Леонид Шевченко

Скажем: огонь

Скажем: огонь¹

В 2001 году вышли две симптоматичные книги: “Нечаев” в серии “ЖЗЛ” (“агиограф” Ф. Лурье) и “документальный роман” И. Стогоffа “Революция сейчас!”².

Меньше всего хотелось бы метать археологический бисер (не заглянуть ли нам, братья и сестры, в мутный зрачок настоящего!). Но выхода нет. Попытаюсь ограничиться самым необходимым.

Какие вопросы я тщусь разрешить? Никакие. Франция и Алжир Камю сошли, на мой взгляд, с современной этической, литературной и какой угодно карты. Кто-то, между прочим, этого не заметил. Что же остается комментатору? Перечисления, констатация, темная игра с реальностью (по крайней мере, я говорю о стогоffском “мартирологе”).

ЗДЕСЬ (то есть в той ЛЕВОЙ льдинке расширенного зрачка), по выражению одного русско-американского писателя, “нет ангелов и нет злодеев, нет грешников и праведников нет”.

Я даже не знаю, о чем предстоит разговор — о жизни, о литературе или о животных и цветах небесных, которые снятся под утро или после смерти.

Впрочем, два заурядных вопроса можно было бы задать (правда, не известно кому, но ПО ТУ Сторону, а с ТОЙ СТОРОНЫ красноречивое молчание, и, следовательно, ответы еще не сформулированы): какое участие принимает беллетристический фантазм в лепке Действительности и почему человек бунтующий всегда вызывал “гражданский” и эстетический (на сей раз без кавычек) оргазм?

NB. Первая задача нуждается в оговорке. С нечаевской епархией все ясно — Рахметов там на ветвях сидит или в хрустальном гробу лежит. А вот на огородах Стогоffа произрастают не только чисто литературные злаки, но и благоухают Земляничные Поляны кинематографа и рок-музыки. И еще — о каких письменных мистериях речь? Примем ли мы к сведению агитпроповский монолит Великой Эпохи? Павла Корчагина? Фадеевских молодогвардейцев (в силу моих извращенных временем представлений я бы присовокупил сюда и Овода)? Или остановимся на запрещенных или полузапрещенных (экое пограничное состояние) Зигфридах вечной революции — на всех этих Власовых и чернышевских йогах? Промолчу.

И, пожалуй, как-нибудь извернусь от засахаренных аналогий (но насколько меня хватит?).

ИНТРОДУКЦИЯ (то бишь “введение-вступление, предшествующее иногда изложению главной партии, или род оперной увертюры”) или “НАД ВЫМЫСЛОМ СЛЕЗАМИ ОБОЛЬЮСЬ”: в мае 1918 года Александр Блок пишет статью “Катилина. Страница из истории мировой Революции”.

Почему именно он, этот римский маргинал, типаж скорее какого-то Б. Блие (“Похождение мудаков”) или Э. Берджесса (естественно, “Заводной апельсин”), но уж никак не автора драматической “Незнакомки” (Петрония я пропустил из филологического такта)?

“…Художники хорошо знают, — чеканит Блок, припоминая в своем опусе Катулла — стихотворения не пишутся по той причине, что поэту захотелось нарисовать историческую или мифологическую картину. Стихотворения, содержание которых может показаться совершенно отвлеченным и не относящимся к эпохе, вызывается к жизни самыми неотвлеченными и самыми злободневными событиями”. Вот, собственно, и все. Но в данном случае вместо поэзии гипнотическая, вгоняющая в транс блоковская “публицистика”. Тогда, в 18-м, в самом начале, когда, если вспомнить Хлебникова, Свобода бросала на сердца свои лютики и исполняла на площади свой стриптиз, в общем-то, весь протестный лит. Олимп был в сборе: Рудин, Рахметов и катакомбный апостол Власов явились перед заинтересованной публикой не в духе, но в теле. В сей триаде не хватало четвертого элемента, замыкающего цепь. Александр Александрович “злободневные” события не проигнорировал и создал для той России (переварив Кребильона и Ибсена) этого гомункулуса, пугало для сопротивляющегося старого мира — Блок сотворил Катилину, который был ожидаем. (Тут я позволил себе оптическую иллюзию и несколько преувеличил значение крохотного текста, прочитанного в петроградской Школе журнализма и вышедшего отдельной брошюрой в 19-м: эту статью, безусловно, нельзя сравнить с культовым и массовым “Что делать?”. Но чем черт не шутит, а вдруг мой зрительный мираж — правда?)

Казалось бы, что есть Катилина? Эпизодический фантом. Понтий Пилат обладает большей “исторической” достоверностью. Саллюстий, Плутарх: враг общества, подонок. Неудачное восстание, но никак не социальный переворот. И прочее. Однако русскому поэту удается сделать из несимпатичного скандалиста революционную конфетку. В преамбуле статьи для большего колорита и в качестве оправданий действий античного Рылеева цитируется тот же Саллюстий: “Государство… управлялось по воле немногих. В их руках были казна, провинции, должности, слава и триумфы… граждане были удручены бедностью. Олигархи все оскверняли и опустошали...” (не передовая ли это из газеты “Лимонка”?). Своего бумажного “ребенка” Блок называет просто — “римский большевик” и в своей апокалиптической эстетизации заходит даже слишком далеко: “Его (то есть римского нонконформиста. — Л. Ш.) подхватил ветер, который подул перед рождением Иисуса Христа, вестника нового мира”. Далее сочинитель “Страниц...” невольно изобретает заново нечаевский велосипед — “Катехизис” (но модель этого велосипеда с маркировкой “сборка интеллектуальная”): “Простота и ужас душевного строя обреченного (чернильные сгущения мои. — Л. Ш.) революционера заключаются в том, что из него как бы выброшена длинная цепь диалектических и чувственных посылок, благодаря чему выводы мозга и сердца представляются дикими, случайными… Такой человек — безумец, маниак, одержимый. Жизнь его протекает, как бы подчиняясь другим законам причинности, пространства и времени…”. Сергей Геннадиевич, Иисус и по совместительству Иоанн “Народной расправы” подмигивает петроградскому мистику или наоборот — автор “Возмездия” (именно, “Возмездия”!) усадил покойного “террориста” в кресло и сжал его руку в своей уже бледнеющей предсмертной пятерне. Катилина 18-го года истинный Дионис. “Столпы общества” Плутарх, Цицерон, тот же Гай С. Крисп — это совиные НЕТАЛАНТЛИВЫЕ победоносцевы. Александр Александрович говорит о “музыкальном ритме” походки римского Робеспьера, о “фуриях народного гнева”.

Надо быть Блоком. Тогда отравитель Цезарь Борджиа и серийный убийца-некромант Жиль де Ре войдут в твой рабочий кабинет Сен Жюстами.

Не один лишь произвол поэта, но и — тайноведение.

Итак, текст прочитан 19 мая 18-го. До объявления красного террора, до тех желанных “Дионисом” “проскрипций” остается чуть меньше пяти месяцев.

Отчего я медлю и не приступаю к заявленной “симптоматичной” библиографии? Почему затянул свою интродукцию? Во-первых, я считаю, что ТУТ “все нити” — от литературной алхимии до эстетического и “гражданского” оргазма. Во-вторых, я уверен: появление в 2001 году книг Лурье и Стогоffа (при всех нравственных различиях подхода к материалу) так же НЕСЛУЧАЙНО, как и появление этих практически оргиастических “Страниц...”.

Случаю я бы вернул его законную метафизическую категорию.

О том, что случилось у нас на глазах в это время, напоминать излишне.

Спор с Хронологией — занятие почтенное, но обреченное. От подобной дискуссии уклонюсь. Поэтому после повисшей в вечности Интродукции при помощи спиритических манипуляций вызываем век девятнадцатый, железный и прочая, прочая. В медиумах — Феликс Лурье. Но он, к счастью, далеко не единственный наш экстрасенс.

ЮНОСТЬ — ЭТО ВО… В ОБЩЕМ, ТО САМОЕ, ЧТО И У ИБСЕНА: “Небольшого роста, лет около 22, лицом моложав, вместо усов еще пух, волосы каштановые, цвет лица темный, глаза карие, быстрые и бойкие, нос острый и средний. Лицо больше круглое... иногда надевает женское платье или инженерную форму. Голос больше тенор, манеры угловатые и порывистые” — приметы “важного государственного преступника” из уведомления от главноуправляющего 3-м отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии графа П.А. Шувалова к министру внутренних дел А.Е. Тимашеву.

“Нечаев” происходит не от чая, от которого так кайфовал Кириллов “Божественный”, а от древнего русского многотайного местоимения “ничей” (вот бы Проппа позвать Консультантом с его фольклорными инициациями!).

NB: мой отчет об одиссее по полуосвещенным помещениям “Музея Русской Революции” я с огромным удовольствием разделяю на две секции — в первой, основываясь на документах, цитируемых Лурье, а также на личных скромных прорывах в подлинную жизнь Себастьяна Най... простите Сергея Н., я попробую, что называется, усадить “проклятого беса” в кресло. Во второй секции будет просто жалкий, дилетантский критический отзыв на книжку.

Он родился 20 сентября 1847 года в селе Иваново Шуйского уезда Владимирской губернии. Отец — трактирный официант Геннадий Павлович, мать — крестьянка Прасковья Петровна, в девичестве Литвинова. Родители, как бы их припечатал пассионарный Э. Лимонов, типичные “овощи”, настоящие благонамеренные жители Империи: алкоголизм и пиетет к начальству (но странно, если бы все было по-другому). Однако никто не мешал сыну Сергею встать на скользкую дорожку (или большую дорогу — в смысле полуразбойничью?) образования. Домашний учитель Дементьев, школа, и даже “История цивилизации в Англии” Бокля.

До самой смерти в Алексеевском равелине Нечаев не смог отделаться от виртуальной визитки, на коей чьим-то слишком торопливым почерком накарябано: “недоучка”.

“Я учусь играть на старой изломанной флейте”, — писал он в 63-м. Кто давал уроки? Розенкранц и Ко? Или импровизатор орфийских культов? В том-то и дело, что никто. Сам осваивал.

В Москве не поступил в университет. Но в Питере сдал экзамен на звание городского приходского учителя. Практика во Владимире, и снова Петербург. В двухклассном училище при соборе Святого Андрея Первозванного преподавал, КАК И СЛЕДОВАЛО ОЖИДАТЬ, Закон Божий (надеюсь, я не обязан устраивать пошлый спиритический перформанс с другим выдающимся “катехизатором” из той же Телемской обители?). Столичные диссидентствующие кружки (почти римские катакомбы). Студенческий полумятеж 1868—1869 годов. Черновик будущего патмосского “видеоклипа” — “Программа революционных действий”: “Полная свобода обновленной личности лежит в социальной рев.” и т.д. Знакомство с Петром Ткачевым, их общие посиделки, к которым на редкость проницательные современники применили эпитет “красные”. Ложь. Фиктивный арест (коллеги были уверены, что Сергей в кутузке, а полиция даже не думала его разыскивать). Эмиграция. Швейцария. Далее все по плану (как пел когда-то нынешний радикал Егор Летов): ветхозаветные патриархи — Огарев и Бакунин — встречают восторженно как бы “евангелического” Нечаева. Но “фарисей” Герцен брезгливо морщится. Сергей убеждает “стариков” в том, что в России существует разветвленная сеть вооруженных флавиевскими ножами “зелотов”. Прокламации, журнал и тому подобная нервная деятельность. И, конечно, интриги, интриги, запутанные отношения со всеми подряд, подмоченная в плавании по протестному морю репутация. И наконец, “Катехизис революционера”, где во первых строках оригинальная модель упоминаемого уже велосипеда: “Революционер — человек обреченный…”. Странный “мандат” — доверенность от “генерала” Интернационала М. Бакунина. И с этой охранной грамотой — в Россию.

Утром 3 сентября 69-го — в Москве. Там началась “Народная Расправа”, там секта “Народная Расправа”, как и случается со всеми сектами, расправилась сама с собой.

Из “Общих правил организации”: “...механизм организации скрыт от всякого праздного глаза”.

Нечаевская “команда” стремилась возбудить “вселенский” “общероссийский” бунт, но классическим ТЕРРОРИЗМОМ там и не пахло. Правительственным чиновникам, кроме “психа” Каракозова, бояться покамест было некого.

Итак, первые члены, первые кучки-пятерки. Московская Земледельческая Академия как база “ордена”. Кстати, злополучный студент Иванов отвечал в секте за “пропаганду среди слушателей Академии и распределение их по квартирам”.

“От Отца я послан”, — заявил Сергей Геннадиевич своим апостолам. Нет, сказал он по-другому: “Послан я от Комитета, который где-то Там, и во всем слушайтесь Его”. Примерно так. Короче, вроде бы никакого Комитета не было, но вождь настаивал: “Был, есть и будет и всесилен”. Если не считать всяких мелких партийных мелочей, конфликт с Иваном Ивановичем Ивановым (вот уж поистине гротескный “аноним”) и разразился в связи с этим заоблачным Учреждением. Усомнился, значит, Фома из “Народной Расправы”. И, если довериться показаниям нечаевца Прыжова, грозил выдать всех властям. Да-да, перед нами не тихоня Шатов — он-то о доносе и не высказывался и не помышлял вовсе.

Остальное слишком, до неприличия доступно, общеизвестно и переварено здоровыми литературоведческими желудками: петровский грот, трясущиеся руки убийц и мертвая хватка вождя (Иванова сначала душили, а после пристрелили), и труп в воду, открытый процесс, которому правительство придавало то же значение, какое теперешние юстиц-шоумены придавали суду над Радуевым, Тютчев и Лесков в зале, Федор Михайлович опять же... ох... а Сергей снова в загранке. И там все по тому же сценарию, какие-то журналы, прокламации, прожекты. Но на сей раз бешеный механизм треснул, эмиграция игнорирует уголовника, Бакунин рвет и мечет (у Нечаева окончательно поехала крыша, и он крадет у заслуженного анархиста некие важные бумаги), и так далее.

Я не писатель ЖЗЛов, я могу пропустить факты (но не решусь ими манипулировать в ущерб “замечательному человеку”).

Выдача преступника России. 20 лет каторги. Но вместо кислорода “глубин сибирских руд” по личной милости Александра Второго туберкулезные водоросли Секретного Дома Алексеевского равелина.

Что-то не так. Вместо кресла я, загипнотизированный Лурье, предлагаю герою хромую биографическую табуретку. Исправляюсь.

Еще задолго до крестного пути Сергея в 1862-м на Московском почтамте в конвертах полиции удалось обнаружить “споры сибирской язвы XIX века” — листовки “Молодая Россия”, подписанные “Центральным Революционным Комитетом”: “в современном общественном строе, в котором все ложно...”. Вроде бы автора потом расшифровали (некий радикал Заичневский), а никакого Комитета, мол, не было и в помине. Листовка сия “пеплом священным” молодые мозги окучила.

Теперь — минус 248 лет: в 1613 году в Германии вышли сочинения, написанные от лица неких розенкрейцеров: всякая алхимия, каббалистика и т.д. До сих пор неясно, существовал ли орден в природе. Но шуму конспираторы-невидимки наделали много.

И вот Нечаев рвет на себе рубаху: а там татуированная печать Комитета.

Перечисления, констатации, просто детали...

О чем это я? Наверное, о тайноведении, о чертовой “красоте” Человека Бунтующего.

А всероссийскую победоносную революцию Нечаев на полном серьезе обещал ВЕСНОЙ 1870-го. В принципе, 22 апреля ничего не произошло, все было тихо...

В ЭФИРЕ РАДИО F M ДОСТОЕВСКИЙ (а это я так шучу, готовлю почву для “Страстей по Стогоffу”): мать Федора Михайловича в девичестве — Нечаева. Достоевский воспринял Это как знамение.

О “Бесах” сказано все, но не удержусь от тавтологии. Рахметов оказался более мускулистым, чем младший Верховенский. Да что там — сам прототип, “похороненный” и жизнью, и литературой, победил жалкого романического мошенника (близкий пример — “Революция сейчас!”, которую я намерен без всякой мистики презентовать ниже).

ВАЖНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ: НЕЧАЕВ САМ — БЕЛЛЕТРИСТИКА, САМ — ПЕРСОНАЖ и САМ — РОМАН.

Итак, Алексеевский равелин. “Общественное аутодафе”. Конец? Нисколько.

Не Монте-Кристо, правда. Но Артур Бертон, рухнувший как подстреленный тюлень, на полдороги к свободе-нимфетке. Подробности несбывшегося побега из самой кошмарной каталажки Империи ищите в ЖЗЛовском кирпиче.

Но ноябрь 1882 года пахнет асфоделями. Неприлично красиво, 35-летний мальчик! Какие там асфодели! Водянка. Вещ. доки гос. преступника сожгли, но прилагается акт об уничтожении: “армяка серого — 1, штанов — 1, шапки — 1, рукавиц замшевых теплых — 1, шерстяных чулок — 1” и т.д.

ВЕЩИ “ШАМАНА” ТАК ЖЕ ХИЩНЫ, КАК И САМ “ИЕРОФАНТ”!

Последней главкой Лурье мочит в сортире наверняка — “На пути в преисподнюю” (ну чем не папская булла против ведьм, колдунов и прочих еретиков!), но при этом несколько снижает “инквизиторский” пафос минутной “либеральной” телячьей нежностью: “просматривая в архивохранилищах тысячи документов… читая о страданиях сотен людей, действия которых сегодня не вызывают одобрения, я часто ловил себя на сочувствии и даже симпатии к ним. Сколько же их погибло в тюрьмах, на каторге… молодых, красивых, умных, благородных...”. А в конце книги удивительно элементарный, “вегетарианский” рецепт от “бесовщины”: “Необходимо просвещение, необходимо на смену увлечениям, двигающим молодыми людьми, дать возможность через знания взрасти убеждениям, способным противостоять желаниям разрушать, и тогда нечаевых сильно поубавится”. (Что ж, такая оппозиция — увлечение и убеждение: увлечен ли идущий на эшафот или убежден? Убежден ли созидатель-нонконформист, не рискующий ни волосом, ни мизинцем, имеющий ванную и теплый клозет, или увлечен собственным комфортом?).

Отзыва никакого не будет (вот я и “кинул” читателя). Замечу мимоходом, что 400-страничный труд окажется этаким троянско-российским пони. И уж, конечно, Лурье не в курсе, кто скрючился во чреве его деревянно-бумажного сувенира для всех экстремистов: а там живой Сережа Н.

Так бывает. И я уже вижу наяву увлеченного радикала, с аппетитом потребляющего биографическую часть и пропускающего “вегетарианскую закуску”.

Кстати, кто знает, возможно, когда-нибудь 1002-й выпуск “Жизни Замечательных Людей” подвергнет перлюстрации и некий грядущий “музыкант революции”: обругает автора, как Саллюстия, и выцепит из вороха информации “ритм походки” Сергея Геннадиевича, и все такое.

Смешно, правда? А ведь написан новый “культовый революционный роман”.

РЕКЛАМНАЯ ЦЕЗУРА: В своем “антибуржуазном” фильме “Две-три вещи, которые я знаю о ней” Жан Люк Годар заклинает с шаманскими модуляциями примерно так: “У меня есть радио, каждый день я слушаю рекламу...”. И я предлагаю сейчас отвлечься от текста и упереться в ТВ-экран 2002, возможно, там сюжет из жизни пожирателей майонеза “Магги”. Похожий на сталинского отставника отвратительный глава семейства напутствует зеленую поросль почти библейской сентенцией: “Все новое, молодые люди, — хорошо забытое старое”. Как не довериться телевизионному старикану-Екклесиасту!

Мода на левизну. Как всегда мода на левизну. Причем настоящая, сверху не навязанная. Это было бы странно, если бы сверху. По Европе и Америке будто бы топают будто бы многочисленные антиглобалисты, представляющие собой, кажется, самый сплоченный в истории Интернационал: анархо-синдикалисты, троцкисты, экстремальные экологи, “новые левые” и т.д. (куда там до них раскольникам марксистам и бакунинцам!). Лейтмотив движения — смертельные претензии к капиталу вообще и к Америке в частности. Красные флаги, бутылки в “Макдоналдс”, международные конгрессы. Мода? Не всерьез? Почему же не всерьез? Что-то будет. Годар (кстати, до судорог любимый леваками всех времен и народов) завершает свое “заклинание рекламы” так: “Если меня сводят к нулю... что ж, придется начать с нуля”.

Назад. К началу. Все повторить. Назад?

Но поговорим о “сопутствующих товарах”. О книгах. Или как бы о книгах. Покупай российское!

МЫ РЖАВЫЕ ЛИСТЬЯ НА РЖАВЫХ ДУБАХ: здесь полюбуемся на “катаров” (то есть “чистых”) из “Красной фракции” Павла Власова. Здесь поручкаемся с модернизированными молодогвардейцами с мотором.

А “Китаянка”? А свеженький “Бойцовский клуб” (уже вылетел хищной птахой бумажный вариант фильма)? А ...?

В начале “Революции сейчас” вождь “Народной Расправы”, сбежавший в 81-м из Петропавловки, отсиживавшийся все это время на конспиративных квартирах и вынырнувший в наших 90-х под именем “Алексея Цветкова”, отчитается перед нами: “В скупо освещенных подвалах мы изучали устройство коктейля Молотова, штудировали Каддафи, Мао и Муссолини, слушали “Гражданскую Оборону” и пили дешевый портвейн... Мы вставали район на район с заточенными напильниками в карманах. Город учил нас, что нет никакой свободы, кроме отвоеванной... Мы похоронили хрестоматийный образ диссидента: иисусоподобного аспиранта, кудахтающего о своих правах. Его место занял парень в черной коже, любящий и умеющий драться”.

Пенсионный “новый журнализм” Тома Вулфа так эрэфии к лицу! Я о “Электропрохладительном кислотном тексте”, об этой саге о хиппи и Кене Кизи. У Ильи С. тот же синтетический “натюрморт поколения”, где вместо вулфовских фенечек черепа, приспособленные под пепельницы, гранаты Ф-1 и том Маркса или Бакунина.

Интервью, газетные лохмотья, практически новости в режиме on-line, популярные исторические экскурсы.

Под этой обложкой две “книги” — “Красная” и “Коричневая”. Последнюю я оставляю другому. Мой текст не выдержит натиска скинхедов, баркашовских мурен и прочих в том же духе, тогда мой текст самоуничтожится.

Попьем из пластиковой бутылки по имени Артефакт!

Советские Анналы — всегда какая-то феерия. В главке “Тропой ягуара” — россыпь информационных раритетов: Ветхий Завет нынешней левацкой каббалистики — и вот они, Самуилы и Давиды теперешних крестителей — анархо-синдикалистская группа “Осипова — Кузнецова” (в 61-м раскрытая КГБ, готовила покушение на Хрущева), Революционная Партия интеллектуалов Советского Союза (Свердловск — 70-е), Союз революционных коммунистов (Ленинград — 70-е), Партия диктатуры пролетариата (Куйбышев — те же цифры), и т.д. Какие родовые пятна? Мао, троцкизм, итальянские “Красные бригады”… Декадентские (в том смысле, что заведомо ирреальные) грезы о студенческих волнениях, самиздат, спецпсихушки, Секретные дома Совдепии. За них не вступались либеральные “голоса”, их старались не замечать борцы сумо за права человека... И тут, кажется, все ясно.

И сегодня СМИ делают вид, что РЖАВЫЕ ЛИСТЬЯ НА РЖАВЫХ ДУБАХ — досадная мутация демократической сельвы, и, кроме КПРФ, у нас иного нетрадиционного секса нет. (Ну а что там КПРФ? Эпитет “коммунистический” — такой же раскрученный бренд, как и слово “комсомольская” в массовой газете).

Перестроечные весенние миазмы разбудили экзотических насекомых, и вместе с какой-нибудь монархической “черной головой” запорхали на общественном лугу анархист-махаон и капустница из “Союза Максималистов”. И хватит, вперед к 90-м, когда убежденные созидатели, занятые приватизацией и прочими неотложными созидательными делами, не заметили, как за их широкими спинами появились увлеченные молодые разрушители.

В 94-м образован в Питере фронт “Бей буржуев” с краткой и внятной программой действий: легализация наркотиков и ликвидация власти капитала. А 12 апреля того же года в центре Москвы левацкая организация “Студенческая Защита” с успехом режиссирует мини-Май по-парижски: транспаранты “Капитализм — дерьмо”, бои с ОМОНом на Красной площади. После октября 93-го власть кое-чему подучилась, и “ящик” в тот день выдал что-то сверхактуальное, но только не это. И далее…

Но я зазывал не поплескаться в реке по имени Факт, а отхлебнуть из той пластиковой бутылочки. Поэтому здесь будет СУММА ЛЕВОЛОГИИ. Нечаев жив? Яков Блюмкин ездит по стране в небронированном вагоне? Майор Че — это не паукообразный лик с пелевинского глянца, а нормальный субъект со своей астмой и “Партизанским дневником” на жестком диске домашней “машины”?

Так ведь, друг Илья С.?

Так ведь, Алексей Максимович? Была же на самом деле катакомбная церковь рабочего Власова? Ты же не Кампанелла, а хмурый реалист?

“Революция сейчас!” не “Город Солнца”?

Я СВЕЖИЙ ТРУП ИЩУ В ТРАВЕ // Я СВЕЖИЙ ТРУП ИЩУ: в книге довольно житийных вставок. Стогоff радуется(?), встречая Новый для Этой страны Характер, Нового — простите за лексическую скабрезность — Человека. Так хмурый реалист или?..

По кунсткамере духа с фонариком тусклым...

Из коллекции:

1) Рандина Мария. 21 год. Арестована в Краснодаре. Предъявлено обвинение по статье 205 УК РФ (терроризм). Задержана вместе с другими радикалами с адской машинкой в чемодане. Бомба предназначалась для батьки Кондрата — для губернатора края Кондратенко. Бдительный и отважный милицейский патруль повысили в званиях и выдали премии аж по 1000 баксов на фуражку. Родилась в Сибири. Школьницей входила в сборную команду России по спелеологии. На родине открыла самую большую пещеру. Приехала на юг учиться в Кубанском госуниверситете на факультете журналистики. Там столкнулась с деятельностью штурмовиков РНЕ, которых, как известно, выращивал в оранжереях и подкармливал ксенофобcкими пестицидами сам батька. Пыталась организовать акцию протеста, за что администрация вуза затеяла дело по отчислению строптивой студентки. Поездка в Чехию, сближение с тамошними анархистами, и т.д и т.п. Что слушает? Что читает? Мамонов, “Москва — Петушки”, “Роман с кокаином”, Кортасар…

2) Шипцова Лариса. Еще один фигурант краснодарского “1 марта”. 25 лет. Красный (везде красный, повсюду красный) диплом по экономике. Член нескольких агрессивных экологических группировок. Стаж: нашумевшие акции протеста — компании против строительства высокоскоростной магистрали Петербург—Москва, против вырубки Нескучного сада. Вместе с мужем издает на компьютере журнал “Трава и Воля” — анархизм, экология и проч. В 1999-м попадает в камеру на третьем месяце беременности. Меру пресечения не изменили. Из “Секретного дома” шлет товарищам стратегические записки: “Надеюсь, что появление политзаключенных приведет к тому, что все наконец осознают необходимость элементарной конспирации”.

Из газеты “Краснодарские известия”: “Анархисты ловят на свои удочки прежде всего подростков, молодых людей с не устоявшимися взглядами на жизнь, в этой жизни еще не определившихся (выделено мной. — Л. Ш.). А тут тебе предлагают якобы революционную борьбу и тут же протягивают сигаретку с марихуаной и стакан дешевой бормотухи”. Конечно, кубанские журналисты вряд ли консультировались со специалистом Лурье... Но сколько общего! Хотя “недоучками” этих бомбистов назвать нельзя.

3) Колоколов Сергей. 28 лет. Член обкома комсомола г. Уральска (км 200 от Самары, Западный Казахстан — заграница, все же, все же). Попал в тюрьму и обвинялся в том, что “писал на стенах антиправительственные лозунги”. Избит ОМОНом. Из “малявы” к матери: “Если можешь, то принеси какую-нибудь книгу — мои брошюры Ленина и Энгельса… У меня снова обостряется болезнь...”. В медицинской помощи отказано. После выхода из камеры скончался. (У того же незаменимого Кортасара есть рассказ о девушке, рисовавшей на стенах латиноамериканского города граффити. А бдительный и отважный патруль... в общем, Вечная Память.)

Ограничусь этой троицей. У Стогоffа таких ЖЗЛов на несколько выпусков.

Несбыточный ли “Остров” здесь О. Хаксли? Ритмический “Катилина”? Протокольный артефакт?

“Ключ” к этой криптограмме болтается на шее самого автора: в миниатюрном триллере о кровавых танцах боевой организации революционеров-социалистов Борис Савинков и В. Ропшин разыгрывают финал андерсеновской “Тени”, но их слияние вызывает у посвященного победный смех, и он кричит: “Ату, я поймал тебя, недоучка Стогоff!”. А зря.

В главке “Да здравствует смерть” знаменитому писателю-террористу зачитывается (намеренно) подвиг его персонажа из повести “Конь бледный”: мол, будущий управляющий военным министерством Временного правительства “во время подготовки к очередной операции полюбил замужнюю девушку… прогуливаясь в парке, он встретил ее мужа, морского офицера, и, не дрогнув не одним мускулом, разрядил в него свой револьвер”. Да, был в “Коне бледном” муж морской офицер и был он убит (хотя, если помните, на честной дуэли), но у Бориса Викторовича Савинкова всегда находились более насущные и совсем не опереточные дела. К сожалению, и в протестных буднях дня сегодняшнего (я говорю о стогоffском варианте этих дней) почти невозможно отделить зерна действительности от плевел беллетристики. Но “Революция сейчас!”, безусловно, “документальный роман”, где ударение на втором слове. Впрочем, созидателям-нонконформистам расслабляться я бы не советовал. Вспомним никогда не существовавшего Катилину, которого вызвал к себе в Петроград Александр Блок.

Но, так или иначе, независимо от воли Лурье и Ильи С., “Нечаев” и “Революция” вошли в 2001 год (и вообще в XXI век) рука об руку, т. е. страница к странице.

Почему так? Я не автоответчик. Читай с начала.