем, кто литературу терпеть не мог и читать не любил! Какая в нем новизна? Это уже всё было давным-давно. Почитайте маркиза де Сада. Весь сорокинский проект напоминает обыкновенное собрание нецензурных анекдотов. Время такое наступило: псевдоинтеллектуальная блатота поперла. Певцы заборной грамоты потянулись к Олимпу. Сорокиных надо не запрещать, а, наоборот, выпускать из тени в свет, чтобы поежились от яркого света. Сразу попросились бы в свой загаженный угол. Колонный зал можно или Кремлевский дворец. Послушать, что там они мямлить будут. Народ разберется. Еще и спасать сорокиных надо будет от их любви. В крайнем случае, мухи налетят и облепят кучу. В итоге справятся... Так витийствует Никитин, хотя я не уверен, что он сам верит в способность “народа” “разобраться”.

На этом экстремальном фоне мастер взвешенных формулировок Немзер бледнеет. Притом что качество мысли критика в июньской статье “Скованные одной цепью” не ниже, чем у других высказавшихся авторов. (Как считает Немзер, инициаторов скандала волнует не “практический результат”, а шум в СМИ. Все стороны скандала используют его для раскрутки. Как Сорокину нужны “Идущие...”, так “Идущим...” нужен Сорокин). Не весьма, кстати, выразительными выглядят и антисорокинские пассажи Сергея Костырко. Но он умеет-таки дать хлесткое определение. О романе “Лед”: “Пафос романа прочитывается вполне однозначно — как фашистский”. Идеологические сюжеты, наставительно провозглашал Костырко, развиваются по собственным законам, и им дела нет до инфантильных юношей, играющих на их поле в “постмодернизм”...

Но кульминация критических дискуссий в Интернете (с переходом на личности, с отсчетом времени не на недели, а на дни и часы, с прямыми обращениями и не сводимым воедино многоголосьем) — это суперспор 2002 года об Александре Проханове и его романе “Господин Гексоген”, особенно в связи с присуждением писателю премии “Национальный бестселлер”. Даже Немзер сразу после известия о присуждении премии Проханову (3 июня; “Приехали”) разбудил в себе пафос, вплотную приблизившись к эмоциональной планке сетевых текстов. В едином сетевом пространстве встретились и столкнулись разные точки зрения, альтернативные позиции и миросозерцательные установки; сложился своего рода симпосиум. Появилась возможность говорить о ключевых проблемах современной историко-культурной ситуации. Очень остро была осознана угроза русского фашизма, в смычке право-левых экстремистов.

Здесь, мне кажется, возник кумулятивный эффект и по-настоящему проявились как интеллектуальные ресурсы протагонистов, так и возможности Сети в качестве дискуссионной площадки и места для самореализации — сказать смелее, даже для публичного самообнажения.

Возможно, например, именно то очевидное для многих фиаско, которое потерпел В. Курицын по итогу дискуссии, заставило его подумать о своем будущем в Сети и в литературе. Исходил-то он, напомню, из благих вроде бы целей: поддержать дух свободы и вольности, дух сопротивления властям —извечному врагу русского человека (см. “Курицын-weekly от 28 марта”); а также дружить со всеми, ни с кем не ссориться (“Курицын-weekly от 10 июня”). Но цель не оправдала средств. А. Агеев и Б. Кенжеев в РЖ довольно убедительно показали невысокий уровень прозы Проханова, не разделили предположения, что Проханова можно приручить, прикормить и либерализовать, а Агеев еще и проехался насчет фатальной эстетической глухоты Курицына. С. Костырко в канун премиальных известий отнес “Господин Гексоген” к сочинениям, писавшимся исключительно для поддержания накала литературно-критических и идеологических прений. Он отозвался на один наивный пассаж Курицына. В обозрении № 112 он вспоминает про конфуз, случившийся с Курицыным, “взявшимся защитить Проханова от нападок Агеева”: “начав с пронзительной ноты — что делать с действительно хорошими книгами плохих людей? — он вдруг свернул на полдороге, взявшись доказывать прямо противоположное: Проханов, на самом деле, человек хороший <...> Самое пафосное Слава приберег для финальной фразы: “Я верю, что Проханов мог бы остановить автомобиль, чтобы убрать нехорошую табличку” <...> И не успел текст Курицына появиться в “Круге чтения” РЖ, как на экранах телевизоров появился сам Проханов и на вопрос интервьюера об этом плакате сказал, как будто специально для Славы, что в данном случае мы имели дело с обыкновенной провокацией, то есть с происками все тех же евреев”.

Нет места, чтобы подробно развернуть здесь план этой поучительной дискуссии, в которой приняли участие также Максим Соколов (РЖ), Дмитрий Быков (РЖ, “Быков-quickly”), Александр Скидан в “Литературном дневнике” на “Вавилоне”, Сергей Чупринин (его статья “Урок прикладной конспирологии” (РЖ, 22 июля) потом появилась и на страницах “Знамени”), Капитолина Кокшенева в РП, там же яростный Василий Пригодич (“С милой улыбкой и потаенным кукишем присудили премию идейному людоеду: мол, китч, карнавал, постмодернистский центон и прочая белиберда. Невинные литературные игры и, несомненно, виновная совесть. Да и на самом деле роман Проханова нельзя назвать плохим, он метафизически содрогателен и ужасен, как медитация об аде. Воля ваша, пацаны и дамы. Так вот, не причитайте и не верещите, когда вас за волосы повлекут на Лобное место. И еще добавлю: в книге есть искренние слезы о России и неподдельное бесовско-люциферианское величие”). Наконец, и в “Лебеде” (№ 294, 295; 20 и 27 октября) появились аж две довольно объемные статьи Надежды Кожевниковой, одна из них с характерным, отстраненным заголовком: “В России остался один инакомыслящий писатель, и тот — антисемит”.

Этот спор, повторюсь, интересен и как ярчайшее выражение сетевого критического дискурса, и как интеллектуальное ристалище. Он, думаю, должен войти в историю, как и сам случай с Прохановым — символическое выражение текущего историко-культурного момента в России, образ родины (как и, например, частичная невменяемость Буданова или тюремная одиссея Григория Пасько). Такие полемики, что и говорить, подняли критику в Сети на новый уровень.

Однако и тогда она не всегда, конечно, держалась на нем. Вот еще один, гораздо более сомнительный, вектор сетевой критики. В интернет-критике, как нигде, распространена модная оценка писателя и его трудов с точки зрения не художественного качества, а имиджа. Писатель представляется в аспекте его позиционирования. Характерный образчик — статья Андрея Ашкерова “Татьяна Толстая и власть интеллигенции”, опубликованная весной 2002 года в РЖ. Подход к литературе и литераторам у Ашкерова — это подход циничного прагматика. В первую очередь его интересует не качество литературного продукта, не обретенная и выраженная писателем истина (в возможность этого Ашкеров, кажется, вообще не верит), а позиционирование сочинителя в культурно-идеологическом пространстве. Поэтому Ашкерову важно то, что Толстая (у Ашкерова — ТТ) превратила интеллигентские комплексы в коммерческий литературный продукт. Так завершился процесс прославления и узаконения рыночных отношений “мыслящей прослойкой” нашего общества. У Толстой есть возможность стать восприемником духовных традиций, правомочным распорядителем главного достояния — монополии на право быть совестью нации. Почему? А потому, указует Ашкеров, что она не верит во всю эту чушь; народ, дух, воздушные замки — для нее не более чем литературные условности. Достаточно просто удобно угнездиться, занять царственное место Первого Литератора, которое эти фантомы красочно обрамляют и бережно хранят в неприкосновенности. Это ныне и называется технологией литературного успеха.

Как видим, разговор о литературе перетекает в сферу имиджево-статусных заморочек. Литература оказывается только поводом для игр престижа.

Вопросы позиционирования волнуют и Д. Бавильского, но он похитрее совмещает их с вопросами психоанализа в отклике на мемуарную книжку Войновича “Портрет на фоне мифа”, посвященную демифологизации Солженицына. В июньской статье в РЖ “Как нам обустроить Солженицына. Катахреза # 14: Войнович на фоне Солженицына: “Вам, из другого поколенья...” критик объявляет, что Войнович уже воспринимается как скол с биографии Солженицына, его трикстер. Логика Бавильского такова. Творчество Войновича — пример снижения той же борьбы, которую на своем уровне вел Солженицын. Солженицын борется (боролся) за “общее дело” — Войнович тоже боролся, но лишь за себя, за право быть самостоятельным человеку приватному, частному. Поэтому все и выливается в книгу разборок со своим психоаналитическим патроном, от которого трикстер Войнович, всю жизнь неосознанно подражавший величию отцовского замысла, хочет отказаться. То есть убить.

Бавильский снисходительно ухмыляется: эта частная драма, вынесенная на всеобщее обозрение, не имеет отношения к жизни сегодняшнего дня, из которой титаны давно ушли, оставив простор для беспафосных профессионалов... Ой ли? Замечу, что в данном случае разбиравшие новые книги Войновича и Солженицына бумажные критики Андрей Немзер и Наталья Иванова, выставившие свои статьи в Интернете, обнаружили гораздо больше чуткости к художественным материям и шли от текста в своих оценках и писательского амплуа, и общественной позиции своих героев.

Общение в Сети может происходить и как почти реальный диалог, и как спор глухих. Но оно в любом случае образует сферу предельно актуальных взаимодействий. Сетевой отклик происходит немедленно — или не происходит вовсе. Месяц или квартал здесь вас с вашим откликом никто ждать не будет. Сегодня — или никогда.

Принципиальная особенность критики в Интернете — возможность интерактива. “В интернете Читателю становится легко доступной возможность обратной связи по отношению к Автору. Таким образом, Читатель в интернете начинает выполнять функцию Критика” (И. Джен). Но и критик может получить ответ.

Скажем, в своих обозрениях 111 и 112 (25 июня; 2 июля) С. Костырко размышляет о повести Сергея Шаргунова “Ура!”. Размышляет с сильным критическим уклоном. Действительность у писателя отвратна, патологична — состоит из пидоров, наркоманов, сексуально озабоченных девиц, похотливых теток; и никто не подозревает, как замечательно быть здоровым, трудолюбивым, патриотичным, есть простую еду, носить простую одежду, сливаться с природой и тосковать по “юной любви”. Автор-повествователь послан в мир — открыть глаза людям на “красоту положительного”. Он призван принести в этот мир Силу и Простоту, которые не снились “ущербным, неэстетичным, мелкорасчетливым распаденцам”. Жутковатое, считает Костырко, чтение. Правда, критик успокаивает нас: не надо пугаться мальчика с его раскидистыми декларациями про дубинушку, про сладострастность зрелища мертвых азиатов, про кипение крови и гнусность гуманитариев. Это все — прикид. Но тут же Костырко просто и внятно называет идеологию, в сторону которой дрейфует Шаргунов, злом; он считает опасным культ физического Здоровья и культ Силы в противовес гуманитарным “заморочкам” “патлатых распаденцев”, предельное упрощение душевных движений, предпочтение биологического родства человеческому, ксенофобию, согласие с лозунгом “цель оправдывает средства”, примат идеологии над философией, романтизацию фашизма.

И вот почти сразу, 25 июля, Шаргунов в том же РЖ дал ответ на критику Костырко (а также Булкиной и Немзера). Литератор обиделся на критику, его задели и политические обвинения. Шаргунов провозглашает, что хочет просто писать и служить свободомыслию. “...повесть о любви. О страданиях. О реальном личном опыте. Я писал искренне, вскрикивал, натыкаясь на острые углы жизни”. И еще: “Ура!” — о положительном герое. “Найти авангардизм в консерватизме” <...> — творческая задача, эстетическая скорее, нежели идеологическая”... У читателя же есть шанс, ничего не забыв или перечитав все написанное по данному поводу, составить свое собственное суждение по немаловажному, это действительно так, вопросу.

Александр Шерман писал, что “Интернет стал способом общения. А общение суть творчество, живое, непредсказуемое. Ты построил свой домик. Ты стал доступен, а это много, хоть по Кастанеде и нельзя ни в коем случае. В твой без-окон-без-дверей домик может зайти любой из миллионов абонентов паутины. Почитает. Посмотрит. Было бы на что. Может, оставит свое слово (было бы о чем). Выйдет, и скорее всего навсегда”. Иной раз и сам критик бывал обескуражен этим эффектом. Так, после критической статьи Олега Проскурина о Дмитрии Бавильском последний имел удовольствие прочитать все, что думает про него читатель РЖ, припомнивший критику, в частности, нападки на эстетически отстойных Высоцкого и Окуджаву. Но и тут не было худа без добра. Бавильский вышел на довольно ценные обобщения: “...реальность Сети такова, что немедленный и категорический отклик (если воспринимать не критически, можно три раза в день на себя руки накладывать) входит в обязательные условия игры. Раньше я работал для газет. Как славно бывало — отправить машинопись по почте и дней через десять получить остро пахнущий оттиск. В отсутствии реальных читателей вокруг (вообще какого бы то ни было отклика) никто не мешает тебе думать о твоей собственной гениальности. В Сети все наоборот: не успеешь вывесить — и полилось. Приятные письма пишут приватно, а вот ругаются — на весь мир. <...> что бы ты ни писал, довольных откликов будет мало, и не потому, что всем угодить нельзя, а потому, что гадость сказать куда проще, чем выказать уважение и признательность. Форум жаждет лишь крови и зрелищ, иные формы развлечения его не интересуют”.

Ярчайшая кульминация критической практики в Интернете пришлась на первую половину минувшего года. В это время сетевая критика явно превзошла критику бумажную и по количеству, и по качеству (или по крайней мере — по остроте и четкости постановки вопросов), и, конечно, по оперативности. Главной площадкой этого кратковременного расцвета был все тот же “Русский журнал”. Хотя далеко не только там появились в этот момент принципиальные публикации.

А потом наступил спад. Оказалось, что сетевая критика уязвима, по крайней мере если те, кто занимается ею постоянно, справедливо рассчитывают на какое-то вознаграждение. Не от читателя, нет: читатель ничего не платит критику за чтение сетевых страниц. От кого-то другого... Нет вознаграждения — нет и этого критика. Такое тоже случается.

Кризис показателен. Это знак дефицита творческого воодушевления, дефицита больших идей и целей, которые вывозят настоящего профессионала из любых тупиков. Все-таки не состоялось пока в сетевой критике фигуры очень крупного плана. Иногда кажется, что новые технологии почти автоматически связаны с новыми прорывами в суть вещей, к новым глубинам смысла. Сеть и суть хочется срифмовать. Вера, конечно, наивная, но в ней, наверное, должен быть какой-то резон. Только работает он не всегда.

А пока уровень мысли в сетевой критике нередко удручает. Больше того, порой критики в Сети, увлекшись болтовней, позволяют себе и вовсе о мыслях не заботиться.

Сейчас критика в Интернете переживает далеко не лучшие времена. Она стала слабей и уязвимей. Бог даст, не навсегда. Кто-то, чье имя было утрачено в процессе получения сайта из Сети, написал так: “Несомненно, серьезные критические страницы появятся в рунете скоро, поскольку на этом поле растет пока в основном мелкая трава, которая, как известно, готовит почву многолетним растениям”.

Разделю и оптимизм Ивана Засурского, провозглашавшего несколько лет назад (www.litera.ru/old/web/indemat.html): “Многие “толстые” журналы и разнообразную литературную критику уже сегодня можно прочитать в Интернете. Благодаря стараниям русских компьютерных пиратов, этих меценатствующих уголовников, в электронных библиотеках в режиме мгновенного бесплатного доступа представлен огромный массив современной литературы. Повсеместно возникают литературные страницы. Объединенные усилия графоманов и неизвестных писателей, политических экстремистов и журналистов, критиков и небольших издательств должны стать коллективным “Герценом”, произвести творческий взрыв в сетях, сформировать в Интернете культурный контекст и породить атмосферу поиска.

Электронными публикациями невозможно заработать деньги. Однако в ближайшем будущем появление текста в сетях может быть замечено, критика — услышана. Литературные диспуты в сетях наберут вес. Гипертекст окажется привлекательным инструментом для новой прозы. Таким образом, Интернет постепенно станет источником литературных событий наравне с периодикой и книгой”.

Этими устами бы да мед пить.