Галина Ермошина

Складчина. Омск

В прежние времена считаться писателем было не столько престижно, сколько удобно. Если человек умудрялся “попасть в обойму” Союза писателей, приличная жизнь была ему обеспечена независимо от того, что у него было на счету: “Дядя Степа” или какая-нибудь очередная “Битва в пути”. В провинции тоже всегда существовали свои маленькие союзы. Местные писатели были все больше люди солидные — от сохи или от станка, любящие крепко выпить да порассуждать о смысле жизни. Темы их рассказов, повестей, стихов не были надуманными — они писали о том, что происходит у них на глазах, о людях — плохих и хороших (плохие осуждались, хорошие одобрялись) или о прошлом — о хорошем мужике Пугачеве и о плохом царе Николае. Похоже, что этот имидж не изменился до сих пор. Разве что плохой царь превратился в хорошего, а тема “смысла жизни” заменилась темой спасения России от засилья иностранщины. Денег современные спонсоры дают, конечно, меньше, чем бывший СССР, но писателей меньше не стало. Может быть, их привлекает поза учителя, глашатая, проповедника?

Почему-то казалось, что прошли те времена, когда писатели обязаны были “художественным стилем” перелагать “очередные задачи очередного съезда”. Но похоже, что многие авторы так и не смогли преодолеть магический термин “соцреализм”. Именно так можно обозначить почти все, что печатается в новом издании омских писателей. Фамилии главного редактора этой газеты узнать так и не удалось — в выходных данных ее нет, а вступительные статьи скромно подписаны — “редколлегия”. Структура газеты довольно традиционна — литературная хроника, короткие рецензии на книги местных поэтов и прозаиков (конечно же, абсолютно все положительные, изобилующие эпитетами “оригинальность, мощный побудительный импульс, яркие художественные открытия”), рассказы, стихи. Есть и детская страничка. О чем там можно прочитать? Все правильно — о том, как бездомная кошка Муська родила котят, плохо ей было, бедной, но добрая Наталья Николаевна (нет, не та, другая — соседка по даче) приютила ее. Итог ясен: Муська теперь счастлива, и счастлива Наталья Николаевна, сделав доброе дело. Спросите, почему именно этот рассказ помещен на детской странице? Все просто: в конце есть непременная мораль, а детям без поучений и наставлений никак нельзя, иначе вырастут космополитами безродными. И обязательный (как в настоящей литературной газете!) иронический ракурс на последней странице:

Вот такая ирония омского разлива.

Четко обозначенной концепции у газеты нет, если не считать таковой перечисление в статье “от редколлегии” творческих принципов: “неполитизированность, уважение к различным литературным вкусам, высокие требования при отборе предназначенных для публикации произведений”.

Существует такое понятие — “провинциальная литература”. Причем дело здесь вовсе не в территориальной удаленности от Москвы, а в определенном отношении к существующей действительности, в абсолютном игнорировании того, что происходит за пределами некоего кружка, группы, в данном случае — российского региона, не говоря уже о зарубежье. Такая литературная провинция живет, как будто в мире нет и не было ни Мандельштама, ни Рильке, ни Павича, ни Кортасара. Живет в себе, пугливо или агрессивно защищая свою территорию, не нуждаясь ни в каких контактах с окружающим миром, если мир этот не похож на ее собственный. Контакты есть — по горизонтали — со своими близнецами: красноярским “Днем и ночью”, московской “Литературной Россией”. Были бы поближе, неплохо бы поладили с самарским “Русским эхом”. Круг очерчен. Все, что за его пределами, вне расстояния, ограниченного радиусом, — не существует. Что это? Сила привычки? Притяжение центра круга, позволяющего существование лишь на привязи “что вижу, то и пишу”? Способность только отражать видимую реальность, лежащую на поверхности? И дело не в том, что нет среди омских писателей крутых авангардистов и попирателей устоев, новых приговых и иртеньевых. Автор, изначально ориентированный на то, чтобы описать “как было в жизни”, говорит впрямую то, что прямо говорить нельзя. Иначе чем тогда литература отличается от учебника по этике и морали? Только тем, что мораль привязана к жизненному примеру? Тогда достаточно сослаться на заповеди из Библии. Все слишком отчетливо прописано, все разжевано, читателю остается только заглотнуть, сыто погладить себя по животу и завалиться на диван. Наиболее совестливые бросятся подбирать бездомных собак и кошек и заселять ими малогабаритную квартиру. Подобные тексты провоцируют ожирение ума, потому что заставляют не думать и решать самостоятельно, а искать готовые ответы, прописные истины в “учебнике жизни”. В этом нет ничего плохого, но и хорошего тоже мало, ведь все же литература — не только учебник, но и путь, взросление, попытка разобраться в себе и окружающем; а автор — не демиург, не проповедник, не учитель, а смотрящий и сомневающийся, в первую очередь в себе самом, человек. В текстах омских авторов слишком мало промежутков, пунктиров, пробелов, с помощью которых можно было бы “подключиться” к тексту, не только спроецировать его на себя, но пойти дальше — к другому горизонту, сменить плоскость отражения на трехмерность восприятия. Зрение может быть и округлым, панорамным, и предмет можно увидеть с разных точек зрения, иногда противоположных. У большинства омских текстов очень близкие горизонты, и многого авторы просто не в состоянии увидеть, если смотрят только в зеркало.

Нет смысла разговаривать об отдельных авторах и отдельных текстах, их особенностях и отличиях. Их попросту нет. Можно говорить о различиях в сюжете, но не в стиле. Такое впечатление, что тексты в газету “Складчина” пишут два человека — провинциальный прозаик и провинциальный поэт. В общем, все достоинства текстов перечислены в одном ряду в рецензии на книгу одного из омских писателей: “Твердый переплет, хорошая бумага, 316 страниц замечательного текста”.

Авторы “Складчины” очень серьезно относятся к себе и к своим произведениям. И все же нет правил без исключений. Таким исключением в газете “Складчина” стала публикация стихов омского поэта Нины Саранчи.

И это только начало. Но где же здесь мораль? И чему может научить такое безответственное стихотворение? Только вот читать его интересно — и детям, и взрослым. Так же как интересно (и совсем не поучительно) читать Хармса, Сапгира, Усачева. И, оказывается, может еще литература учить, не поучая, а, быть может, немножко играя и иронизируя. Не над другими — над собой.

Галина Ермошина