Борис Хазанов

Christian Graf von Krockow. Eine Frage der Ehre. Stauffenberg und das Hitler-Attentat vom 20. Juli 1944. (Кристиан граф фон Кроков. Вопрос чести. Штауфенберг и покушение на Гитлера 20 июля 1944 г.)

Минувший век (сейчас мы это отчетливо видим) был веком торжества и веком краха всеобъемлющих историософских доктрин; вместе с ними рухнуло то, что в разные времена называлось Божьим промыслом, самодвижением абсолютного духа или историческим разумом. История предстала как царство абсурда, ее “смысл” свелся к нагромождению случайностей.

Случай спас Гитлера 8 ноября 1939 года, когда диктатор покинул мюнхенский зал “Бюргерброй” за восемь минут до того, как адская машина, изготовленная столяром Георгом Эльзером и замурованная в основание столба, разнесла в щепы трибуну.

Случай спас вождя 13 марта 1943 года на пути из штаба войсковой группы “Центр” под Смоленском в ставку в Восточной Пруссии. В самолете находились две бутылки из-под ликера “Куэнтро”, мнимый подарок одному офицеру в ставке от полковника Геннинга фон Треско, со смесью тетрила и тринитротолуола. Бомба не взорвалась.

Случай позволил Гитлеру избежать смерти через восемь дней, 21 марта, в берлинском Цейхгаузе на выставке трофейного русского вооружения. Барон Кристоф фон Герсдорф, штабной офицер из окружения Треско, должен был сопровождать фюрера, в кармане у Герсдорфа лежало взрывное устройство, рассчитанное на 10 минут. Но Гитлер спешил и неожиданно ретировался.

Капитан Аксель фон дем Бусше-Штрейтхорст вызвался взорвать себя и фюрера во время демонстрации новых моделей форменной одежды для армии, но за день до покушения вагон с экспонатами был разбит при воздушном налете. Лейтенант Эвальд Генрих фон Клейст предполагал расстрелять Гитлера во время совещания в Берхтесгадене. По случайному поводу охрана в последний момент не пропустила Клейста на виллу. Ротмистр фон Брейтенбух не сумел выполнить свое намерение убить вождя, так как был задержан эсэсовцами из-за какого-то пустяка.

Случай — слепое божество истории; если бы, говорит Паскаль, нос Клеопатры был немного длинней, римская история сложилась бы по-другому. Можно спросить, что изменилось бы, если бы одно из задуманных покушений увенчалось успехом. Изменилось бы многое. И даже если бы планы заговорщиков осуществились 20 июля 1944 года, ход истории сместился бы.

Когда полковник Штауфенберг, подъехав к вахте внутреннего оцепления “Волчьей норы”, увидел, как за деревьями взвилось облако дыма, услыхал гром взрыва, успел заметить, что кто-то бежит с носилками к бараку для совещаний, — у него не осталось ни малейших сомнений в том, что Гитлера разорвало в клочья. Только благодаря случайности каннибал остался жив.

Летом предпоследнего года войны расправиться с Гитлером и его режимом собирались уже не одиночки: это был разветвленный комплот, в котором, кроме высших офицеров, участвовали дипломаты, юристы, теологи, священники. В нем были замешаны представители знати и выходцы из среднего класса. Существовал подробный проект переворота. Два мозговых центра — кружок Гердлера в Берлине и Крейсауский кружок графа Мольтке в Силезии — разработали планы будущего политического устройства страны. Заговорщики надеялись заключить мир и спасти отечество от окончательного разгрома. Напрасно: Германия была обречена. Планы оккупации, расчленения страны, территориальных уступок Сталину и т.д. не подлежали пересмотру. И все-таки бойня кончилась бы на десять месяцев раньше, убитые не были бы убиты, уцелели бы города. Облик послевоенной Европы был бы несколько иным.

Но было еще одно обстоятельство, и оно делает историю 20 июля трагедией большого стиля. Была особая побудительная причина, заставившая однорукого полковника подложить портфель с бомбой под стол совещания в “Волчьей норе”. На эту причину указывает название книги, о которой здесь идет речь.

Прусские фамилии на —ow произносятся без этого “w”, но в русской транскрипции обычно воспроизводятся на славянский манер: Вирхов, Гуцков, Бeлов, Флотов. Известный не только в Германии публицист и историк Кристиан фон Кроко(в), старинный померанский дворянин, после войны потерявший родовое поместье и проживающий в Гамбурге, принадлежит к тем, кто первым выступил за признание границы на Одере-Нейссе как условие примирения с Польшей. Граф Кроков, которому сейчас 75 лет, — автор монографий о Фридрихе Великом, Отто Бисмарке, о последнем кайзере, еще один недавно выпущенный труд озаглавлен “Гитлер и его немцы”. Биография полковника Штауфенберга вышла в серии “Книги для следующего поколения”. Это не первое жизнеописание Штауфенберга; о людях 20 июля написано много; небольшая по объему книга Крокова сообщает не так уж много нового, ее преимущества — сжатость, прекрасный стиль, ценные подробности. Автору интересен и важен моральный аспект всей этой истории — вопрос сохранения человеческого достоинства в преступном государстве, похожем на государство, где жили мы.

Клаус Филипп Мария Шенк граф фон Штауфенберг, родившийся в 1907 году, принадлежал к швабскому роду, который восходит к началу XIV века. Штауфенберг был воспитан в аристократических традициях свободы и дисциплины. Несмотря на слабое здоровье, он избрал традиционное для своей среды военное поприще; муштра, постоянные упражнения, конный спорт и незаурядная сила воли превратили его в крепкого, физически отлично подготовленного офицера. Штауфенберг был высок, строен, мужествен; отличная выправка, отменные манеры. В юности вместе со своим братом Бертольдом он был членом кружка Стефана Георге и сохранил на всю жизнь любовь к этому эзотерически-выспренному поэту, наделенному даром предвидения, близкому к настроениям, которые можно аттестовать как профашистские. Вместе с тем — чему есть немало свидетелей — граф Штауфенберг был начисто лишен офицерского высокомерия и дворянской спеси. Товарищи его любили, о женщинах и говорить нечего. В 25 лет он женился. Брак был счастливым, родились три сына и две дочери — младшая через полгода после смерти отца.

Чтобы сделать военную карьеру после 1933 года, а тем более в годы войны, членства в нацистской партии не требовалось. Клаус Штауфенберг никогда не состоял в ее рядах, он придерживался старинного правила: немецкий офицер исполняет свой долг, защищая отечество, политика — не его дело. По-видимому, Штауфенберг долгое время верил, что в Третьей империи можно сохранить свое достоинство, делать свое дело и оставаться вне политики. Он был пылким, романтическим патриотом и профессиональным военным. В январе 1933 года, когда Гитлер стал рейхсканцлером, Германия имела 100-тысячное войско без современного вооружения и без воздушного флота; через пять лет она стала сильнейшей военной и авиационной державой Европы. Невозможно было не заметить, что идет подготовка к большой агрессивной войне. Но потери и унижения, причиненные Версальским договором, были слишком болезненны, чтобы идея реванша не привлекла очень многих. С другой стороны, была ликвидирована безработица и существенно повысился уровень жизни. Гитлер аннексировал Австрию, присоединил под лозунгом “домой в рейх” все или почти все области с немецким населением, без труда захватил значительную часть Польши, наконец, поставил на колени наследственного врага — Францию. Условия капитуляции были продиктованы в лесу под Компьеном, где в ноябре 1918 года было заключено унизительное для Германии перемирие, и даже в том же самом железнодорожном вагоне. Все это не могло не произвести впечатления — и не только на вояк.

Штауфенберг участвовал в польском и французском походах, затем был откомандирован на Восток. Летом 1941 года, почти день в день с вторжением Великой армии Наполеона в 1812 году, вермахт напал на Россию. Последний товарный состав с поставками сырья и продовольствия для Германии проследовал в третьем часу самой короткой ночи через Брест-Литовск на территорию генерал-губернаторства; через сорок пять минут войска, засевшие вдоль границы, под гром и свист артиллерии, в мертвенном сиянии повисших в небе осветительных ракет, покинули свои позиции. Армия двинулась всей трехмиллионной громадой по трем главным направлениям фронта протяженностью в две тысячи четыреста километров.

Как известно, война поначалу была чрезвычайно успешной. Чуть ли не в первые недели сдалось в плен несколько миллионов красноармейцев (общее число советских военнопленных к исходу войны составило 5,7 млн.). Была захвачена уйма вооружения, оккупирована громадная территория. К концу сентября фронт проходил от Ладожского озера до Азовского моря, были захвачены Киев, Смоленск, Новгород, блокирован Ленинград. Рано ударившие холода сковали грязь на дорогах, что способствовало дальнейшему успешному продвижению; пали Харьков, Курск, Вязьма, Калинин; вскоре передовые части армейской группы “Центр” оказались в пятнадцати километрах от Москвы. Взять Москву не удалось, как не удалось закончить к зиме и всю кампанию. Здесь не место рассматривать вопрос, почему Гитлер не победил в первые же месяцы. Заметим только, что многое для немецкого командования оказалось неожиданным. Красная армия показала себя отнюдь не такой слабой, как представлялось после крайне неудачной агрессии СССР против маленькой Финляндии. Тяжким сюрпризом была умело организованная партизанская война на занятых территориях. Людские ресурсы России казались неисчерпаемыми; советские военачальники не щадили солдат. Поражали масштабы этой страны. Во Франции продвижение на 400—500 километров само по себе уже означало победу. В России, сколько ни отступал противник, в тылу у него оставались огромные пространства. Кроков цитирует одно из военных донесений: “Vor uns kein Feind und hinter uns kein Nachschub” (Перед нами не видно врага, а позади нас нет подвоза). Снабжение огромного фронта становилось все труднее. Состояние дорог — ниже всякой критики. Советское командование, продолжает автор книги, совершило ошибку, ввязавшись в открытые бои с превосходящими силами врага в приграничных районах, вместо того, чтобы использовать преимущество России — колоссальную глубину ее тыла, как это сделали в 1812 году главнокомандующий Барклай де Толли и продолживший его тактику Кутузов. Это стоило Красной армии неисчислимых потерь. Но и для немцев гигант на Востоке, якобы готовый пасть к ногам фюрера, оказался ловушкой.

Когда, при каких именно обстоятельствах талантливый, чрезвычайно исполнительный и неутомимый штабист сделался врагом вождя и режима, сказать трудно; уже в 41-м году от Штауфенберга слышали такие выражения, как “коричневая чума”. Но прежде, добавлял он, надо выиграть войну. Такова была эта странная логика: сперва одержим победу, а потом покончим со сволочью. В дни сталинградской катастрофы настроение было уже иным. На вопрос фельдмаршала Манштейна (которого Штауфенберг пытался склонить к участию в заговоре), что делать с фюрером, Штауфенберг ответил: “Убить!”.

Тем временем он получил очередное повышение и в начале 1943 года был переведен с Восточного фронта в Северную Африку, в танковый дивизион на должность первого штабного офицера. Африканский корпус Роммеля, остановленный в октябре под Эль-Аламейном, на границе Ливии и Египта, войсками английского фельдмаршала Монтгомери, отступал на запад. Дивизион вел отчаянные бои, горящие танки представляли далеко видимую цель для самолетов. Штауфенберг ездил от одного подразделения к другому и, стоя в открытом автомобиле, отдавал приказания. В открытом поле близ Меццуны, в пятидесяти километрах от побережья, 7 апреля 43-го года машину атаковал на бреющем полете американский бомбардировщик. Штауфенберг, успевший выскочить из машины, был тяжело ранен.

Из полевого лазарета он был переправлен в Тунис, оттуда в Италию и наконец прибыл 21 апреля в Мюнхен, в клинику на Лацареттштрассе. Штауфенберг лишился правой руки, двух пальцев левой руки и левого глаза. Он научился самостоятельно одеваться и даже завязывать шнурки на ботинках. После трехмесячного лечения он возвратился в строй — в чине полковника, на весьма ответственном посту начальника штаба общевойскового Управления верховного командования в Берлине. Управление находилось на Бендлерштрассе (ныне улица Штауфенберга) и носило неофициальное название “Бендлер-блок”. Сейчас туда водят туристов.

Шеф Штауфенберга генерал Фридрих Ольбрихт был главной фигурой военного антигитлеровского заговора, разработал детальный план восстания (под кодовым названием “операция Валькирия”) и, зная о настроении Штауфенберга, устроил его новое назначение в Бендлер-блоке. Была налажена связь с людьми Гердлера и Мольтке. В сентябре Штауфенберг вновь увиделся с Геннингом фон Треско, который стал теперь генералом. Было ясно, что совершить переворот невозможно, не обезвредив Гитлера. Времена, когда фюрер появлялся перед народом, давно прошли; теперь он скрывался под надежной охраной в альпийской крепости Берггоф или в лесах Восточной Пруссии, в “Волчьей норе”.

Проникнуть туда могли только военные. Но совершить покушение на главу государства, да еще в самый критический момент, когда отечество с трудом отбивается от врага, наступающего с трех сторон? Для офицера, первой и второй заповедью которого были верность и повиновение, это означало нарушить военную присягу. Не говоря уже о том, что убийство, вдобавок связанное с гибелью других, противоречило христианским убеждениям участников заговора. На это Штауфенберг, взявший на себя главную задачу, ответил так: “Пора наконец приступать к делу. Тот, кто отважится на такой поступок, должен отдавать себе отчет в том, что скорее всего он войдет в немецкую историю как изменник. Но, отказавшись, он станет изменником перед лицом своей собственной совести”.

Он мог воспользоваться тем, что время от времени обязан был присутствовать на обсуждениях военного положения у вождя. Наступил 1944 год. То и дело приходилось откладывать задуманное. Дважды Штауфенберг приезжал в Берггоф с бомбой в портфеле. В середине июля Гитлер прибыл в “Волчью нору”. Ставка находилась в шести километрах от аэродрома. Ее окружали три заградительные зоны. Три контрольных поста проверяли каждого въезжающего и выезжающего. Собственно, “норой” был подземный бункер фюрера; семиметровое бетонное покрытие гарантировало безопасность при воздушном налете на случай, если бы местонахождение главной штаб-квартиры стало известно английским летчикам. Поодаль от бункера находились помещение для адъютантов и барак, где большую часть занимала просторная комната в пять окон с массивным, шестиметровой длины столом на двух тумбах. Барак был деревянный, крыша бетонирована, стены проложены стекловатой.

Уже на следующий день после приезда Гитлера Штауфенберг, отвечавший за состояние резервной армии, которую предполагалось использовать в случае вторжения русских на территорию рейха, был вызван на совещание в ставку. Есть фотография, сделанная 15 июля: фюрер направляется в барак, перед ним склонился кто-то, справа с папкой для бумаг ждет фельдмаршал Кейтель, слева, вытянувшись по-военному, стоит 37-летний полковник граф Шенк фон Штауфенберг. Ему остается жить пять дней, Гитлеру — девять месяцев. Покушение и на этот раз сорвалось. Но спустя несколько дней Штауфенберг получил приказ вновь явиться для доклада в четверг 20 июля.

Он прибыл в “зону I” в 11 часов 30 минут, имея при себе портфель-папку с документами для доклада, в сопровождении адъютанта, оберлейтенанта Гефтена, который нес второй портфель, где в двух бумажных пакетах лежали тетриловые бомбы, каждая весом в килограмм, с детонатором, рассчитанным на взрыв через тридцать минут после включения. Вылезая из машины, Штауфенберг велел шоферу ждать: в 13 часов он должен возвратиться на аэродром.

Выяснилось, что совещание переносится на полчаса раньше: фюрер намеревается встретить прибывающего с визитом в Берлин итальянского дуче Муссолини. Это означало, что времени на включение взрывного устройства остается впритык. Вместе с Гефтеном Штауфенберг вышел в отдельную комнату. Один пакет успели переложить в портфель графа, когда в каморку неожиданно заглянул дежурный фельдфебель. Второй пакет остался в сумке адъютанта. Искалеченной левой рукой, помогая себе зубами, Штауфенберг с помощью специально изготовленных щипцов вскрыл ампулу с кислотой, вставил в предохранительный штифт и соединил с капсюлем-детонатором. После чего с портфелем под мышкой вошел в комнату для совещаний. Обсуждение уже началось. Гитлер стоял перед большой картой, разложенной на столе, он был близорук и склонился над картой, слева от него Кейтель, справа основной докладчик генерал Хейзингер. Всего присутствовало 24 или 25 человек.

Штауфенберг стал позади фюрера, портфель поставил на пол, прислонив к одной из тумб. Затем, под предлогом, что ему нужно срочно позвонить по телефону, вышел из комнаты. Входить и выходить во время совещаний было обычным делом, никто не обратил внимания на его исчезновение.

Взрыв произошел в 12 часов 42 минут Автомобиль с Клаусом Штауфенбергом и адъютантом Гефтеном благополучно миновал контрольный пост первой зоны, был пропущен через второй пост, перед третьим, наружным постом остановлен. Произошла заминка. Изувеченный полковник с Рыцарским крестом на шее, с черной повязкой на глазу и пустым рукавом с внушительным видом вышел из кабриолета. Штауфенбергу удалось по телефону уладить мнимое недоразумение. С поднятым верхом понеслись через лес к аэродрому, по дороге адъютант выбросил из окна второй, неиспользованный пакет с бомбой. Впоследствии он был найден поисковой группой.

На Бендлерштрассе ожидали вестей из “Волчьей норы” руководители заговора: Ольбрихт, генерал-фельдмаршал Вицлебен, командующий армией резерва генерал Фромм и другие. В начале второго часа — самолет с Штауфенбергом еще находился в воздухе — поступила телефонограмма из ставки от генерала Фельгибеля (посвященного в заговор): “Случилось нечто ужасное, фюрер жив”. В 15 часов “Хейнкель-111” приземлился в Берлине. С аэродрома Штауфенберг сообщил, что Гитлер убит. Был подан сигнал к началу операции “Валькирия”. Но вслед за этим из ставки снова сообщили о счастливом спасении вождя. Заговорщики колебались. Наконец Штауфенберг, задержавшийся на аэродроме, прибыл в Бендлер-блок и объявил, что своими глазами видел, как диктатор погиб. Восстание началось. Штауфенберг по телефону отдавал приказы. Начальники военных округов и дислоцированных вокруг столицы учебных и резервных частей получили депешу о том, что “правительство империи, с целью поддержания правопорядка, объявило чрезвычайное положение”, исполнительная власть передается командованию вермахта во главе с Вицлебеном.

Между тем Кейтель (он уцелел при взрыве) подтвердил по телефону из “Волчьей норы”, что фюрер остался жив, отделавшись легкими повреждениями. Тогда Фромм решил повернуть дело иначе: он объявил, что арестует Штауфенберга как изменника родины. Поначалу это не удалось, Фромм сам был арестован заговорщиками. Но ненадолго. Спустя некоторое время ситуация изменилась. Ночью, в четверть первого, при свете автомобильных фар, расстрельная команда вывела во двор Клауса Штауфенберга и еще нескольких человек. Последний возглас однорукого полковника был, по одним сведениям, “Да здравствует святая Германия!”, по другим — “Да здравствует Германия без фюрера!”. Если можно говорить о людях, сумевших восстановить престиж истории, то он — один из них.