Жанна Мельникова

Евгений Гришковец. «Город». Театр «Школа современной пьесы». Режиссер Иосиф Райхельгауз

То, что театр начинается с вешалки, давно уже стало общим местом в театральной лексике. Театр Евгения Гришковца — я имею в виду спектакль по его пьесе “Город”, поставленный в театре “Школа современной пьесы”, — начинается с приобретения зрителем билета, на котором красными буквами написано “гардероб, буфет и туалет не работают”. Дама в окошке “Касса” настоятельно порекомендовала обратить на это внимание. На мою попытку рассеять недоумение она с загадочным видом ответила: “Все узнаете, когда придете на спектакль”.

И вот я пришла на один из премьерных спектаклей. При входе в театр столкнулась с выходящими из двери людьми и вскоре сама вслед за ними оказалась на улице и направилась на угол Петровского бульвара и Трубной площади. Здесь стояла девушка с указателем-стрелкой, показывающей, что “В город Гришковца” надо идти направо по Петровскому бульвару. Метров через двадцать снова девушка со стрелкой “направо”. Поворачиваю и оказываюсь во дворе.

Двор... В центре Москвы еще много обшарпанных развалюх. Они часто спрятаны за более или менее нарядным фасадом. А их тыльная сторона представляет собой буквально трущобы. Разрушающееся от старости здание, штукатурка во многих местах обвалилась, и обнажился потемневший от времени кирпич. Закопченные окна зияют чернотой. Иду дальше, и снова девушка с указателем “направо”. Продолжая свой путь “В город Гришковца”, еще и еще раз поворачивая направо и пересекая убогое чрево еще одного московского двора. Сумерки и холодный дождь со снегом усиливают ощущение, которое никак не вяжется с предстоящим праздником свидания с нашумевшим театральным событием.

Тем временем еще одна девушка направляет меня снова направо. Оглянувшись, вижу, как сзади так же шлепают по грязи, ежатся от сырости, бредут в сумерках одна за другой фигурки будущих зрителей. Мне уже интересно от абсурдности происходящего, любопытство по поводу предстоящего растет, но я еще не понимаю, к чему все это и что ждет меня “В городе Гришковца”.

Дальше по пути следования проржавевшая железная лестница, и я оказываюсь на балконе-балюстраде. Здесь останавливают меня девушки и просят отдать им шарф. Мы, говорят, проводим благотворительный аукцион в пользу Гришковца. Ничему уже не удивляясь, я послушно снимаю и отдаю шарф. Но, сделав несколько шагов, получаю его обратно — надо мной подшутили.

Но вот я наконец вхожу в зрительный зал, то есть “В город Гришковца”, под мелодичные звуки, по-видимому, виолончели. Будем считать, что первый акт спектакля “Город” закончился. Интересно, кто его автор — сам драматург или режиссер?

Под скрипичную музыку мы входим в “Город”. Через несколько минут начнется спектакль. Зал почти заполнен. Скоро не останется ни одного свободного места. Осматриваюсь. Сцены, конечно, нет. По краям зала, образуя неправильной формы многоугольник, стоят высокие металлические стремянки. Мое место у одной из них. У ее основания банки с краской и другими материалами для ремонта. Свет не гаснет, и потому небольшой шумок не стихает. Я оглядываю зал и вижу, что одна половина зрителей сидит лицом к другой. Мы смотрим друг на друга.

Неожиданно к “моей” стремянке подбегает высокий молодой человек, взбирается наверх и начинает весьма нервно разговаривать по мобильному телефону. Потом, после слов “Подожди, нужно записать”, лихорадочно ищет ручку. Не найдя, раздраженно обращается к залу:

— Черт возьми, дайте же кто-нибудь ручку. Зрители, что поближе, понимают его буквально, не осознавая, что спектакль уже начался, лихорадочно шарят по карманам, женщины — в сумочках. У меня ручка была в руках, так как я собралась кое-что записывать. Я протянула ручку, мужчина схватил ее, вскарабкался наверх, сразу же спустился и вернул мне. Я почувствовала себя причастной к представлению. Спектакль пошел. Действующее лицо, которого зовут Сергеем (Саид Багов), так же раздраженно ищет записную книжку, не находит ее и вступает в пререкания по этому и другим житейским поводам с женой Татьяной, которая незаметно появилась на другой стремянке.

И мы все, сидящие в зале друг против друга, стали невольными свидетелями семейной дрязги, когда жена вечно все говорит и делает не так, любит только себя, мужа не понимает, и так далее. А тут еще затеяла ремонт в квартире. Нет смысла переносить на бумагу их диалог, потому что он в той или иной степени знаком многим семейным людям. Играет Татьяну суперизвестная телеведущая Юлия Меньшова, которая здесь не выходит за рамки свой телевизионной практики. Ее приятно видеть наяву, но то, что она делает в спектакле, вторично.

Таня-Юля так же неожиданно и незаметно покидает стремянку, и Сергей продолжает монолог с нарастающим накалом раздражения, переходящим в истерику. Зрители узнают, что герою все осточертело и единственный выход, чтобы не сойти с ума, уехать из этого города, потому что именно он во всем виноват. Куда уехать? Да хоть в другой город.

И тут на третьей стремянке появляется друг детства Макс (В. Шамиров). Просит одолжить ему денег. И тоже на ремонт квартиры. Распаленный перепалкой с женой, Сергей все свое раздражение обрушивает теперь на Макса. И тот, и другой, понимая всю абсурдность претензий Сергея, начинают рефлексировать. Сергей возвращается к своей идее — уехать (передаю своими словами смысл):

— В этом городе мне делать нечего. Еду не куда, а откуда, не понимаю, зачем. Завидую, что ты видишь смысл жизни хотя бы в ремонте.

Макс что-то говорит, Сергей все не может сдержать раздражения. Назревает ссора, Макс грозит:

— Я сейчас уйду. Интересно, сколько времени должно пройти, чтобы ты меня позвал снова.

Сергея это отрезвляет, и он в конце концов находит козла отпущения. Во всем, оказывается, виноваты городские комары. Заели. Макс — знаток комаров.

— Кровь сосут и терзают только самки.

Снова возникает Татьяна. Сергей мается бессонницей и затевает среди ночи выяснение отношений с женой. Она, с трудом борясь со сном, уговаривает его попытаться заснуть. Наконец Сергей, устав от самого себя, предлагает жене: “Давай спать”.

Четвертый диалог — с отцом (Альберт Филозов). И снова об отъезде, о надежде, что в другом городе что-то произойдет. Отец относится к этому скептически. Сам в свое время пережил нечто подобное и знает, что это ничем не кончается.

Несколько раз во время действия, когда в семейной сцене звучат уж очень знакомые зрителям по собственной жизни детали, в зале кое-где слышатся смех и редкие хлопки.

Разглядываю сидящих ко мне лицом зрителей и не могу понять их отношения к происходящему “на сцене”. Как будто все чего-то ждут. Кто-то зевает, а иные не в силах преодолеть сонливость.

И только несколько реплик Татьяны прозвучали диссонансом к общему настроению. Взлетев на стремянку Сергея в его отсутствие, она отдалась лирическим воспоминаниям о том, как ей было когда-то хорошо в ее собственном мире, и как поставленную точку в заочном споре с Сергеем подытожила:

— Это мой город, я родилась в нем, и другого не будет.

Прошло время. Сергею, чтобы принять наконец решение, потребовался год. Он все-таки уезжает. Без цели. Без денег. Пытается на халяву взять машину от вокзала до гостиницы, до омерзительной мелочности торгуясь с водителем (Г. Мартиросьян).

Вот и весь сюжет. Спектакль закончился. Зрители аплодируют дружно, но не бурно, без энтузиазма.

Я выхожу в ГОРОД. Темно, слякотно. Проигрываю мысленно спектакль и понимаю: “Город” Гришковца состоялся. О чем же он? В одной из программ “Культурная революция” на телеканале “Культура” известные люди рассуждали о героизме. Ни до чего не договорились, каждый остался при своем мнении. Вначале, как запев, прозвучала ссылка на лермонтовского “Героя нашего времени”. Так вот же он — герой пьесы Евгения Гришковца Сергей. Молодой, несостоявшийся, обиженный на весь свет, замучивший себя и близких. Кто или что сделало его таким? Время, в которое он живет? Город, в котором он не нашел своего места? Если кто-то узнал себя в этом желчном, истеричном, уставшем от жизни человеке, очнитесь, пока не поздно, встряхнитесь и начните срочно строить свою жизнь, свой ГОРОД. Чтобы не пришлось рано или поздно сказать словами Сергея: “Я помню, что радовался, но не помню, как радовался”.

Может быть, Евгений Гришковец ничего подобного не имел в виду, но я поняла его именно так.