Татьяна Михайлова

Франческо Петрарка. Триумфы; Лао-Цзы. Дао Дэ Цзин; Джон Мильтон. Возвращённый рай; Овидий. Наука любви; Джон Китс. Эндимион; Эрнест Катрель. История неустрашимого капитана Кастаньетта. Серия «Триумфы» изд-ва «Время»

Все прошедшее десятилетие, с тех пор как российское книжное пространство стало рынком, начавшееся состязание издательств закономерно превращалось в состязание серий. Превращение это на сегодняшний день можно считать свершившимся. Читатель привык заполнять полки однотипными изданиями, объединенными общим дизайном и общей направленностью. Кто-то собирает зарубежные детективы, кто-то серию “Иллюминатор”. Если присмотреться к различным книжным сериям, существующим не первый год и уже зарекомендовавшим себя, то можно свести принципы их построения к двум основным, по сути противопоставленным: все самое новое или все самое проверенное. Книга, став товаром, переняла традиционные рекламные характеристики: надписи “new” и “since 1812”, формально противоположные, одинаково заманчивы для покупателя.

Издательство “Время”, затеяв новую серию под названием “Триумфы”, выбрало срединный путь. Проверенные имена и новые, не знакомые российскому читателю произведения. Не переводившиеся прежде поэмы Петрарки и Китса, “Возвращенный рай” Мильтона, десятилетиями представленного в России только своим “Потерянным раем”, “Дао Дэ Цзин” Лао-цзы в поэтическом, а не научно-философском переводе. Из шести вышедших за полтора года книг лишь одна является переизданием — “Наука любви” Овидия, написанная на позапрошлом рубеже тысячелетий. Еще одна книга вводит в российский культурный обиход новое имя — Эрнест Катрель, чей “Капитан Кастаньетт”, продолжая традиции приключений барона Мюнхгаузена, погружает читателя в атмосферу наполеоновских войн.

По признанию авторов серии, она была задумана как “малые Литпамятники”, то есть должна сочетать в себе научность и камерность, задушевность любимой книги. Второе, несомненно, удалось. И в этом немалая заслуга дизайнера Валерия Калныньша. Темно-зеленый переплет, суперобложка в половину формата, шершавая на ощупь, приятный шрифт, приглушенные тона иллюстраций и шелковые закладки. Образ, внушающий почтение к содержанию и одновременно чувство теплоты, контакта с книгой. Когда берешь в руки такой том, на память приходят мысли Г. Гессе об искусстве книгоиздания, о “шероховатости, приятной не только для пальцев, но и для глаз”, о “ладных и солидных” обложках грубого полотна, о необходимости “гармонии между цветом бумаги и цветом печати”. Радостно видеть, что глянцевые обложки отступают на отведенные им территории. Единственный упрек, который можно было бы высказать в этой связи, относится к подбору и представлению иллюстраций в томе Китса. В отличие от других томов серии, в нем задействованы не один-два художника, а целых тридцать девять. В каком-то смысле это разнообразие соответствует тексту. Поэма Джона Китса “Эндимион”, повествующая о любви богини Дианы к аркадскому пастушку, перегружена мифологическими персонажами, в ней переплетаются, сливаясь в одно, схожие, но исконно различные мифы. Так и на визуальном уровне помпейские фрески соседствуют в книге с картинами то эпохи Возрождения, то романтиков. Все они попросту призваны отражать эпизоды поэмы и являть читателю Диану, Феба-Аполлона или Нептуна. И эклектика эта была бы оправданна, если бы иллюстрации выполняли свою функцию — если бы они были подписаны. А так читателю предоставляется гадать, что за пир изображен на с. 31, и хорошо, если на с. 21 он сможет отличить бога Пана от простого козлоногого сатира. Такую же неловкость чувствует читатель, созерцая имена упомянутых тридцати девяти, данные списком в конце книги. Редкий ценитель Китса отличит Франческо Поппи от Франческо Фонтенбассо или Франческо Тревизани, а это ему (ценителю) обидно. Он (любитель поэзии) был бы не прочь повысить свой уровень и в других искусствах. Поэтому остается пожелать, чтобы в следующих томах, намеченных к выпуску, ему дали такую возможность. Впрочем, это небольшое упущение не умаляет художественных достоинств серии: читателя порадуют гравюры Г. Доре к повести Катреля, фрески все из той же Помпеи, сопровождающие наставления Овидия, и особенно иллюстративный материал, подобранный Д.Н. Воскресенским к поэме Лао-цзы.

Сложнее дело обстоит с содержательной стороной “Триумфов”. Сравнение с “большими” Литпамятниками оказывается не в пользу “малых”. Если и не знать издательских намерений, которые никак в серии не оговорены, нельзя не заметить попытки сопроводить каждое издание традиционным филологическим аппаратом. Что и говорить, рыночные отношения едва не разрушили до основания российские (то есть еще советские) традиции книгоиздания, когда даже в мягкой обложке книги выходили как минимум с комментариями. Восстановление этих традиций идет с трудом. Понятно, что всякий “довесок”, к примеру, сопроводительная статья, повышает стоимость издания, ведь специалисту надо платить. Куда проще выпустить “голый” текст, что и проделывают сегодня с авторами всех уровней и эпох. Поэтому откомментированные, сопровожденные статьей, а то и двумя тексты сами по себе вызывают уважение. Да и состав редколлегии серии “Триумфы” позволяет надеяться на продуманный и серьезный подход. И все же нас ждет разочарование. Конечно, до Литпамятников, даже “малых”, “Триумфам” далеко.

Убедительней всего выглядит том Овидия. Но ведь и вариант был беспроигрышный: М.Л. Гаспаров переиздает свой ставший классическим перевод, опубликованный “Художественной литературой” еще в 1973 году, со своей же, хоть и сокращенной, статьей “Овидий в изгнании”, не раз включавшейся автором в сборники (см. “Избранные статьи”, 1995 г. и “Об античной поэзии”, 2000 г.). Сверх того, в “Триумфах” добавлен латинский текст, помещенный после основного, а не, как было принято в “Радуге”, параллельно. Это деталь эстетического свойства — читающий не чувствует себя школяром, подглядывающим “справа”, дабы одолеть синтаксические и прочие трудности “слева”. Зато теперь он может оценить тонкие различия оригинала и перевода, в каждом из которых свое очарование. Так, у Гаспарова: “Выбери — с кем из девиц заговорить о любви”, а у Овидия: “Выбери, кому сказать “Ты одна мне мила” (“Tu mihi sola places” звучит как-то особенно трогательно). Что до комментариев, то они, конечно, выполнены самим Михаилом Леоновичем и разве только могли быть несколько пространнее. Этот том можно считать уникальным именно потому, что в нем соединились (наконец-то!) латинский текст Овидия, перевод, сочетающий точность и поэтичность, и уже хрестоматийная статья авторитетного филолога. Последняя, правда, подверглась изменениям. Невольно задаешься вопросом: кому предназначается книга, в которой Овидиева латынь соседствует с кратким (на семи с половиной страницах) пересказом римской мифологии и истории?

Здесь-то и вырисовывается основная проблема. С грустью приходится признать, что эта серия, как и многие другие на сегодня, не знает своего адресата. “Большие” Литпамятники не занимались ликбезом, и статьи в них включались действительно научные (числом не менее трех), и комментарии отличались объемом и качеством. Оно и понятно — академическое издание, с определенными целями и требованиями. Нечего тут, в общем, и сравнивать. Но и издания попроще сохраняли в былые времена налет академизма (взять, к примеру, серию “Однотомники классической литературы”, рассчитанную на широкий круг читателей). Непременно прилагалось обращение “От составителей”, пояснявшее, как и почему затеяна эта публикация, какие возникали проблемы при подготовке текста и как они решались. Были и иные прочие изыски, начисто позабытые. Но не о них теперь речь. А о том, что в составлении серии “Триумфы” конкурируют две установки: на как можно более широкого читателя (в реальности — покупателя) и на полузабытые стандарты “самой читающей в мире” страны. То ли читатель не тот пошел, то ли издатели не хотят примириться с тем фактом, что сегодня у Петрарки или Лао-цзы не может быть “широкого читателя”. Значит, ориентироваться надо не на широкого, а на понимающего. Широкий подтянется. Так и делалось в доперестроечные времена. Были издания попроще, а были посерьезнее. Теперь же все перемешалось. Потому что понимающий читатель, как известно, не обладает в нынешней России покупательной способностью.

С общей идеей серии тоже не все ясно. По какому принципу объединены такие разноликие авторы, как Овидий, Петрарка, Лао-цзы, Мильтон и Китс? И как в эту компанию попал никому пока у нас не известный Катрель? Название “Триумфы” этот вопрос скорее запутывает. В редакции “Времени” автору этой рецензии объяснили, что положенный в основу принцип прост — его можно было бы определить как “неизданное и несобранное”. Действительно, Петрарка представлен поэмой “Триумфы”, давшей название всей серии. Опять хочется воскликнуть: наконец-то! Единственная поэма Петрарки, написанная на национальном языке, явно вступающая в диалог с Данте, выпрямляющая и проясняющая ту индивидуальную мифологию, которую поэт творил в своих “Канцоньере”. Наконец-то она доступна российскому читателю. Не менее важным событием является новый перевод “Возвращенного рая” Мильтона (хотя вопрос о достоинствах и недостатках этого перевода требует отдельной рецензии). То же можно сказать об “Эндимионе” Китса, который до сего дня удостоился только двадцатидвухстрочного перевода, сделанного Пастернаком. “Дао Дэ Цзин” вызовет больше недоумения. Поэма-трактат китайского философа переводилась неоднократно и существует в нескольких вариантах, в том числе в “научном” 1950 года, о чем сказано в прилагаемой статье переводчика. Были, правда, и другие переводы, в этой статье не указанные. В любом случае, текст Лао-цзы не является открытием для российского читателя, как поэмы Петрарки и Китса. Центр тяжести перемещается здесь в сторону перевода. Потерянным оказалось поэтическое качество китайского оригинала, и именно его поэт Валерий Перелешин попытался восстановить. Сам он жил в Бразилии, и публикация его перевода — это запечатление определенного времени и места, определенного состояния ума, не равное простому воспроизведению чужого языка. Эту особенность поэмы в интерпретации Перелешина отметил в своем послесловии китаист Д.Н. Воскресенский. Он же подобрал иллюстрации к тексту и снабдил их прекрасными комментариями, отчасти заменяющими комментарий к трактату Лао-цзы (кстати, именно характер публикации оправдывает в данном случае отсутствие философских пояснений). В общем, том удался как отдельная книга, но не нарушает ли он целостность серии? То же можно сказать и о Катреле. Эта книга — несомненная удача. Так же, как и “Наука любви” Овидия, “История неустрашимого капитана Кастаньетта” в переводе Натальи Васильковой дополнена текстом оригинала. Примечаний и комментариев нет, но они включены в ткань самой повести, замаскированные чуть более пространными, чем у Катреля, пассажами. В данном случае такой подход оправдан, он диктуется характером произведения — хорошо бы выглядели эти байки, приправленные враньем, снабди их переводчик историческими сносками (речь ведь идет о Наполеоне). И послесловие Евгения Витковского преследует соответствующую цель — сделать Катреля понятным российскому читателю, вписать его в круг уже знакомых персонажей французской культуры той эпохи. Словом, открытие Катреля состоялось. Чего нельзя сказать о серии в целом. Разнородные авторы, разнородные подходы. Объединяет их только то, что все они оказались до поры не востребованы русской словесностью.

С другой стороны, что хорошо для Катреля, то совершенно невозможно в случае с Мильтоном. Этот том кажется мне наименее удачным. Если уж издавать “Возвращенный рай” (действительно возвращаемый этим российскому читателю), то с солидным сопровождением. Увы, послесловие посвящено тому, чтобы оправдать Мильтона перед ревнителями православия (он-де Сатану не воспевал: совестно как-то читать, Мильтон в подобных оправданиях давно уже не нуждается), а комментарии Александра Зиновьева, созданные в 1861 году и представляющие собой ссылки на соответствующие места библейских текстов, сами нуждаются в пространных комментариях. Сонеты Мильтона, помещенные после поэмы в виде дополнения, откомментированы переводчиком — подробность, на первый взгляд обнадеживающая. Но, кроме дат написания и публикации стихотворений и в некоторых случаях — адресата, мы ничего здесь не найдем. А следовало бы. Так, сонет 6, высмеивающий невежд, не уразумевших смысла названия трактатов Мильтона “Тетрахорда”, не снабжен даже переводом этого названия. Читатель, если он не учил греческого, оказывается в стане тех, против кого направлен сонет. Опять возникает вопрос об адресате. Но вернее было бы предположить, что такие промахи — результат издательской небрежности.

Все же можно сказать, что в шести книгах серии, издававшихся по три в 2000 и 2001 году, намечается некоторая эволюция, изменение общей направленности от просто “художественного” издания к “художественно-литературному”. Мильтон был выпущен в первой триаде. А предпоследним вышел Китс — наиболее сбалансированный том, содержащий именно те дополнения, которые необходимы для адекватного восприятия “Эндимиона”. Важна и особенная выдержанность тона, позволяющая понять атмосферу создания поэмы и причины, сделавшие ее признанной, но не читаемой. В таких деталях, как предваряющее комментарии авторское предисловие к “Эндимиону”, и сказываются чуткость и вкус издателей. При невозможности расширить объем сопроводительного материала возрастает ценность подобных “мелочей”. Как и в два других, датированных 2001 годом, в этот том включен оригинальный текст.

К выходу готовятся еще четыре книги. Произведения, выбранные для публикации, сами по себе способны стать культурными событиями. И если наметившееся выравнивание серии будет продолжено, то она, возможно, со временем оправдает свое название. Академизма “Литпамятников” она не достигнет, да это и не нужно. Но быть достойной своих авторов ей вполне под силу. Было бы полезным поместить в одном из ближайших томов (а может, и в каждом, начиная со следующего) краткое упоминание об общей идее серии. Это подогреет читательский интерес, не говоря уже о том, что в такой открытости сказывается уважение к читателю (он же, напомню, покупатель).

Ассоциация книгоиздателей отметила серию дипломом победителя конкурса “Лучшие книги года” за высокое полиграфическое качество издания. Будем надеяться, что и филологическое качество “Триумфов” поднимется на ту же высоту.