Рабочие тетради 60-х годов

И еще было что-то об излишней заботе о забвеньи после излишней заботы о бессмертии (как сбивали, выкорчевывали здесь в Б[арви]хе “маленького Сталина”) — не нашел, а хорошо помню — было в какой-то тетрадке³.

Нашел в клеенч[атой] тетрадке:

13.IV.62. Барвиха.

К этому же “пучку” относится и набросанное в 63 г. “Сын за отца не отвечает” — там еще много работы².

Другого настроения набросок того же года:

А это жизнь моя шумела, что впереди еще была.

13.VI.Б[арви]ха. (Кунцевский набросок).

Вчера был дождь с утра и сегодня, второй раз проснулся, — дождь. С отрадой впиваю живительность этих по-летнему теплых дождей вместе с моими яблонями осенней посадки, особенно с той, что едва-едва проснулась, и теперь м.б. сурово “отредактированная” мною с помощью секатора и пилки, оклемается, и ракитовые колышки авось укоренятся. —

Самое неприятное, что могло меня здесь ждать — ждало: пошел в первый день на общий телефон, там говорят, жду-жду, — выходит Кочетов, идет прямо на меня, я на него смотрю, он на меня — ждет, что я первым поздороваюсь, но я так опешил, что не сделал этого, и он, уже проходя мимо, чуть ли не на ноги наступая (я в кресле напротив двери кинозала), выдавил “здравствуйте”. Я ответил. — “На лечение приехали?” — “Да, на лечение”. — “Это хорошо”. — “Что же хорошего?” — “А что?” — “Хорошо, когда лечиться не нужно”. — “Это тоже верно”. Этот глубокосодержательный диалог исчерпал все возможности дальнейшего общения. Видел его еще несколько раз, однажды с Веркой⁵ <…> (нагло оглянулась на меня) и сыном, приезжавшим его навещать. — Покойный Маршак — и тот говорил, что встреча с этим человеком в коридоре — на полдня неприятность. —

Втягиваюсь в здешний ритм и распорядок. Время до утренней прогулки — от 6 до 8 — я определил было для стихотворных упражнений, но уже второй день из-за дождя затягивается мой досып после того, как просыпаюсь и встаю по надобностям около четырех, — сегодня встал в начале восьмого. С 9 до 10 — прогулка и душ. 10–11 — завтрак, уколы и врач, 11–13 ч. — за столом. Затем до обеда — процедуры: массаж и либо ванна, либо “бурдик” (для ног). После обеда прогулка более длительная, малый отдых на диване с задремом минут на 15, до 21 ч. — за столом, после ужина либо кино, либо чтение, перед сном прогулка. Сплю при открытой балконной двери. Раздражает обувь, — легкие замшевые полуботинки не во всякую погоду — чувствительны к сырости. Новые (45 размер) неловки и опять тесны, хотя мой № 43, и хотя сам мерил эти ботинки в магазине. Шмыгал сегодня по мокрой лесной траве, пока не замочил ноги, м.б., “раздадутся”.

О памятливости. Замечаю во время работы над “Буниным”, что с одного прочтения ничего вскоре в голове не остается, только второе действительно.

Второй день вычитываю новую верстку статьи (вновь набранную) и правлю, черкаю, но больше нашпиговываю дополнительными вставками. Возможно, что еще раз придется сделать новый набор, — это уж безобразие, а все от спешки умеренной требовательности редакторов. —

Как будто закончил вычитку и правку статьи, она пестрит вклинениями вставок, правкой на полях, перемещениями. Просто устал, а еще нужно бы внести такие моменты как:

1) Подлинность Б[унин]на (отчасти о том, что говорит Степун о нем, если откинуть его религиозно-мистическую муру), его неподверженность, нет, противопоказанность всякой литературщине, “беллетристике”, моде в противоположность Куприну, — по высказываниям Б[уни]на о Куприне.

2) Б[унин] и западная лит[ерату]ра (Гете, Байрон, которого он переводил, но я сейчас не перечитывал и не склонен предполагать там какие-либо откровения), Шекспир (Гамлета переводил, но, кажется, так и не перевел), Т. Манн (через него, пожалуй, в Б[уни]не слышится Гете, “В. Мейстер” в “Арсеньеве”, хотя единственно, что известно — что Б[унин] читал “Смерть в Венеции” — что натолкнуло на замысел “Г[осподина] из С[ан]-Фр[анциско]” (“Смерть на Капри”) и отзывался о ней весьма сурово.

3) “Бестипье” Б[уни]на (по Ф. Степуну — в соотв[етствии] с его концепцией о том, что Б[унин] пишет людей лишь как часть природы, космоса, вечности и бесконечности)¹.

4) Мелочь: черезстрочная рифмовка у Б[уни]на.

5) Правомерность самооценки Б[уни]на (“Завещание” и рассказ о (неразб.) моряке, водившем яхту М[опассa]на — “я был хорошим моряком”)².

Но, пожалуй, это оставлю до корректуры гослитовской. —

Звонила Валя, говорила о своей работе над предисловием к Собр[анию] Соч[инений] Кропоткина³. — Вот мы какие с ней почтенные авторы, особенно — она.

“Художник всегда изобразитель. Высшая форма изображения та, что способна на успешное соревнование с действительностью, т.е. на такое одухотворение вещей, которое делает их для всех нас абсолютно живыми. На своих вершинах искусство всегда кажется совершенно внешним. Чем больше оно погружается вовнутрь, тем оно ближе к падению”.

Эти слова Гете из “первого отдела” “Максим и рефлексий” приводит Ф. Степун в статье “Иван Бунин”⁴. Слова эти если и относятся к Бунину, то лишь в смысле близости его искусства к упадку. —

Но вообще, статья, если отмыслить ее заоблачные выкрутасы, написана, как у нас давно уже не пишут — свободным, ясным и сложным языком, с яркими, непривычными формулировками и характеристиками [например], “скорбно-восторженный круг”, в кот[ором] вращается поэзия Б[унина] (любовь, смерть — смерть, любовь). Почти все, что есть у Степуна, сказано, так или иначе, и у меня, но стиль моей статьи, даром, что писатель, а не критик, куда скучней, казенней, — множество обязательных оборотов, излишних оговорок и т.п. —

16.VI. Утреннее:

Пустячок, но что-то есть в смысле пейзажа молодых городов. Все собирался записать как-нибудь эти барвихинские сосны.

А по опушке бывшего леса — престарелые сосны иные — в полтора-два обхвата, с могучими, в толщину этих вышедших из чащи стволов, сучьями, нередко с вершинами в виде лиры (макушка сломана, два сука, огибая пенек, выравниваются кверху). —

Вчера был Лакшин, посмотрели только мои вставки да его переставки (и отчасти Д[ементье]ва). Предложенные им купюры принял с облегчением. Но все так перепахано, что дай бог раскопаться.

Примечания

13.I.

¹ Речь идет о программной статье А.Т. “По случаю юбилея” — к 40-летию журнала “Новый мир”.

² В декабре 1964 г. А.Т. выезжал в Италию, в город Катанья (Сицилия), где А.А. Ахматовой была вручена премия “Этна-Таормина”. На церемонии вручения А.Т. выступил с речью (“Литературная газета”, 1964, 17 декабря). См. подробнее: Пунина И.Н. Анна Ахматова на Сицилии. // “Воспоминания об Анне Ахматовой”. М., 1991. Сc. 662–669; Брейтбурд Г. А.Т. Твардовский в Италии. // “Воспоминания об А. Твардовском”. М., 1982. Сc. 434–440.

³ Статья А.Т. о Солженицыне (см. наброски к ней в Рабочих тетрадях марта 1964 г.: “Знамя”, 2000, № 11. Сc. 152–160) не была напечатана. Статья А.Т. “По случаю юбилея” (“Новый мир”, 1965, № 1) никогда не перепечатывалась.

⁴ Речь идет о шестой книге мемуаров И.Г. Эренбурга, борьбу за публикацию которой редакция вела на протяжении 1964 г. (См. Рабочие тетради за 1964 г . (“Знамя”, 2000, №№ 11, 12.) В январе 1965 г. Идеологический отдел ЦК КПСС передал вопрос о ее публикации “на усмотрение редакции”. Шестая книга воспоминаний И.Г. Эренбурга опубликована в 1965 г. (“Новый мир”, №№ 1–4).

⁵ Дмитрий Алексеевич Поликарпов — в 1945–1965 гг. заведующий Отделом культуры ЦК КПСС.

⁶ М.А. Суслову.

⁷ Телефон правительственной связи в Секретариате Союза советских писателей.

⁸ Имеется в виду Идеологический отдел ЦК КПСС, возглавляемый М.А. Сусловым.

14.I.

¹ Упомянуты чиновники Идеологического отдела ЦК КПСС.

² Игорь Александрович Сац — критик, искусствовед, переводчик. С 1965 по 1970 г. член редколлегии “Нового мира”. Речь идет о беседе корреспондента АПН с А.В. Горбатовым об откликах на его воспоминания “Годы и войны”, опубликованные в “Новом мире” (1964, №№ 3–5), а в октябре 1964 г. вышедшие отдельной книгой. За несколько месяцев генерал получил более 500 читательских писем, значительная часть которых посвящалась его заключению в лагерях. Выдержки из них, опубликованные газетой, свидетельствовали, по словам корреспондента, о незатухающей “боли народа” (Аметистов М. Почта генерала. // “Вечерняя Москва”, 1964, 19 декабря).

³ После смещения Н.С. Хрущева в октябре 1964 г. А.И. Солженицын, судя по записям А.Т., ожидал реванша реакционных сил в верхах (“Знамя”, 2000, № 12. С. 137).

⁴ Валентин Владимирович Овечкин — писатель, публицист, в 1958–1968 гг. член редколлегии “Нового мира”. Александр Григорьевич Дементьев — критик, литературовед. С 1959 по 1966 г. — заместитель главного редактора.

⁵ Выступив в поддержку кандидатуры А.И. Солженицына на Ленинскую премию (см.: Маршак С.Я. Правдивая повесть. // “Правда”, 1964, 30 января), газета накануне решающего голосования в Комитете по Ленинским премиям напечатала редакционную статью, где, ссылаясь на письма читателей, посчитала Солженицына недостойным премии (там же, 11 апреля). Зарубежный исследователь справедливо расценил апрельское выступление “Правды”, как прямое указание не присуждать премию Солженицыну. (Эггелинг В. Политика и культура при Хрущеве и Брежневе. 1953–1970 гг. М., 1999. Сс. 160–161).

⁶ А.Н. Поскребышев — помощник И.В. Сталина. О встречах с Поскребышевым, которому А.Т. советовал писать воспоминания, см. в Рабочих тетрадях 1963 г. (“Знамя”, 2000, № 9. Сс. 158, 172).

15.I.

¹ Так А.Т. называл собственное литературное хозяйство.

² Открытка (М., Изогиз, 1964) с портретом А.Т. и его стихами “Вся суть в одном-единственном завете…”.

³ Задумав еще в 1960 г. напечатать роман А. Камю “Чума”, А.Т., предвидя цензурные препятствия, попытался заручиться поддержкой Луи Арагона — известного писателя, члена ЦК французской компартии. В ответ на просьбу А.Т. написать 2–3 странички предисловия к роману Арагон в советском посольстве выразил недоумение намерением “Нового мира” печатать антикоммунистического писателя. (см. Рабочие тетради 1963 г. // “Знамя”, 2000. № 9. Сс. 144, 177). Эльза Триоле — супруга Л. Арагона.

⁴ Центральный Дом литераторов.

17.I.

¹ A.Т. начал работу над вступительной статьей к собранию сочинений И.А. Бунина в 9-ти томах (М., Гослитиздат, 1965). В библиотеке А.Т. сохранилось с его пометками 5-томное собрание сочинений Бунина (приложение к журналу “Огонек” — М.,1956). Всю жизнь А.Т. собирал произведения любимого писателя, выходившие до революции и за рубежом. Давний знакомый, Александр Кузьмич Бабореко — едва ли не единственный тогда в СССР исследователь Бунина, снабжал его ценными материалами наследия писателя, в ту пору уникальными.

² В начале 60-х гг., когда А.Т. активно хлопотал о покупке архива И.А. Бунина и обстановки его кабинета, этому во многом помешали письма Л.В. Никулина в ССП и ЦК КПСС. Никулин доказывал нецелесообразность приобретения архива Бунина, как малоценного и ненужность его мемориального кабинета в России (см. подробнее: Бабореко А.К. Дороги и звоны. М., 1993. С. 100 и след.).

18.I.

¹ В. Тевекелян — работник аппарата ССП, член парткома.

² Подразумевается определение Буниным своей позиции в интервью газете “Голос Москвы” в 1912 г. (Бунин И.А. Соч. Т. 9. С. 541). А.Т. предполагал, что близость к социал-демократии — результат влияния М. Горького.

28.I.

¹ Речь идет о предвыборном собрании Московской организации Союза писателей 20 января. См о нем: “Литературная газета” (23 и 26 января), “Правда” (24 января).

² В верстке статьи “По случаю юбилея” утверждалось: “История русской литературы знает немало примеров того, как непредугаданное и неожиданное… произведение становилось знаменательной вехой в развитии лучших, наиболее перспективных ее тенденций… Уже первой своей повестью Солженицын напрочно вписал свое имя в историю советской литературы, и поворотное значение этой повести будет со временем выявляться все более очевидно”. (Архив А.Т.)

³ О несправедливости критики В.П. Некрасова в статье А.Т. речи не было. Говорилось лишь, что “широтой и непринужденностью изложения располагают к себе путевые записки, например, ученого-историка С. Утченко или литератора В. Некрасова”. В опубликованной статье имя В.П. Некрасова осталось лишь в перечислении наиболее значительных авторов журнала А.Т. (“Новый мир”, 1965. № 1. С. 4.).

⁴ А.Т. отстоял только упоминание о мемуарах И.Г. Эренбурга среди наиболее ценных публикаций журнала. Высокую оценку его воспоминаний, исключенную из статьи “По случаю юбилея”, он смог отчасти воспроизвести в некрологе И.Г. Эренбурга. Здесь А.Т. говорит о мужестве Эренбурга, с которым он “сносил нередко необдуманные и несправедливые упреки и попреки критики”. (“Новый мир”, 1967. № 9. Сс. 285–286).

⁵ В верстке статьи речь шла о критике “отличного очерка” “Вологодская свадьба” А. Яшина с помощью “недопустимого приема” — фальсифицированного “письма земляков” писателя. См. об этом в Рабочих тетрадях А.Т. 1963 г. (“Знамя”, 2001, № 9. Сс. 144, 176–177, 180). В статье “По случаю юбилея” А. Яшин назван в числе литературных талантов, представляющих лицо журнала (“Новый мир”, 1965. № 1).

⁶ Имеется в виду замечание А.Т., что в литературном деле “есть свои урожайные и неурожайные годы, свои засухи, вымочки и даже градобития”.

⁷ “Беллетристика, подобная “Кавалеру Золотой звезды”, занималась простодушным, чтобы не сказать резче, подмалевыванием жизни колхозного села…”. В опубликованной статье это положение осталось без упоминания романа С. Бабаевского, удостоенного двух Сталинских премий. Снято было и упоминание о критике романа В. Кочетова “Секретарь обкома” (Марьямов А.М. Снаряжение в походе. // “Новый мир”, 1962, № 1).

⁸ В опубликованной статье Дудинцев и его роман “Не хлебом единым” не названы.

⁹ В статье говорилось, что на страницах журнала встречаются “писатели самые разные по своей тематике, по письму и стилю — от Шолохова до Пастернака, от А. Толстого до Солженицына…” (“Новый мир”, 1965, № 1. С. 4).

¹⁰ Высоко оценивая “Деревенский дневник” Е. Дороша, как плод многолетнего “вдумчивого и любовного изучения писателем деревенской жизни”, А.Т. остановился на грубой и несправедливой его критике в газете “Сельская жизнь”, обличавшей автора в “принижении действительности”. (Не видя солнца. // “Сельская жизнь”, 1964. 11 октября. Статья подписана Л. Лебедевым, председателем колхоза Костромской обл.). Д.А. Поликарпов поддержал обвинения газетой Дороша в том, что труженики деревни изображены им некрасивыми. Напоминание о “наихудших приемах критики” — на примере Дороша сохранилось в статье (там же. Сс. 6–7). В том же — юбилейном № 1 “Нового мира” — продолжение “Деревенского дневника” Е. Дороша.

¹¹ Речь идет о повести С.П. Залыгина, опубликованной в “Новом мире” (1964, № 2). Размышления о ней А.Т. см. в Рабочих тетрадях 1963 г. (“Знамя”, 2000, № 9. Сс. 161–162, 186).

¹² Костюковский Б.А. — прозаик, очеркист, сосед по даче.

31.I.

¹ Дмитрий Алексеевич Поликарпов. См. прим. 5 к записи 13.I.

² М.А.Суслов цитирует здесь верстку статьи А.Т. (см. прим. 2 к записи 28.I.). В опубликованной статье эта оценка роли и места Солженицына в литературе осталась в сокращенном виде (“Новый мир”, 1965, № 1. С. 3).

³ См. прим. 6 к записи 28.I.

1.II.

¹ Твардовский А.Т. Василий Теркин. Военная лирика. (М., “Воениздат”, 1965). О работе автора над этой книгой см. далее записи 1.VI, 6.VI. Имеется в виду: Твардовский А.Т. Собр. соч. в 4-х томах (М., Гослитиздат, 1959–1960). Стихотворение “Космонавту” впервые напечатано в “Новом мире” (1962, № 2), “Слово о словах” — в газете “Правда”, 1962, 5 мая. Поэма “Теркин на том свете” опубликована в 1963 г. (“Известия”, 17 августа; “Новый мир”, № 8). О работе над поэмой и истории ее издания см. в Рабочих тетрадях А.Т. 1963 г. (“Знамя”, 2000, № 9).

² Первые четыре тома пятитомного собрания сочинений А.Т. Твардовского — “другого формата” — вышли в свет в 1966–1967 гг. Том 5-й задерживался: автор не давал разрешения на изъятие из его статей и выступлений упоминаний об А.И. Солженицыне, имя которого становится с конца 60-х гг. запретным. 5-й том вышел из печати уже после смерти А.Т. — без статьи “По случаю юбилея”.

³ Первоначальный набросок стихотворения “Который год мне снится, повторясь…” Опубликовано впервые в 1966 г. (“Новый мир”, № 12).

2.II.

¹ Ф. Каманин рассказывает, что, приехав в 1933 г. в Смоленск, он нашел в А.Т. знатока и почитателя И.А. Бунина. Ночь напролет они читали друг другу любимые произведения писателя (Каманин Ф. Смоленск—Москва. // Воспоминания об А.Т. Твардовском. М., 1978. Сс. 84–86).

5.II.

¹ “Самый длинный день”. США, 1962, режиссеры Б. Викки, Э. Мартон.

² Орест Георгиевич Верейский, художник, иллюстратор произведений русской классики (Л.Н. Толстого, А.П. Чехова), а также изданий А.Т. Твардовского со времен войны. Сосед по даче на Пахре. Речь идет о работе над графическим портретом А.Т.

11.II.

¹ Абалкин А.Н. — критик, театровед, зав. отделом литературы и искусства “Правды”.

² Имеется в виду та часть статьи “По случаю юбилея”, где А.Т. говорит о своих расхождениях с требованиями, предъявлявшимися критикой к героям советской литературы.

³ Речь идет о работе Комитета по Ленинским премиям в области литературы и искусства. Н.С. Тихонов — председатель комитета, И. Анисимов — его заместитель, директор ИМЛИ им. М. Горького, П.К. Романов — начальник Главлита (Главного управления по охране государственных тайн в печати), В. Кухарский — чиновник Идеологического отдела ЦК КПСС, П. Бровка — народный поэт Белорусской ССР, секретарь СП Белоруссии, член комитета. “Новая книга” А. Кулешова выдвигалась на соискание Ленинской премии редакцией “Нового мира”, автором которого был поэт. А.Т. имеет в виду “повесть в новеллах” М. Алексеева “Хлеб — имя существительное”, подвергшуюся уничтожающей критике в рецензии Ю. Буртина (“Новый мир”, 1965, № 1) и роман И. Шемякина “Сердце на ладони”.

27.III.

¹ Павел Трифонович Твардовский — брат А.Т.

² 2-й съезд писателей РСФСР открылся 4 марта вступительным словом М.А. Шолохова, призвавшего писателей стать “верными солдатами партии”. С докладом выступил Л.С. Соболев, утверждавший великую миссию литературы в воспитании строителей социализма. Далее последовали речи партийных и комсомольских руководителей — Н.Г. Егорычева, С.В. Толстикова, С. Павлова.

³ Муж О.А. Твардовской — В.А. Макушенко.

⁴ Н.И. Рыленков — смоленский поэт.

⁵ Сестра А.Т. Анна Трифоновна.

⁶ Речь шла о пленуме ЦК КПСС 24–26 марта, обсуждавшем “неотложные меры по дальнейшему развитию сельского хозяйства СССР”.

28.III.

¹ Упоминаются брат А.Т. Константин Трифонович, племянница Надя — дочь Анны Трифоновны, сестра Мария Трифоновна.

² См. запись А.Т. в Рабочих тетрадях 22 марта 1963 г. (“Знамя”, 2000, № 9. С. 176).

³ Имеется в виду речь Л.И. Брежнева по поводу завершения полета космического корабля “Восход-2” (“Правда”, 1965, 24 марта).

1.IV.

¹ “Аллеями” называются улицы в поселке Красная Пахра. Дом А.Т. — на Средней аллее.

² Зачин стихотворения “…Ты откуда эту песню…” — из цикла “Памяти матери”. Впервые опубликовано в журнале “Новый мир”, 1965, № 9.

³ Имеется в виду поездка в Смоленск в июне 1959 г.

⁴ Мария Митрофановна — родом из мелкопоместных дворян Плескачевских, была взята замуж Трифоном Гордеевичем Твардовским с другой стороны Днепра и долгое время сильно тосковала по родительскому дому. Это был ее первый “перевоз”. Второй состоялся в 1930 г., когда семью Твардовских, как кулацкую, выслали на Северный Урал.

6.IV.

¹ Речь идет о давнем замысле автобиографической книги “Пан Твардовский”, неоднократно упоминавшемся в записях предшествующих лет.

20.V.

¹ Смерти деда — Гордея Васильевича посвящено стихотворение “Мне памятно, как умирал мой дед…” (1951).

22.V.

¹ Тургенев А.И. Хроника русского. Дневники (1825–1826 гг.). М.—Л., 1964. В книгу вошли письма Тургенева из-за границы, печатавшиеся в “Современнике” А.С. Пушкина и других русских журналах 1827–1847 гг., и впервые опубликованы заграничные дневники этого либерального литератора, образованнейшего человека своего времени.

23.V.

¹ Акопова Н.Н. — зав. редакцией русской классической литературы Гослита.

² Имеется в виду подборка читательских откликов на критику Е. Вучетичем статьи А.Т. “По случаю юбилея” в № 1 “Нового мира” (Вучетич Е. Внесем ясность. Некоторые мысли по поводу одного юбилейного выступления. // “Известия”, 1965, 14 апреля). Особое неприятие критика вызвало требование А.Т. в литературе правды — неприукрашенной и неурезанной. Вучетич призвал различать правду факта — частную и мелкую — от правды явления — с ее историческим смыслом. Известный скульптор, доказывая, что не всякая правда нужна, по сути защищал право на ее сокрытие и искажение в видах партийной и государственной целесообразности. Письма с протестом против статьи Вучетича поступали в редакцию от читателей самого разного социального положения и степени образованности. Против концепции двух правд выступили, в частности, сотрудники Института истории СССР АН, утверждавшие, что статья А.Т. актуальна и для исторической науки (Гефтер М.Я., Губер А.А., Данилов В.П., Иванов Л.М., Сидоров А.Л., Тарновский К.Н. Ясность должна быть внесена. // Архив А.Т.).

³ Гольцев В.П. — редактор военного отдела “Известий”.

24.V.

¹ Тендряков Владимир Николаевич — писатель, автор “Нового мира”, сосед по даче на Пахре. Сарра Юльевна — жена Б.Г. Закса.

25.V.

¹ “Правда” и ряд центральных газет дали подробный репортаж торжественного заседания по случаю юбилея М.А. Шолохова в Колонном зале (“Правда”, 1965, 25 мая).

26.V.

¹ Речь идет о дискуссии, вызванной статьей “По случаю юбилея”, в которой журналу не давали участвовать, не пропуская в печать письма читателей в поддержку статьи А.Т. и с протестом против выступления в “Известиях” Е. Вучетича.

² Имеется в виду повесть В. Тендрякова “Поденка — век короткий” (“Новый мир”, 1965, № 5).

³ Е. Вучетич не первый раз выступал в защиту партийности искусства, сигнализируя о всяких отступлениях от нее в ЦК. Он доносил на “беспринципность” “Нового мира” К. Симонова, журналов “Театр” и “Искусство”, на художника П. Кончаловского — “беспартийного эстета”, и на И. Эренбурга — “покровителя формалистов” в искусстве и т.п. (“Считаю долгом сигнализировать…” // “Источник”, 1994, № 4. Сс. 85–87).

⁴ Речь идет о звонке в Главлит, где застряла подборка писем читателей, из-за которой опаздывал к выходу № 5 “Нового мира” (подписан к печати 13.V.).

⁵ Демичев П.Н. — секретарь ЦК КПСС, председатель Идеологической комиссии.

⁶ Верстка с читательскими письмами для № 5 “Нового мира” (“О статьях “По случаю юбилея” и “Внесем ясность”) была отправлена цензурой в ЦК, но разрешения на ее публикацию не было получено. № 5 вышел в июне без этого материала.

⁷ О трудностях прохождения сквозь цензуру “Театрального романа” М. Булгакова см. записи А.Т. в Рабочих тетрадях 1963 и 1964 гг. (“Знамя”, 2000, №№ 9, 11, 12). Повесть В. Семина “Семеро в одном доме” опубликована в № 6 “Нового мира” за 1965 г.

⁸ Речь идет о статье о Бунине. В воспоминаниях А.К. Бабореко говорится о критических замечаниях, сделанных им А.Т., в частности, по поводу оценки Бунина в эмиграции. В сохранившихся его письмах к А.Т. их нет — здесь только высокие оценки его статьи. (Письма А.К. Бабореко, май-июнь 1965 г. Архив А.Т.). А.Т. имеет в виду вступительную статью К.Г. Паустовского к кн.: Бунин И.А. Повести. Рассказы. Воспоминания. М., 1961. Книга сохранилась в библиотеке А.Т. с дарственной надписью П.Л. Вячеслова — составителя и автора примечаний.

27.V.

¹ Севастьянов А. Образец интернационализма и творческого марксизма. К 45-летию книги В.И. Ленина “Детская болезнь “левизны” в коммунизме”. // “Правда”, 1965, 27 мая.

² Цитата В.И. Ленина из той же статьи А. Севастьянова.

³ Кент Рокуэл. Курс N by E. Пер. с англ. С иллюстрациями. М., 1965.

⁴ де Гонкур Эдмон и Жюль. Дневник. Записки о литературной жизни. Избранные страницы. В 2-х томах. М., 1965. Журнал А.Т. откликнулся на это издание рецензией (Дюшен И. Дневник Гонкуров. // “Новый мир”, 1965, № 9. С. 261).

30.V.

¹ Бывший помощник Н.С. Хрущева по литературе. См. о нем записи в Рабочих тетрадях 1963–1964 гг. (“Знамя, 2000, №№ 7, 9, 11, 12).

² Поспелов П.Н. — в 1953–1960 гг. секретарь ЦК КПСС по идеологии, затем директор Института марксизма-ленинизма.

³ Познакомившись с А.Н. Поскребышевым, А.Т. убеждал его писать воспоминания (см. Рабочие тетради 1963 г. // “Знамя”, 2000, № 9. С. 172).

1.VI.

¹ Отзыв И.А. Бунина о “Теркине” см. в “Литературном наследстве”, 1973. Т. 84. Кн. 1. С. 637. Писатель Л.Ф. Зуров, живший в семье Буниных, сам восторженно воспринявший поэму А.Т., — свидетель ее чтения Буниным: “Иван Алексеевич был изумлен, обрадован. …Он восхищался отдельными местами, читал, перечитывал …Но ведь не оценят, не почувствуют… Не поймут, в чем прелесть книги Твардовского… А ведь его книга — настоящая поэзия и редкая удача! Эти стихи останутся. Меня обмануть нельзя, — говорил Бунин” (Письмо Л.Ф. Зурова А.К. Бабореко от 8 июля 1960 г. Копия. Архив А.Т).

2.VI.

¹ Лечащий врач А.Т. Л.Д. Морозова.

² Замысел поместить А.Т. в этот “неврологический” корпус у партийного руководства существовал. В ответ на запрос ЦК КПСС зам. начальника Четвертого главного управления Ю. Антонов сообщал 24.III.65 г.: “По состоянию здоровья т. Твардовский А.Т. нуждается в обязательном лечении в психоневрологическом стационаре, от которого он категорически отказывается”. Характерна резолюция секретаря ЦК КПСС Ю.В. Андропова: “Следовало бы обдумать вопрос: следует ли оставлять т. Твардовского редактором журнала “Новый мир” в связи с ухудшением здоровья” (ЦХСД. Ф. 5. (ЦК КПСС). Оп. 36. (Отдел культуры). Д. 148. Л. 17. Сообщил И.Б. Брайнин).

6.VI.

¹ Вольнов И.Е. Избранное. Повесть о днях моей жизни. Повести, рассказы, очерки. Вступит. статья М. Горького. М., 1956.

² Иван Александрович Родионов — казачий офицер, автор книги “Наше преступление. Не бред, но быль: Из современной народной жизни”. СПб., 1909. Родионов обвинял в преступлении перед народом интеллигенцию, оставляющую его в невежестве и темноте. Книга выдержала до 1913 г. пять изданий. Ее высоко оценил Л.Н. Толстой, отметивший прекрасный народный язык и отсутствие фальши (Д.П. Маковицкий. Яснополянские записки. Кн. 4. М., 1979. Сс. 91–92). А.Т., не знакомый с книгой Родионова, цитирует оценки М. Горького и И. Вольнова.

³ Характеристика А.Т. автобиографической прозы И. Вольнова противоречила установившейся в советской литературе, где учитывались похвальные отзывы о “писателе из народа” М. Горького и В.И. Ленина (см. Русские писатели 1800–1917 — Биографический словарь. Т. 1. М., 1989. Сс. 482–483).

⁴ Одни из любимых стихотворений А.Т., переписанные им еще в 1930-е гг. в самодельную тетрадь наряду с несколькими другими стихами Бунина (“Старая яблоня”, “Ночью звездной…”, “Бывает море…” и др.).

⁵ В рассказе И.А. Бунина “Бернар” матрос с яхты Ги де Мопассана говорит: “Думаю, что я был хороший моряк”. “Мне кажется, — завершает рассказ Бунин, — что я, как художник, заслужил право сказать о себе в свои последние дни нечто подобное…” (Бунин И.А. Соч. Т. 7. Сс. 346–347).

⁶ Письмо Н.П. Баженова написано под впечатлением “умной, глубокой по мысли статьи “По случаю юбилея”. Старый коммунист пишет, что ЦК давно уже поставил себя над партией, не интересуется мнением ее рядовых членов, не информирует их о причинах принятия своих решений. “Как ни больно, но уместно сказать: Нет повести печальнее на свете, чем повесть… о Центральном Комитете”. Письмо Баженов послал в журнал “Коммунист”, а не получив ответа, отправил в Президиум ЦК (Баженов Н.П. Во весь голос. (Мысли, чувства и предложения рядового коммуниста. // Архив А.Т.).

7.VI.

¹ Впервые, с незначительными расхождениями, опубликовано в “Новом мире” (1965. № 9).

² Зачин незавершенного стихотворения.

³ Наброски стихотворения “Газон еще из-под машинки…”. Впервые — в “Новом мире” (1966, № 12).

⁴ Наброски к стихам из цикла “Памяти матери”.

⁵ Строка ненаписанного стихотворения.

8.VI.

¹ В корреспонденции из Ленинграда сообщалось об обсуждении на пленуме горкома работы ленинградских писателей. Партийное руководство предостерегало их от увлечения “культовским колоритом”, призывая не упускать из виду “громадную организационную и созидательную деятельность партии” (Королев М. Встреча с писателями. // “Правда”, 1965, 7 июня).

9.VI.

¹ Стихотворение не было завершено и не печаталось.

10.VI.

¹ № 5 “Нового мира”, о котором идет речь, подписанный к печати 13 мая, вышел в середине июня. Подборка читательских откликов на статью Е. Вучетича была снята. Сильно урезана была рецензия Ю. Буртина на рассказы П. Ребрина из жизни деревни.

² Очерк Г.Н. Троепольского “О реках, почвах и прочем” (“Новый мир”, 1965, № 1), на примере Воронежской области показывавший, что безответственная и непродуманная мелиорация грозит гибелью малым рекам средней полосы России, вызвал серьезное недовольство властей — от Министерства мелиорации до руководства области. А.Т. пришлось включиться в развернувшуюся борьбу вокруг очерка Троепольского (см. Рабочие тетради 1966 г.).

³ А.Т. был озабочен состоянием здоровья В.В. Овечкина и проблемой его переезда из Ташкента в Москву (см. письма А.Т. В.В. Овечкину 31 мая и 27 июня. // Твардовский А.Т. Соч. Т. 6. Сс. 447–449).

⁴ Иван Сергеевич Соколов-Микитов — писатель, давний друг, которого А.Т. старался по мере сил опекать и поддерживать. См. их переписку (“Север”, 1978, №№ 4–6). Записи о Соколове-Микитове см. в Рабочих тетрадях А.Т. (“Знамя”, 2000, №№ 7, 9, 11, 12).

⁵ Юрий Григорьевич Буртин — критик, публицист. Его имя А.Т. назвал в статье “По случаю юбилея” среди ведущих авторов “Нового мира”. С 1967 г. — старший редактор отдела “Политика и наука” “Нового мира”. О его работе в журнале см.: Буртин Ю. Исповедь шестидесятника. В школе Твардовского. // “Дружба народов”, 2001, № 2. Буртин считал, что ранние произведения А.Т. о деревне “объективно и достоверно” отразили сложность настроений и чаяний крестьянства 30-х гг. По наблюдению Буртина, на очерках А.Т. периода коллективизации “сравнительно мало (гораздо меньше, чем, положим, на “Поднятой целине”) сказалось влияние господствовавших в то время политических схем” (письмо Ю.Г. Буртина А.Т. Твардовскому 2.II.65. // Архив А.Т.).

⁶ А.Т. включил в собрание сочинений и “Дневник председателя колхоза”, и очерк “Заявление” — художественные свидетельства надежд, сомнений и тревог в крестьянской среде в период колхозного строительства (Твардовский А.Т. Соч. в 5-ти томах. Т. 4. М., 1967). Село Рибшево Пречистенского района Смоленской (тогда Западной) области — место действия ряда очерков А.Т. 30-х гг.

11.VI.

¹ Отрывок из поэмы “За далью — даль”, ставший основой ее первой главы, опубликован под тем же названием (с подзаголовком “Из путевого дневника”) в “Литературной газете”, 1951, 21 июня. К.М. Симонов был тогда ее главным редактором.

² На посту редактора “Нового мира” А.Т. находился в 1950–1954 гг. (“первый заход”) и с 1958 г. до разгрома журнала в 1970 г.

³ До конца жизни А.Т. оставалось пять лет.

⁴ См. запись 27 мая и прим. к ней.

12.VI.

¹ Вариант стихотворения “Есть имена и есть такие даты…”, впервые опубликованного в “Новом мире” (1966, № 12).

² Продолжение работы над стихотворением “Есть книги — волею приличий…” (см. Рабочие тетради 1963 г. // “Знамя”, 2000, № 9. Сс. 164–166).

³ Речь идет о замысле стихотворения “Дробится рваный цоколь монумента…”, возникшего под впечатлением картины уничтожения бюста Сталина в барвихинском парке. Запись 13 апреля в Рабочей тетради 1962 г. (“Знамя”, 2000, № 7. С. 110).

13.VI.

¹ Впервые опубликовано в “Новом мире” (1965, № 9).

² См. Рабочие тетради 1963 г. (“Знамя”, 2000, № 9. Сс. 168–171, 173–174).

³ Продолжение работы над стихотворением “Мне сладок шум….”. См. записи в Рабочих тетрадях в декабре 1963 г. (“Знамя”, 2000, № 9. Сс. 162–163). Опубликовано в “Новом мире”, 1965, № 9.

⁴ Один из черновых набросков стихотворения из цикла “Памяти матери”.

⁵ В.М. Кочетов — писатель, редактор журнала “Октябрь”. Занимая сталинистскую позицию, “Октябрь” систематически нападал на “Новый мир”, обличая его в “очернительстве” и отсутствии партийности. Здесь упомянута жена Кочетова.

15.VI.

¹ Ф. Степун (в статье “По поводу Митиной любви”) писал, что среди героев Бунина не оказалась таких, чьи имена стали бы нарицательными (Степун Ф. Встречи. Мюнхен, 1962. Сс. 103–112).

² См. прим. к записи 6 мая. А.Т. отказался от намерения дать “самооценку” Бунина по рассказу “Бернар”, возможно, из-за ее использования в упоминавшейся статье К.Г. Паустовского (см. запись 26 мая и прим. к ней).

³ Речь идет о вступительной статье к “Запискам революционера” П.А. Кропоткина (М., 1966), не печатавшимся с 1933 г. Собрание сочинений Кропоткина у нас до сих пор не издавалось.

⁴ Из упомянутой выше книги Ф. Степуна “Встречи”.

16.VI.

¹ Набросок стихотворения “Как неприютно этим соснам в парке…”. Впервые опубликовано в ином варианте в “Новом мире” (1965, № 9).

Продолжение. Начало см. “Знамя”, 2000, №№ 6, 7, 9, 11, 12.

1965 год

13.I.65. Пахра.

За период с последней записи прошлого года:

Работа над статьей для №1,¹ срыв, едва ликвидированный к моменту отъезда в Италию-Сицилию.²

Возвращение, возобновление работы над статьей, которую монтировали по моим листкам, рукописи статьи о Солж[еницы]не к сб[орни]ку моих статей³.

Выправление статьи, запуск № 1, получение на Эренбурга “на усмотрение”⁴.

Вчера — первый отзвук из цензуры, просьба “посоветоваться” о статье А.Т. в ЦК. И тут же звонок Поликарпова⁵, и вслед за тeм (слыханное ли дело!) приезд его в редакцию.

“Посылай М[ихаилу] А[ндреевичу]⁶, все другие пути длиннее и болезненнее”. — А ты читал? — “Читал, у меня есть возражения, но если”… и т.д. Во всяком случае, спасибо: он мог поступить хуже — послать свои возражения наверх, до того, как их у него запросят.

Вчера не мог позвонить М[ихаилу] А[ндреевичу], сегодня специально еду за этим — на вертушку.⁷

Мих[аил] Анд[реевич], мне не хотелось бы, чтобы Вам показалось, что вслед за быстрым разрешением вопроса об Эренбурге (спасибо!) я кидаюсь к Вам с очередной лит[ературной] нуждой. Это нужда особая. Речь идет о моей статье к 40-летию ж[урна]ла, кот[орая] задержана цензурой, и я имею все основания предположить, что будет задержана и в Отделе⁸.

Речь идет о том, быть ли ж[урна]лу таким, каким он стал в последние годы и, главное, каким он хотел бы быть в перспективе.

Речь идет о том, быть ли мне и далее его редактором, или же…

14.1.65. П[ахра]

— Мих[aил] Андр[еевич], ради бога не думайте, что я, поощренный быстрым разрешением вопроса об Эренбурге, собираюсь вовлечь Вас в работу редакции…

— Нет, покамест, не думаю…

— Речь идет о моей статье к 40-летию журнала. Статья задержана цензурой, и у меня есть основания предполагать, что в Отделе она также будет задержана. Речь идет и т. д.(быть или не быть ж[урна]лу и мне, как редактору).

— Хорошо. Только я не могу дать Вам гарантию, что прочту в ближ[айшие] два-три дня.

— Ну, хотя бы дней за пять, М[ихаил] А[ндреевич]? Спасибо.

Иноземцев (секретарь за конторкой):

— Отдайте помощнику — т. Гаврилову¹ (показал на дверь каб[ине]та напротив сусловского). Гаврилов (он знает меня, я его, только забыл имя-отч[ество]):

— Присядьте, присядьте.

Я ему все излагаю в тех же тонах, что и Суслову, т.е. без трагических оттенков, но по существу — быть или не быть.

— Это было бы для нас, читателей, очень, очень большой потерей. Я скажу Вам (оглянулся на дверь), не как помощник скажу, а именно как читатель: я считаю ваш ж[урна]л лучшим. И т.д. в таком роде. — Напрасно у нас придают такое уж значение каждому слову, словесному выражению. Я говорил Поликарпову. Вот и с Эренбургом. Вы там уж не тесните его сверх того, что было сделано. Да и нет там ничего такого. — Словом, если бы от него зависело, то, кажется, и говорить было бы не о чем. Но, м[ожет] б[ыть], тогда он по-другому бы и относился, уже как “помощник”.

Зашел к Поликарпову, рассказал, поблагодарил за то, что он все же поступил не так, как мог бы поступить, желая мне зла. Но, конечно, он не поддержка, дай бог, чтобы не очень проявлял свое “несогласие”.

В редакции — Сац, его рассказ о последствиях заметки в “Веч[ерней] Москве” о ген[ерале] Горбатове и его почте². Команда по всем линиям: никаких лагерей, никаких — как темы лит[ературных] произведений. Это уже чувствовалось и ранее, наближалось. М[ожет] б[ыть], Солж[еницы]н не так уж был неправ в своей особой оценке ноябрьских событий³.

А в статье — статья, как выразился Овечкин в письме, внутри статьи — статья о Солженицыне, об общественном значении Ив[ана] Д[енисовича]. Кажется, ясно. Отступления нет (хотя Демент⁴ уже примеривается, что можно бы опустить “в крайнем случае”), а Солж[еницы]на недаром и сам Н[икита] С[ергеевич] отряхнул со своих ног в тот период, когда писалась статья о нем, вошедшая “внутрь” этой, недаром и “Правда” выкинула свой фортель тогдашний⁵.

Но все так непоследовательно, что не исключен и иной выход.

Где-то здесь в январе умер Поскребышев, — унес-таки то, чего никому не восстановить⁶.

15.1.65. П[ахра]

Предположительно (по Поликарпову) М[ихаил] А[ндреевич] прочтет статью в воскресенье. До этого — все в ожидании, даже ответы на иные письма приостановлены. Редакция работает, листы подписываются, но все притихли — не шуточки ни для кого возможные перемены.

Сам в ожидании, спокойном, но порой тоскливом: неужели? Так или иначе — впереди еще самое тяжелое, когда будут пытаться наставить на путь и будут весьма недовольны своенравием и упорством. И тогда это опять надолго, но утешимся хоть тем, что, как и бывало, это позволит подтянуть “приусадебный участок”¹.

С утра чистил снег — прокладывал недостающую траншейку за домом, чтобы собаке бегать вокруг — потом баловался рассылкой приобретенной вчера открытки-фотографии (1962 г.!)² по разным читательским адресам, требовавшим какого-то отклика на неизм[енные] поздравления и т.п. Открытка эта — большое удобство, часто замена книги, кот[орая] в свою очередь — часто замена ответного письма.

До сих пор — нет-нет — зажмуриваюсь от стыда по поводу свинства с Л. Арагоном (хоть он и свинья по отношению ко мне — его фокус в связи с моей телеграммой насчет предисловия к Камю) и Эльзой его³. Против воли и желания, под давлением разных (неразб.) соображений и прямым споспешеством Симонова, позвонил, пригласил (“А Солж[eницын] будет?”), и задувши в дни Нового года, не явился на ужин в ЦДЛ⁴, ни, тем более, на встречу в ред[акции] — встреча была отложена. И вместе — чувство облегчения.

17.1.65.П[ахра]

Только здесь, встретив зиму не в городских условиях, впервые с радостным чувством как бы выздоровления от тихого и унылого недуга, отметил увеличение дня, нарастание световой части суточного времени. А третьего дня, когда еще не так и отпустило после больших морозов, выйдя утром на крыльцо, ощутил, увидел, почувствовал слабый, но явственный предвесенний настой — свет, снег, отряхнувшие снег деревья — все не то, что вчера, неделю назад. Все еще будет — и февральские морозы, и мартовские метели, и затяжные холода, но что-то уже сломилось бесповоротно. И, похоже, силенок еще не на одни только унылые итоги, но и на новые затеи. М[ожет] [быть], это все связано еще и с трезвенным бытом, — страшно даже подумать, что вновь он может быть нарушен дикостью и беспамятством “выхода”, психофизической пыткой похмелья. Нет уж!

Ходил в лес по “тендряковской” тропе и влево через просеку под проводами высоковольтной линии. Что творится в двух шагах от поселка, в лесопарковой, по существу, зоне. Повалены могучие сосны и березы, повалены так-сяк, по необъяснимому выбору, точно дурак опробовал электропилу: свалил одно дерево — оно зависло на другом, подпилил то, и т.д. Повалена одна моя знакомая — ель-двойчатка: с метр от земли один ствол, а потом раздвоение — и ровные два в струнку (грешен, наметил отрезать этот комель* и доставить к себе на дровосеку — в качестве колоды, да и какой же грех — все равно дерево сгублено). Должно быть, это “рубка ухода”, в которой этот лес вовсе не нуждается, а нуждается кто-то, кому плевать на “красоту”.

Стал перечитывать Бунина по огоньковскому изданию¹. Правда, еще не закончил первого тома, не дошел до самых зрелых и душистых вещей, но испытал, обычное при перечитывании любимого с юности, чувство утраты того очарования, что было в памяти, уже ни “Байбаки”, ни “Учитель” не подкрепили прежнего впечатления от них, которое было в запасе, держалось, как долгий запах (что-то бунинское навертывается) чего-то.

Но приятна и ясность — единственная утеха зрелых лет, видишь куда больше, что откуда и почему.

Изданию предпослана статья поганца Л. Никулина², начинающего ее дешевым журналистским приемчиком (шел юноша с почты в Озерках и читал свое первое напеч[атанное] стих[отворение] в журнале).

Уже ясно, что Бунин у нас не объяснен, не обсказан по-настоящему. К нему применяются слова, которые годятся для многих иных случаев русской литературы (замечательный русский, мастер пейзажа, суровый реалист, выразительность детали и т.п.).

Начать нужно с того, что Б[унин] писатель не знаменитый на Руси, известность его в среде читателей не идет в сравнение не только с известностью Горького или Чехова, но даже Л. Андреева или Куприна. И однако! Однако в русской литературе им проложен куда более четкий и глубокий след, чем Андр[еевым] или Куприным, и отпечаток его на культуре письма русской прозы 20 века несомненен (Шолохов, Пауст[овский], молодые, Солженицын!). Вообще в русской литературе после Бунина стало невозможно серьезно заявить о себе, пройдя мимо его достижений (реализм “деталей”, — уровень знания жизни в подробностях, язык).

До него русская литература не доходила до таких разительных подробностей бытовой жизни (исключая, конечно, Л. Толстого, но ему “жизнь чиновников и т.п. была неинтересна”, а Б[унину] она как раз была интересна и мила — “и мелкопоместная жизнь хороша”, да еще Достоевского — в отношении городской петербургской жизни при полном невнимании к деревне, природе, временам года и т.п.).

Запахи. Обонятельное впитывание мира в себя. — Там пахнет не только цветами и яблоками, грибной сыростью (кислым запахом ландыша), не только снегом и хвоей, свежей соломой и мякиной, но множеством запахов, кот[орые] до Б[унина] были вне обонятельной силы нашей прозы.

ландышем (кислый)

свежей соломой и мякиной

яблоками

сыростью грибной

снегом и хвоей

апельсинами и сигарой (в купе вагона)

красным деревом, старинной мебелью нетопленых помещичьих домов.

Выписать бы все — по порядку времен года.

Не доходила <литература до Бунина> до таких подробностей, как тазы, подставленные под капелью протекающих крыш и потолков, — собственно, этот образ поместного упадка покрывает собой все заглохшие сады, вырубленные аллеи, скрипучие половицы в хоромах (хотя и этого всего достаточно). Но если бы выбирать, то одного этого образа было бы за глаза.

Он любит оставлять читателя наедине с мирозданием, с думой о старости и смерти, с безмолвием природы.

Эта устремленность в космические миры, в мир вековечных тайн и загадок вселенной освобождает от необходимости додумывать до конца сложности социального устройства, глубоко воспринимать несправедливости и страдания человечества — ведь все это суета, минутная частица вечности.

А между тем, острое чувство человеческого страдания, жестоко обидного удела явиться в мир для жизни жалкой и мучительной — неотступны в сердце художника.

18.1.65. П[ахра]

Понедельник — день, когда предположительно должно быть известно, что со статьей, с ж[урналом], со мной и др.

В 2 ч. в МГК — Тевекелянство¹ на тему восстановления моск[овской] парторганизации писателей.

Все нависло — должно рухнуть в том или ином смысле. — Читаю Бунина.

Критика (скорбная) обидного и жестокого мироустройства (жизнь — смерть) как бы имеет предложить некий иной вариант: бессмертие, например, или жизнь до 360 лет. Все — ерунда. Все возвращается к тому, чтобы решать вопросы социального мироустройства, омрачающего и без того краткую жизнь несправедливостями, страданиями, ранней смертностью детей, ранним старением и болезнями и т.д.

Воображать себя современником поколений ассиро-вавилонского или др[евне]-египетского царств легче и меньше обязывает, чем каждодневно чувствовать себя современником мужиков, живущих “в батраках у жизни”, узников Шлиссельбурга, жертв военно-полевых судов после 905 г.

Пережил народничество, толстовство, теперь ближе всего к С[оциал]-Д[емократии]. (Горький?)².

Но чем непреднамереннее и даже вынужденнее такие фиксации “духа времени”, как недослушанный разговор мужиков в вагоне (“Сны”), тем они безусловнее и ценнее.

Третьего дня, едва “оклeмавшись” после глупейшего “выхода” в результате моск [овского] собрания¹, с чувством страха, стыда, томимый незнанием — что и как — звоню Поликарпову, который, как сообщил мне Кондратович, уже искал меня накануне.

— Есть замечания. Можешь завтра?

— Могу, конечно, назначай время.

Условились на 9.30. Заказал машину на 8. Приезжаю.

— Вот такие есть замечания:

— Статья в этом виде имеет изъяны, которые нужно устранить, а именно:

1. Тональность, усиливающая групповщину.

2. Статья, хотя автор оговаривается, что это не так, своеобразный “перечень обид” “Н[ового] м[ира]”. Это не полезно.

3. Нельзя согласиться с тем, что знаменем нашей лит[ерату]ры является “Ив[ан] Ден[исович]” Солженицына². Увлечение — и вредное.

Напечатали, ладно, но зачем же…

4. Критика очерков Некрасова была справедливой.³

5. Говорить о “мужестве” Эренбурга, значит, подлаживаться к нему.⁴

6. Повесть Яшина. (“Автор (Яшин) не видит тех перемен в духовном облике сов[етских] людей, которые…”⁵.

7. С[ельское] х[озяйст]во и лит[ерату]ра — без “градобития”.⁶

8. “Кавалер”, Кочетов и т.п. упоминания не повысят уважения к ж[урналу].⁷

— Вот те замечания, что я передал тебе оттуда, а вот еще что могу сказать от себя:

1) Дудинцев (упоминание фамилии).⁸

2) “От Шолохова до Пастернака” — рядом!⁹

— Да ведь “от и до” — это не рядом, а наоборот…

— Но все-таки. Но это мелочи. А вот:

1. Очерк Дороша “Дождь пополам с солнцем”. Конечно, выступление “С[ельской] ж[изни]было организовано. Но дело не в этом. Самое главное — и как это ты не можешь понять, крестьянский сын, тон высокомерного отношения к крестьянству. Ярославский барин писал: “Есть женщины в русских селеньях”… А Дорош: “тощая бабенка лет 30, а м[ожет] б[ыть], и 40”. Такое идет через все “дневники”. Плакать хочется от обиды за народ.¹⁰

2. Много раздраженности вообще. Выходит, что новомирских авторов нельзя уже и покритиковать. Сразу ты уже гонитель и т.п.

3. “Размашистые обобщения”.

4. “На Иртыше” — слишком субъективное видение процессов коллективизации. Да и сколько ему лет? 50. Значит, он тогда был мальчишкой…¹¹

— Но Толстой в 12 г. вообще еще не был на свете…

— Другое дело “Поднятая целина”. Там — утверждение. Тут одна сторона — развенчивание. И все “по слухам”…

Возражаю по всем первым 8-ми пунктам, забывая, что он “не уполномочен”. Но все же он заметно примолк и стал грустен. Многое, по-видимому, было даже для него убедительно. И — знакомый кивок на телефон:

— Звони.

Я позвонил, прося выслушать “мои объяснения”.

— Не знаю, разве что в пятницу (четверг, т.е. сегодня, у него заседание Секр[етариа]та — это я уже знал от П[оликарпо]ва). И завязался было разговор, которым он, м.б., хотел ограничиться в отношении меня, но я все же сказал, что “хочу надеяться”.

— Ну что ж, в пятницу.

Так я позвоню?

— Хорошо.

Завтра — пятница. Сегодня мог бы не ехать, но еду в 1 ч. Во-первых, чтобы не сидеть неподвижно над своим “пасьянсом” воображаемого объяснения. Во-вторых, повидать Олю, поздравить. (Вчера все же успел купить обеим именинницам по белой сирени). В-третьих — возмещение ущерба, нанесенного “погребу” Кост[юковско]го¹². Впрочем, подождет.

Намерен завтра смиренно поставить вопрос: возможен ли минимальный вариант купюр с оставлением все же Солженицына (уменьшенного в объеме)? Нет — не смогу, как это ни тяжело мне. Ночь была плохая. Все “полемизировал”, пробовал заснуть, опять читал, принял одну бубочку андоксина, проснулся тяжелый и с этим пошел поздравлять Машу, подарил ей свою (початую) клеевую ленту.

31.1.65. П[ахра]

Третьего дня утречком взял верстку, вымахал из статьи всю “полемику”, — все то, что к Солженицыну пристегнулось из прошлогодней статьи, вставил достаточно недвусмысленную характеристику — получилось даже категоричнее и “директивнее”, т.к. полемические усилия как бы обнаруживают неуверенность, допущение иных оценок и т.д.

Вымахнул “Эренбурга”, оставив один-два проходных абзаца с закруглением, что, мол, до окончания публикации — было бы неправомерно выносить исчерп[ывающую] оценку.

И еще кое-что — по мелочам, — не жалко.

С тем и поехал (машина подвела, добирался кой-как, запоздал: дяди Димы¹ нет, вертушки нет, позвонил по городскому секретарю Иноземцеву. — В 3.30. — Забежал к дяде Диме, чтобы “посоветоваться” (политик!) с ним.

— У меня, говорит, не было такого впечатления, что Солженицын вообще неназываем.

— М[ихаил] Анд[реевич], я не отниму у вас много времени.

— Сколько нужно (сдержанно, хоть и с улыбкой). Первый раз обратил внимание, что он очень потемнел лицом, постарел.

— Я внимательнейшим образом… и т.д. Развернул перед ним верстку — вот и вот, но оставленного о С[олженицы]не прочел подряд — как-то так получилось.

Он:

— Главное, чтобы не было так, будто С[олженицы]н — знамя, будто без него немыслим нынешний день советской литературы.² Но мы вовсе не требуем… и т.д.

Все быстро — без сучка и задоринки (видимо, он ожидал, что я буду канючить, брыкаться и что со мной придется “проводить работу”.).

Странное дело, все благополучно, но то, что купюра все же велика и что ещё кое-что пришлось опустить — в редакции произвело (при общем вздохе облегчения) некое невеселое настроение. Подошел Сац, развесил грибы*, потускнел Лакшин, изредка оживляясь: нет, что же, все хорошо. — А почему, хотелось сказать, вы мне раньше не сказали, что про С[олженицы]на многовато (Кондратовичу “так и казалось”, но промолчал). Неужели действительно они меня боятся? — Вздор. А если бы я с самого начала сделал то, что теперь? Все равно — цензура поступила бы так же, и все равно пришлось бы звонить и ходить к М[ихаилу] А[ндреевичу], и все равно было бы указано на необходимость таких-то изъятий. В общей части замечания не затронули ничего, но, м.б., эта общая часть играла только при расширенном Солженицыне? Нет, все же.

Мелочи:

— Я сам дал повод упрекнуть меня “перечнем обид “Н[ового] м[ира]”, сказав эти слова.

— Это адресуйте мне, это мое замечание.

— Я их снял.

— Ну, их можно оставить, если в остальном…

— “Градобитие”? — Хватит с вас засухи и вымочки.³ —

1.II.65. П[ахра]

Готовя однотомник для Воениздата (моя инициатива), вдруг с наглядностью увидел, что стихи у меня в сущности кончаются в 60 г. (по 4-х томнику). За 4 года еще написано два стихотворения: “Слово о словах” и “Космонавту”. А еще что? Правда, “Теркин-загробный”, но это, как бы там ни было, дописывание, — так или иначе эта вещь уже была у меня с 54 г.¹ Остальное, включая и “программную” статью к 40-летию “Н[ового] мира]”, нечего и считать.

Я давно-давно не перелистывал своего однотомника, а там, оказывается, прорва плохих вещей, — правда, я насчет них не заблуждался и при составлении 4-томника. В 5-томнике их не должно быть. Уменьшение количества строк не отразится на внешнем благообразии издания: будет другой формат.

Т. 1. Страна Муравия, Сельская хроника.

Т. 2. Василий Теркин, Фронтовая хроника.

Т. 3. Дом у дороги, Послевоенные стихи.

Т. 4. За далью — даль, Теркин на том свете.

Т. 5. Проза. ²

(Прошлогоднее)

(Третьего или четвертого дня видел опять этот же сон. — 2. III. 66).

2.II.65. П[ахра]

Бунин писатель незнаменитый, не широко читаемый, но пользующийся исключительной любовью и почитанием среди читающих его.

Бесспорно — это одна из самых ярких индивидуальностей в русской литературе 1-й половины ХХ в.

Я пережил в свое время такой период увлечения Буниным (гл[авным] обр[азом] прозой), что знал почти наизусть от многократного перечитывания (и вслух!), целые страницы.¹ На собственной моей работе это влияние отозвалось самым глубоким образом (природа, язык, стремление к точности фиксации явлений деревенского быта, порой погружавшего меня в безнадежные пучины натурализма; отвращение к внешним ухищрениям формы и т.д.).

Это увлечение, опьянение пряной густотой его красок было так велико, что в ту пору заслоняло куда более великих художников.

Это прошло вместе с юностью, но я и сейчас считаю это влияние благотворным, по кр[айней] мере, в смысле воспитания моих читательских вкусов. Б[унин] учит еще более любить тех, кто больше и шире его, но и отличать “зерна от плевел”, претенциозность, фальшь, так что — не мне судить, насколько продуктивные последствия это влияние имело на моей литературной работе, но я на всю жизнь приобрел эстетические пристрастия, с которыми мне уже не расстаться. В нем я находил совпадения с впечатлениями моего загорьевского детства и отрочества, в нем они впервые обрели литературную “законность”, я перестал их избегать, освобождаться от них ради поверхностных влияний лит[ературной] моды, но, наоборот, стал в них вникать, осознав их как свой достаток, который я лишь пополняю всю жизнь, но в кот[ором], кажется, было на все про все.

Читатель, обошедшийся в жизни без Бунина, — человек, у кот[орого] словно бы не было детства, раннего общения с природой, ни зим, ни весен, ни дождей, ни метелей, ни жарких летних утр и полдней, ни коротких ночей, ни долгих ночей столь поместительного годичного цикла среднерусской полосы, хотя Б[унин] не “земляк” мне, жителю лесной и болотной стороны, его “степь” до меня доходит лишь через его страницы. Чит[ате]ль без Б[унина] — человек, кот[орый] знает лишь температурные показатели изменений в природе, кот[орый] сидит под “деревом”, а не под березой и т.п., идет по траве, а не по такой-то траве, отаве, некошеному лугу, “ляду”. Это — дачник в самом грустном смысле этого слова.

— До таких подробностей (быта, дорожного снаряжения, жилья и т.п.) литература не доходила.

— Когда хвалят писателя за красоту описаний природы или “чистоту языка”, редко рождается искреннее желание немедленно прочесть его. Известно, что читатели более или менее сознательно “пробегают” в классических романах “отдельные” описания природы и оставляют без внимания “чистоту” языка. Здесь уже нужна внимательность иная, чем просто читательская. У Б[унина], м.б., только отчасти есть “красота” описаний (но ведь и само небо, степь и т.п. красивы), и уж никакой “чистоты” языка, “засоренного” местными речениями, насыщенного словечками, которые только благодаря их искуснейшему расположению в контексте, понятны, приправленного “порчей” южнороссийского говора.

— Боги Бунина — в прошлом: Пушкин

Старшие его современники:

— Бунин — в отвлечениях мысли в эстетических признаниях — жрец “искусства для искусства”, почти декадент, даже полумистик — в конкретике живописания — здоровье, жизнелюбие, сладкая тревога и грусть от избытка счастья.

3.II.65. П[ахра]

Собственно Бунин завершается в 17 году. Когда он покинул родину, ему было около 50. Жил он еще долго — свыше тридцати лет — хватило бы на целую писательскую жизнь (почти столько же, сколько он прожил со дня вступления в литературу до эмиграции (87–17?).

И еще много писал. Но все, что делает его имя в русской литературе прочным и неповторимым, было уже позади (“Деревня”, “Суходол” “Г[осподи]н из Сан-Фр[анциско]”, лучшие рассказы и стихи). Вторая писательская жизнь Бунина не могла не быть отражением и повторением первой. Он обладал феноменальной художнической памятливостью относительно того мира, который оборвался где-то за кормой парохода, увозившего его из Одессы в чужие земли. Он увез с собой огромный запас вобранных в самую душу с ребяческих лет звуков, цветов, запахов родной земли. Но все же эта память уже все чаще опиралась на самое себя, ставшую ранее под пером Бунина литературой. Бунин повторялся. Все написанное им за границей написано человеком, который хорошо знал все написанное Буниным ранее. Нет ни одного существенного мотива в его зарубежном творчестве, который был бы новым по отношению с прежним Буниным. Неповторимое судорожно пыталось повториться. В этих безнадежных попытках не спасали ни опыт, ни выработанный вкус, ни высокая культура письма, ни поразительное, подвижническое трудолюбие. Собственных хоженых троп он не мог миновать, если иметь в виду собственно художественную новизну, новые открытия зрелого таланта. Другое дело идейно-политическая эволюция Б[унина]. Он коснел в своих жалких настроениях озлобленности, приверженности. Более того, Бунин заграничный поправлял Бунина отечественного, вытравливал в нем черты демократичности, неприятия самодержавно-помещичьей и буржуазной России. Это можно было сделать ровно настолько, чтобы обнаружить эту старческую саморевизию. —

Родину можно покинуть и прожить всю жизнь за ее пределами, если это ради нее, ради ее хотя бы и отдаленного будущего (Герцен, Огарев и т.п.). Но нельзя безнаказанно покидать ее ради себя, ради своих привилегий или привилегий своей касты. Это даром не проходит, особенно для художника.

Морозы пали, попархивает легкий мучнистый снежок, с которым справляюсь без лопаты, одной метелкой.

5.II.65. П[ахра]

Б[унин] обладает феноменальной художнической зоркостью на формы и краски видимого мира, — будь то хлебная степь или южное море, звездное небо или заболоченный плес тихой речушки, деревенская улица с плетнями и завалинками, степная дорога, пуховая от пыли, в которой колеса утопают по ступицу, — по ней ездят вдоль пустынного жесткого щебеночного шоссе; серые заборы, булыжные мостовые уездного города — скопление маленьких усадеб с садами на задах, беседками в них и спусками к глухим черемуховым оврагам или приречным закамышленным низинам.

Ночные огни барских домов, лунные отсветы в старинных березовых аллеях, зори всех оттенков, проносящиеся мимо безлюдных маленьких станций огненные звенья поздних поездов, деревенские и городские восходы и закаты, зарева, зарницы, поля и усадьбы под проливными дождями и многодневными степными вьюгами — все это по названию найдется и у любого посредственного беллетриста. Даже больше: все это входит в примитивное понятие “художественности”. Но у настоящего художника одна малая деталь, оттенок описания имеет силу как бы нашего личного восприятия. У каждого есть — пусть редкие и краткие — но памятные на всю жизнь мгновенные впечатления какого-нибудь весеннего легко-морозного утречка, свежести обмытого грозовым дождем сада, запаха осеннего дымка, света в комнате от выпавшего за ночь снега, ночной вьюги, убыли или прибыли дня и множества иных явлений годичного цикла природы.

Бунин пробуждает, оживляет и обостряет эти впечатления приглушенной памяти, занятой иными житейскими, практическими соображениями и расчетами. И, пробужденные в нас, эти впечатления закрепляются, становятся постоянным душевным богатством, расширяют и облагораживают мир наших эмоций, наполняют душу как бы внутренней музыкой, от которой лица людей добреют и становятся красивее.

Перемогаюсь после городских суток, редакции, просмотра чаплинских “Огней рампы” (лицо, улыбка, глаза, изящество и благородство каждого движения и жеста), недосмотра — амер[иканского] фильма о вторжении в Нормандию¹ и какой-то полупростуды. После завтрака и “сеанса” Оресту² вдруг прилег и заснул до слюны на подушке. Сейчас похлебал супчику и тянет меня сбросить снег с балкона, — дело! —

6.II.65.

Попросту — грипп. Дважды вчера спал днем, второй раз до глубокого вечера, и всю нынешнюю ночь. В голове пошумливает, в ушах и в висках. Не выходил вчера (только утром — думал перемочься), воздержусь и сегодня. —

Когда говорят о социально-классовой природе художника, о выражении им интересов своего класса, то часто получается так, что художник как бы сознательно осуществляет такое назначение своего творчества. Еще говорят, что художник “не понял” того-то и того-то в общественном развитии, не рассмотрел таких-то процессов и т.п. Остается предполагать, что если бы он все “понял”, как понимает его нынешний истолкователь, и все рассмотрел, что ему следовало рассмотреть в действительности, то было бы куда как лучше. Это, конечно, совсем не так.

Это все равно что предположить, что если бы Лев Толстой своевременно усвоил основы марксизма и принял бы точку зрения российской социал-демократии, то человечество имело бы в его лице еще более крупного художника, что оно сделало бы еще более значительный шаг в своем художественном развитии.

Несомненно, что возможности более полного в правдивости изображения мира художником расширяются, когда он постигает законы исторического развития, когда он с большей объективностью оценивает частные явления и факты жизни, видя их, как говорится, в целостной связи и взаимозависимости, угадывая в наличной сегодняшней действительности те ее стороны, какими она должна обернуться завтра, — словом, когда он обладает передовым мировоззрением.

Но дело, конечно, не в том, чтобы только художник был на уровне того передового понимания и видения общей картины действительности, которое доступно его современникам — социологам, экономистам, политикам.

Б[унин] (по самой природе своего реализма) из тех писателей, для которых определяющим запасом их жизненных впечатлений, навыков видения действительности, самых задушевных пристрастий является запас, приобретенный в детстве и ранней юности. Это его главное богатство, которое очень скоро распознал в себе и не только не стремился уйти от него или пренебречь им, но ревниво оберегал, пополнял и расчетливо расходовал во всю свою долгую жизнь. В этом его сила и известная ограниченность.

Разнообразная, пестрая, многоликая картина русской пореформенной деревни и провинциального города предстает в его стихах, и в первую очередь в прозе, с редкостной достоверностью характернейших подробностей, бытовых, языковых оттенков, — что называется, всех цветов, звуков и запахов. Мужики, господа, главным образом мелкопоместные, кулаки из бывших крепостных, забирающие силу, приторговывающие земли, леса и усадьбы своих, еще недавних владельцев, мещане — торговцы и арендаторы барских садов, кабатчики, лавочники, городское и сельское духовенство, учителя, лесные сторожа, портные, сапожники, шорники, нищие и богомольцы, барышники и конокрады. Весь этот пестрый мир и разноликий люд пореформенной России наблюден и воспринят с необычайной зоркостью и памятливостью детских и юношеских лет, проведенных писателем в жалкой, разоренной до степени нищеты отцовской усадьбе, последней из промотанных им наследственных гнезд.

Эта зоркость и памятливость особо обострена (у впечатлительного, начитанного)* обстоятельствами семейного разорения, неурядиц, унизительной бедности, ущемленностью тщеславного чувства своей родовитости, дворянской чистокровности. Нужно было видеть “князя во князьях” Ст[епана] Лукьяныча, похваляющегося своим достатком за чайным столом обнищавших владельцев усадьбы и залезающего ложкой в общую вазу с вареньем, неряшливого и самодовольного, чтобы так описать его.

Мотивы пресловутого “оскудения дворянских гнезд” задолго до Бунина звучали в русской литературе, но это оскудение еще скрашивалось живописной меланхоличностью дедовских аллей, тенистых парков, пустующих барских покоев, еще не утративших благообразия и хотя бы внешней сохранности. А здесь уже чаще всего аллеи повырублены, надворные постройки проданы на снос или пошли на дрова, в барских комнатах обшарпанные, отхлупшие от сырости обои, перекосившиеся двери, потолки в подтеках с дырявых крыш. Одной такой детали, как подставляемые в комнатах тазы и ведра во время дождя, более чем достаточно для показа “оскудения” в его крайней степени, когда все неблагообразие бедности уже прет изо всех щелей.

11.II.65. П[ахра]

Только что пришел с телефона — Оля читает № 1.

Еще к истории его выхода. В пятницу прошлую Абалкин¹ через Д[ементье]ва забрал статью, и в субботу Маша привезла мне сюда подвальный оттиск, состоящий из двух отрывков (о 50-летии Октября и о “герое”).² Сноска: ниже (выше, конечно, — раз сноска внизу) мы публикуем “некоторые раздумья автора о нашей литературе”. Просьба прочесть и позвонить. Исправил “ниже” на “сегодня”, “раздумья” на “суждения”, одну опечатку — был в гриппе, на телефон ходила Маша. Скучно приняли поправки и, конечно, в номере (т.е. в лит[ературной] стр[анице] воскресной) не было. Во вторник я позвонил Абалкину на тот случай, чтобы, если будут все же печатать, заменили жутчайший заголовок “Мужество жизнеутверждения”.

— Не получило поддержки (т.е. не пойдет).

— ?

— Говорят, что нехорошо подводить редакцию “Н[ового] м[ира]” — уже февраль, а тут № 1.

— Бог с вами, но уж лицемерить в мотивировке ни к чему. М[ихаил] А[ндреевич] уже вышел (из б[ольни]цы)?

— То-то, что нет.

Дни на Комитете — пустопорожние.

Убожество руководства (Тихонов, Анисимов), соглядатаи в лице Романова, Кухарского. Плутни Бровки, которые могут лишить Кулешова почти верной премии. “Второй список” утвердился как премия II степени: раз был во втором — печатать, издавать, хвалить. Мих[аил] Алексеев и Шемякин, конечно, не пройдут при голосовании и, скорее всего, не будут допущены до бюллетеня, но им и второго списка за глаза достаточно.³

Начал писать Бунина — первые две странички, самое трудное — взять “слой”. —

27.III.65. П[ахра]

21-го, в воскресенье, приехала Оля и сообщила, что звонил из См[олен]ска Павел¹: мать в тяжелом состоянии. Меня эта весть застала в недобром состоянии, которое длилось уже много дней (с первого дня съезда РСФСР, откуда я ушел с Гамзатовым)². Собрался с силами, побрился, помылся и на такси, пригнанном с шоссе Володей³, вместе с Машей, Олей и Володей бросился в Москву. — Дозвонился до свояченицы Рыленкова⁴ Любови Антоновны, попросил сходить узнать, как и что. Сообщает, что да, больна тяжело, но немедленного выезда вроде и не требуется. Попросил утречком сходить еще раз, звоню в 10, она привела к телефону Нюру⁵. Та недаром лет 30 проработала в больнице: приезжай. Решили было ехать вечером 22.III поездом (Маша с первой минуты решила ехать со мной — спасибо ей). Потом все же стал добывать машину (Кондратович), позвонил Поликарпову, который был уже озабочен моим состоянием и уже подсылал Кондратовича с предупреждением, что пленум через три дня⁶ и т.д. Перед тем мне позвонил Галкин из Общего отдела — буду ли на Пленуме? Я объясняю так и так. Поликарпов предложил было написать письмецо в ЦК с объяснением, но потом не стал настаивать.

Выехали в 1.30. С Вадимом Мих.(?). Около семи часов были в См[олен]ске. — Она была в полном сознании, но прибыл ли я из космоса или никуда и не уезжал с загорьевских времен, для нее было, по-видимому, все равно. Лицо измученное, темное, губы запекшиеся, почернелые, руки такие худые, как будто перекрученные — потерявшие форму рук — конечности. — “Нет, детка, дело мое плохое”. — Вот я и приехал, чтобы помочь и т.д. В больницу — нет и нет. —Подошла к ней Маша <…>. И ее узнала. Но, видимо, сообразила, что дела действительно плохи, раз мы оба здесь. — При ней уже несколько дней попеременно и вместе находились ее сестры, тетки мои Анна и Елена.

Мы с Машей отправились ночевать в гостиницу, шофер к Павлу. —Утром я пришел, она всю ночь не спала, была еще слабее. Последний раз она пробовала попить фруктовой воды (уже дней пять ни пищи, ни питья). “Вот попробуй жить, когда нос и рот зажаты”. — Я опять про больницу. — “Ладно, сынок, хоть в больницу, хоть в овраг” (или мне так послышалось). И будто притихла. — Я пошел в гостиницу, куда вскоре зашел ко мне Рыленков (спасибо ему за все). Ушел Рыленков, мы спустились позавтракать, поднялись — телефон. — Павел: — Ну, Саша, все. (Скончалась). Мы бросились туда, она лежала в той же постели навзничь с плохо подвязанным подбородком (челюстью).

28.III.

Костя, седой и редковолосый, со страдальческим недоумением в глазах, Павел с красненькими от водки глазами, неприятный, замученная Нюра (“мы уж давно не едим и не пьем”), Надя, беременная, непрерывно плачущая по бабушке, забивалась ото всех то в один, то в другой угол, Маруся в стареньком тесном черном платье, сама вышла из больницы “на это время”…¹

Хлопоты. Медзаключение о смерти, подписанное доктором Валентином Мироновичем Мироновым (с которым я говорил по телефону, когда мама лежала у него в смоленской “кремлевке”)² на кожухе санмашины заочно (он-то не сомневался в исходе!).

Загс — отделы “браков”, “рождений”, а “смерти”, как и положено, нет, — нет такой надписи. Девушки из “отдела смертей” (“Ты видела когда-нибудь Тв[ардовско]го?”). Пох[оронное] бюро, навесившее уже замок на свою дверь, когда мы подъехали (за костелом). Черная машина, смиренная просьба — открыли, выписали еще полдюжины бумажонок, квитанций. Кладбище в глубоких сугробах. Могила отца. Замок на двери сторожки. На обратном пути — прихрамывающий старик с раздвоенной декоративной бородой — сторож. Говорун и хитрец, смело вставляющий научные слова в самые простые фразы. “Володя” — могильщик с золотым зубом во рту. Гробовщики (“надо ждать”). Музыка и речь Брежнева на встрече космонавтов в репродукторе мастерской.³ Сырые дощечки неокоренного леса, халтура.

1.IV. П[ахра]

Дня три подряд были совсем весенние, утренние, легчайшие морозцы, матовый ледок над лужицами, под которым — проткнешь палкой — пустота, ни капли воды, и хрустит под ногами почти как стекло, только слабое, хрусткое и не жесткое. Асфальт на наших “аллеях”¹ все шире выходил из-под снегa и уже подсыхал за день. Вчера же с ночи был малый снежок, сегодня погуще, и похолодало, но за лопату или метлу браться нет смысла и охоты — и так все стает.

Это, кажется, последнее, что пела при мне мать, и в прежние времена не помню, чтобы пела эту старинную-престаринную песню.

Вторил ей Дементьев (это было у Кости — в наш приезд лет пять—семь назад),³ а я даже и пристроиться не мог — такая она сложная, многоголосая песня. Не помню и дальнейших ее слов — то ли речь идет о девке, стремящейся на тот берег, то ли о несчастливой замужней, задумавшей побывать у матери или совсем убежать к ней от злой доли.⁴ Не могу восстановить — и уже не восстановить! — ни одной строчки на голос, но помню, что напев был необычайной щемящей горечи и печали. И теперь она для меня сливается с маминым концом, точно она в страданиях болезни и немощи просится уже совсем по-другому “на тот берег”. Перевези меня…

6.IV.65. П[ахра]

Чуть было вновь не сорвался (ссора с Машей по поводу “смоленских денег” — я не хотел в первый же м[еся]ц после мамы сократить пенсию сестрам), но бог уберег.

Прочел — и это было необходимо, одной памятью когда-то читанного не обойтись — прочел “Жизнь Арсеньева”, ч[асть] 4-ю. Сегодня приступаю к статье (есть 6 страничек, набросанных до). Дело покажет, но буду стараться не впасть в “научно-монографический” стиль. Это — “Несколько слов об Ив. Бунине”. Но в то же время сюда нужно вместить все необходимое: и основные черты биографии, и характеристику Б[унина] художника, и соц[иально]-клас[совую] природу его творчества, и его “границы”, и, наконец, его значение сегодня с точки зрения насущных и острых задач нашей лит[ерату]ры (язык, мастерство, экономность, культура русской прозы).

Покамест читал “Арсеньева”, вдруг с отчетливостью увидел, как у меня все изготовилось для написания “Смерти деда” — м.б., первой главы “Пана Твардовского”.¹ И начало, и конец, и середина — и во всем узелки дальнейшего повествования. Дай бог!

Пятница. 20.V.65. Кунцевская больница, хирургич[еское] отделение, палата 566.

С прошлой субботы здесь. Выдержал атаки десятка докторов, щупавших мои ноги и все поджилки, взиравших на мою раскорябанную морду (сегодня уже только у правой брови струпик), в т[ом] ч[исле] невропатолога, заставлявшего меня пальцем то правой, то левой руки, при закрытых глазах, попадать в кончик носа, с чем я отлично справлялся, и невролога, нагло начавшего было допрос, сколько я зараз могу выпить водки — этого я осадил и выдворил мягко, но твердо… Со вчерашнего дня ноги мои закутаны в плотные ватные завертки выше колена, с масляными марлевыми и пергаментными прокладками. И так я буду (должен) сидеть и лежать неделю! Дальше нужника ходу нет. —

Дед умирал по ту сторону печки, где он лежал на своем “полу” — ногами ко входной двери.¹ — Как трудно описать простую обстановку избы с двумя этими “полами” по обе стороны печки! Нет, это не при запеленутых ногах и не при такой жаре и не за этим столом.

Незаконченного Бунина округлили Дементьев с Лакшиным, но я прочел — нет, нужно работать, доводить, но здесь это выше, пожалуй, моих сил.

Неделю здесь. За окном лучшая, нежнейшая пора неполного листка, первой зелени, первых майских гроз и дождей. Когда случалось пропускать весну, не посадив ничего, как нынче, — даже ракитовые палки, что принес из лесу, остались валяться на дровосеке — это оставалось укором на весь год, по крайней мере — на все лето — до осени, когда можно восполнить это упущение.

Ноги горят в этих целебных онучах. Помню, что мне, бывало, помнилось, как я не любил быть спеленутым в младенчестве, — м[ожет] б[ыть], я переносил на себя то беспомощное сопротивление, какое оказывали ручонки и ножонки младших, когда их пеленали.

Грустно-то, грустно, но это все еще далеко до настоящего худа, — Маша здесь лежала с ногами в такой упаковке две недели, да еще в ожидании ножа. Я все же хожу по комнате, хожу в нужник и умывальник, у меня телефон, стол (после вчерашней перестановки все так удобно –свет слева, кровать в углу, обеденный столик отдельно). Обжился. Впереди — Барвиха. За Барвихой, если все пойдет по-доброму — Сибирь. Поездка по Амуру до океана, — еще жизнь, жизнь. Здесь (или в Барвихе) доделать Бунина.

А стыдные и горькие воспоминания о моих скитаниях по поселку, о посещениях дачи Костюковского и др. — из них шубы не сошьешь.

Следы моего ужасного низвержения с этой дурацкой лестницы прошли почти начисто, — теперь-то перильца сделаю, так или иначе.

Страшная вялость, несвобода от этих онуч на ногах, никакой “письмоохотливости”, как выражался А.И. Тургенев, кот[орого] читаю здесь.¹

23.V. Третьи сутки будут в 1 ч., как я в этой обувке. Ничего, действительно, ко всему можно привыкнуть, приноровиться, хотя сегодня ночью принял снотворенку, боясь не заснуть больше из-за тоскующих ног.

Потихоньку возвращаюсь к тому, на чем остановился в работе над Буниным. Между прочим, перечел здесь его воспоминания и убедился, что теперь уж все, что я ни читал, если к делу, то нужно перечитывать — с одного разу не застревает в памяти.

Прочел дементьевско-лакшинский “монтаж” и хотя по-прежнему рад, что хоть в таком виде было сдано Гослиту, чтобы успокоить Акопову¹ относительно реальности, но, конечно, статью нужно доводить. И как всегда, когда решаешь, что по мелочам не покроешь всех изъянов и слабизм, что нужно делать по-настоящему, стало на душе легче.

Я пойду дальше моих редакторов, счищу решительно всю описательность, изложенчество, цитатство, кроме необходимейшего и небанального, сгущу речь, сокращусь, елико возможно, сделаю достойно, без школярства и претензий на “диссертацию”, что одно и то же, в сущности.

Сегодня у меня никого не будет — машины нет, да я и просил, чтобы не приезжали — пусть отдохнут.

№ 5 “Н[ового] М[ира]” задерживают из-за нашей подборки писем по Вучетичу, собственно, из-за письма историков Гефтера и др[угих].²

Всего на сей день поступило 103 письма — для статьи, для такого особого разговора это более чем значительная цифра. Из них 45 — копии отправленных в “Известия” писем. Вполне естественно предположить, что всего писем “Известиями” получено куда больше. И молчат, мерзавцы, плевать им на глас народа, — какая это подлость, как подумаешь! Полная чиновничья безответственность в отношении этого самого “народа”, от имени которого они вещают, — ответственность только перед тем, что “сверху”, хотя, кажется, уже были и были уроки того, что сверху может исходить и глупость, и невежество, и гужеедство*. Нет, дело не только в том, что “сверху” — это тот слой, которому все это по душе, и без “прямых указаний”, он, этот слой, берет в данном случае на себя догадку о том, что к чему и что почем. Валя говорит, что Гефтер или кто другой из этих трех историков звонил в “Известия”, как, мол, с нашим письмом. Отвечали грубо и раздраженно: статья Вучетича правильная, никаких писем (нет, это мне говорил Кондратович и называл этого известинца: Гольцев)³. Иногда изумляюсь и пугаюсь: как наш журнал живет да еще карабкается на какую-то ледяную гору и что-то нет-нет да и выдает при таком крайнем неблагожелательстве и даже ненависти со стороны “верха” или “полуверха”, во всяком случае, со стороны вышеназванного “слоя”. Тяжко, мучительно, иной раз сил нет, но, объективно говоря, можно гордиться такой долей.

Читал здесь А.И. Тургенева (впервые, боже мой, как глубоко и непоправимо уже мое невежество, впервые узнал, что это за фигура в истории), и вот из него цитата к случаю:

“Вот ссылка из французской книги: “Критика состоит в том, чтобы предчувствовать в настоящем приговоры грядущего. Она пророчество и потому преимущественно современна”. Это не противоречие, а по-моему глубокая истина. Пусть критик угадает, отыщет в настоящем то, что подтвердит в нем и потомство, и тогда, оказав услугу современникам, получит он право на признательность тех, кои после нас его читать будут; между тем, как то или те, к коим он прилагал общие истины, останутся только в сих приложениях и будут обязаны ему своим постыдным бессмертием”.

(“Хроника русского”)

24.V — в 1 ч. дня будет четверо суток позади. Остается трое.

Набросал планчик добавлений и вставок в статью. Должно быть так подгуляла память за три недели дурного состояния, что все кажется, будто я это все писал, чего нет в машинописном полном экземпляре. Оказывается, я думал только вписать все это. Так можно дойти до того, что будешь считать, что написал целую книгу, а она только в грезах. Не дай бог.

Вчера неожиданным образом навестил меня Тендряков (с розами от Маши) и Закс с Саррой Юльевной — нарциссы, вобла, шоколад.¹

Вставки и дополнения к статье о Б[уни]не.

1. К месту о переписке Б[уни]на с Горьким.

2. Искусство, мастерство как средство классового самоутверждения Б[уни]на.

З. После “музыки” о поэзии стихотворной (Б[унин] о прозе и поэзии).

4. О языке.

5. Эмиграция. Набоков. (Родину можно покидать лишь ради нее.)

25.V.65. Сегодня пойдут шестые сутки моим онучам на ногах. Послезавтра — разуваемся.

Жуткое дело, как глохнет память во время “экскурсий”, подобных моей последней. Вчера я записал, что принимал продумываемое за написанное, а сегодня, нет, вспоминаю, что что-то писал из того, что сейчас наметил в планчике и что собирался здесь вписать. Перебрал опять папку и нашел подколотыми страничек десять, написанных вчерне, но не перебеленных и не сданных на машинку, а там все — что должно идти вслед за “музыкой”. Стихотворная поэзия, мотивы “любви и смерти”, даже цитаты из Толстого и Достоевского. И еще кое-что из машинописных обрезков, которые имел в виду вставить при дописании статьи. Нет, шутки плохи — нельзя!

Вчерашнее “водосвятие” Шолохова по информации моих дочерей.¹ Странная вещь: 50-летие его было более волнующим и значительным, чем нынешний юбилей. А он, видимо, не прочь от таких торжеств после, в сущности, бездеятельного 10-летия. Сколько он наговорил глупостей и пошлостей за это время и сколько он непростительно промолчал, когда молчать нельзя было, за эти годы. Кто он и что он сейчас — трудно сказать. Сверхмерная прижизненная официальная слава — и явный отлив популярности подлинной, — слава по инерции. Умрет — великий писатель, а пока жив — шут какой-то непонятный.

Ужасный разговор по телефону с Поликарповым. Одно это “надо лечиться” никогда не забуду. Таким хамом он давно уж со мной не был, да вряд ли и был когда. Попытался его поздравить с 60-летием и наградой (говорят, орден Ленина), он даже спасибо не выдавил из себя.

— Сами себе устраиваете трудности и дергаете нервы тем, кто волею судеб должен быть здесь (на его посту). — Захотели лезть в драчку, нужно было (не помню, — что нужно было, кажется, “посоветоваться”).¹ — Почему твои заместители тревожат болящего(!)?

— Да ведь я сам им звоню, — у меня ноги забинтованы, а голова не забинтована.

— Хотите эстетические законы устанавливать, а кто чуть против, так сразу его…

— ?…

— Нельзя же каждый номер журнала проводить через отдел.

— Да ведь она (цензура) не задерживает и не разрешает, а просто держит, — на измор. Вот повесть Тендрякова держали 3 недели и ни единой запятой не поправили.² Как это называется?

— Не знаю.

По глупости у меня сорвалось в отношении Вучетича словечко обычное в своем кругу — подонок.³

— Я бы выбирал выражения, когда говоришь о товарище по партии — и пошел, и пошел.

— Ну, словечко сорвалось, но зачем же ты так обрадовался?

— Я не такая сволочь, какой ты меня считаешь, и т. д.

— Я никогда тебя не считал и т.д. Ну не хочешь звонить (чтобы только они решили, наконец, — да или нет), не звони.⁴ Всего доброго. — На том и закончился разговор, в течение которого он сказал, что, поправившись, я должен пойти “куда следует” и выяснить раз и навсегда вопрос о том, как и что в дальнейшем.

— Да, говорю, надо, журнал не моя вотчина и не мой только интерес моральный или материальный и т.п.

Словом, звонить ему я больше не буду ни при каких обстоятельствах.

“По выздоровлении”, действительно, пойду выяснять отношения к Демичеву⁵, по крайней мере, с заготовленным в кармане заявлением.

Подборку чит[ательских] писем придется, по-видимому, снимать.⁶

Т[аким] обр[азом], ничего нельзя, пожалуй, хватит. Но я уже настолько терт, что не делаю этого немедленно, но исподволь готовлюсь.

Уж после Барвихи, после кое-каких торгов по линии Собр[ания] соч[инений] (редактор уехал в отпуск), после, м.б., даже поездки на Дальний Восток. Но уже не видaть иного выхода. Сейчас, конечно, вновь задержат Булгакова, а затем, почти наверняка, Семина⁷.

Сегодня вставлял в статью “Любовь и смерть”. — Вчерашнее письмо Бабореки, прочитавшего гослитовский экземпляр. Он думал, что что-нибудь вроде Паустовского размажу.⁸ — В общем, задача оказалась не такой простой.

27.V.

Вот оно, это знаменитое место из “Детской болезни”, кот[орое] я когда-то читал, но уже кроме общего представления ничего не осталось, по статье А. Севастьянова в сегодняшней “Правде”.¹

“Марксизм, как единственно правильную революционную теорию, Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы”.

С тех пор, как были написаны эти строки, прошло 45 лет — почти полвека, еще “полувековая история неслыханных мук и жертв” и т.д.

Страшно подумать, что, выстрадав эту единственно правильную революционную теорию, Россия испытала за этот 45-летний срок вовсе не единственно правильную революционную практику, стоившую слишком дорого. А теорию тем временем затянуло илом догматики, формализма и гужеедства. Что еще впереди, — кто знает?

И еще: “Победить более могущественного противника можно только при величайшем напряжении сил и при обязательном, самом тщательном, заботливом, осторожном, умелом использовании как всякой, хотя бы малейшей, “трещины” между врагами, всякой противоположности между буржуазией разных стран, между разными группами или видами буржуазии — внутри отдельных стран, — так и всякой, хотя бы малейшей, возможности получить себе массового союзника, пусть даже временного, шаткого, непрочного, ненадежного, условного. Кто этого не понял, тот не понял ни гроша в марксизме и в научном, современном социализме вообще... И сказанное относится одинаково к периоду до и после завоевания политической власти пролетариатом”².

Хоть бы они затвердили себе такие цитатки, перечитывая их изо дня в день, вдумываясь в каждое слово, и делали практические выводы в своей деятельности. Но все еще осложняется тем, что и этими поучениями нельзя пользоваться без разрешения начальства.

Наращиваю статью, вклиниваю в нее целые разделы, в воскресенье, м.б., закончу. Она будет иметь много лишку, но она явно богатеет содержанием. А из большего малое сделать всегда можно.

Прочел Р. Кента — малоинтересный и, наверняка, малоталантливый американец.³

Читаю “Дневники” Гонкуров — прелесть.⁴

30.V.65. Кунцевская б[ольни]ца.

Первый день третьей недели, как здесь. Третьего дня сняли с ног вату, отмыл ноги, хорошо спал, но уже, похоже, спать без носков не могу. Вчера первый раз за все время вышел на волю (в халате), походил c часок по асфальту, которым разлинован по квадратам этот мелковатый, подзаболоченный лесок — береза, осина, изредка дубок — “парк” с подсаженными вдоль асфальта липками, ясенями, а по краям “кругов” и яблонями (лет 15). Осина везде сводится — стволы на полметра от земли зачищены вокруг, чтоб усыхала, не давая своей неистребимой поросли. Вряд ли здесь следует начисто сводить осины — “парк” просто лесок смешанный и хорош именно своей полудикостью, четко размежеванной канавами, дорожками и проезжими линиями асфальта. Ему только нужно вырасти — это будет лет через сто, стать старым, тенистым, когда он и посаженные теперь липки придут в соответствие с этим огромным главным корпусом и другими зданиями. —

Вчера закончил вчерне наращивание статьи вклинениями из пахринских набросков, переписанных наново, и здешних добавлений. Добавляется в целом около листа, но сделаны и изъятия из Дем[ентьевско]-Лакшинского “варианта”. Пожалуй, в “инвентарном” смысле уже все, но много лишку, видного еще до машинки. К приезду моих подготовлю рукопись, чтобы завтра на машинку. Как эта работа скрасила мое здешнее затворничество — я что-то делал. И так хорошо, как бы ни отнеслись к этой доработке, что я опять не смирился с халтурным округлением незаконченной очевидным образом вещи. —

Заходит ко мне Вл[адимир] Сем[енович] Лебедев.⁵ Он очень болен, думаю, не без воздействия крутых перемен в его жизни, очень похудел, стал разительно похож на Поспелова⁶ (я сказал в шутку об этом, оказывается, это сходство отмечалось и ранее). Увы, он пишет рассказы, “слабые”, как он сказал со своей рассудительной интонацией, — точно он такую задачу себе и ставил. Вспоминаю, что он признавался мне в писании стихов — даже печатался когда-то — но ведь столько лет он писал доклады Н[иките] С[ергееви]чу и всякое такое, что может наглухо отучить от литературного письма. А этот человек мог бы потихоньку написать книгу, конечно, без расчета на опубликование в ближ[айшие] годы, которая хотя и уступала бы ненаписанной книге Поскребышева⁷ в сенсационности, но смело могла бы рассчитывать на перевод на многие языки — ведь история этого десятилетия — тоже не написана. —

Дочитываю первый том Гонкуров. — До смешного знакомы заботы второй империи об отражении ее действительности в искусстве. Романы отклонялись издателями из-за “слишком мрачного тона”, вышедшее в свет критиковалось за “клевету на...” Печать кричала о росте благосостояния “низов”, о жилищном строительстве и т.п. Гонкуры мучительно переживали век буржуазности, укрывались в убежище своего идеализированного ХVIII века, но сами были детьми этого буржуазного века: жажда славы, выдвижения, нужда в деньгах, разгоряченное тщеславие и т.п. — Романов их мне вряд ли придется читать, но Дневники дают им право на долгое еще присутствие в истории литературы. —

Вчера весь день и сегодня утром читал верстку военгизовской книги “Теркин. Военная лирика”, около 450 стр. Читать было необходимо: освободиться от плохоньких, по инерции переиздававшихся стишков (“Мать героя”, “Письмо” периода фин[ской] войны и “Будь с веселой шуткой дружен” — Юго-Зап[адный] фронт), и хоть экземпляр был правленый — пришлось много поправить путаницы, опечаток и даже так, по существу строк. В письме к главреду прошу о переверстке книги, чтобы главы “Теркина” со спуском — каждую с новой страницы, как и стихи, а разделы стихов обозначить шмуцтитулами.

“Теркина” читал без всякой скуки, хотя отчетливее, чем раньше, видел его слабизны в отдельных местах (но фальши — нигде), даже какие-то два-три словечка поправил, — в целом впечатление простоты предельной и в то же время некоей “неразгаданности” этой вещи, той таинственности, которая присуща подлинно художественным вещам. Признаюсь, читал немного и глазами Бунина, и было приятно, что, казалось бы, он не мог не заметить этих слабизн и много противопоказанного ему решительно, — но он не захотел отмечать этого, будучи подкупленным той подлинностью, что заложена тут.¹ Боже мой, этой вещи уже почти четверть века, она живет, и вряд ли я уже смогу ее “перекрыть” — разве что в прозе повезет. Книга эта (Военгиз) кончается обрывом 1961 г. — дальше у меня нет стихов, только “Т[еркин] на т[ом] св[ете]”. Что я делал эти годы? Журнал, душевные смятения, семейно-бытовое напряжение, водочка-мамочка, заботы дачные и прочие. Мало, мало, мало.

Сейчас заходил с лечащей Вал[ентиной] Михайловной профессор (?), кот[орый] сказал, что “от добра добра не ищут”, и, кажется, меня отпустят в Б[арвиху].

Вчерашнее посещение меня проф[ессором] Гуляевым, кот[орый] в первый раз говорил свое “петушиное слово” о необходимости бросить курить, осмотр левой, лучшей моей ноги и заключение: от добра добра не ищут, отмена блокад и бальзам[овых] повязок, согласие на Барвиху. — Встреча еще с одним знакомцем по “воле” — Потаповым Кириллом Васильевичем из “Правды” (должно быть, на пенсии) и его слова о Пятигорске и работающем там старом враче Петелине, — настроение и куда более искренняя вера в пользу лечения там, чем в Барвихе. — Сегодня буду советоваться с лечащей Валентиной Михайловной.

Жуткий рассказ В.С. Лебедева о “неврологическом” корпусе, здешнем, откуда вчера как-то выбрался его приятель, попавший туда по незнанию, что это просто-напросто психиатричка (замки, сантиметровое стекло окон, отсутствие ножей и вилок, “смотровые” двери, через которые ведется “наблюдение”, и не двери, а как будто даже стены стеклянные и т.п.). Вспоминаю, как я однажды, привезенный туда коварной или глупой Лидией Дмитриевной,¹ бежал бесповоротно из приемного покоя, когда узнал, что свой бритвенный прибор мне брать с собой нельзя — сообразил безошибочно.² —

Еще один знакомец — Соколов Алексей Гаврилович, б[ывший] зам[еститель] пред[седателя] Смоленского облисполкома, здесь с тем же делом, что и я, но в другой стадии. После того, как впервые побывал здесь, одиннадцать месяцев не курил, и вновь закурил здесь, когда вернулся сюда с ухудшением.

В этом м[есяце] мне исполняется 55 лет. Из них чистых сорок я курю, не пропустив ни одного дня, а для точности сказать, пропустив лишь один или два дня, когда лет 15 назад проф[ессор] Фогельсон нашел у меня прединфарктное состояние и велел немедленно бросить курить (с той поры я перешел на сигареты). Все, что я не только написал, но и прочитал за этот срок (40 лет), — все с дымом, не говоря уж о том, сколько я выкурил всякой табачины за время “дружеских бесед”, похмельного одиночества, всяческих ожиданий “решения судьбы”, а она столько раз “решалась” у меня. — Если бы был поставлен вопрос о выборе — с чем я одним остался бы доживать век — с вином или куревом, то никаких колебаний не могло бы быть, — вино баловство до поры и только на некоем этапе — отчаянная необходимость, осознаваемая всегда как временная, а курево — мне никогда искренне не хотелось бросить курить. И какими пустыми и казенными кажутся мне эти советы — бросить курить, — я не так наивен, чтобы надеяться в моем возрасте на перерождение всей психофизической своей натуры и думать, что брошу курить и забуду весь этот 40-летний “опыт” самоотравления, буду жить и писать без горя. Известно, что люди, воздерживающиеся 10 и 15 лет от курения, способны вновь закурить без всякого “втягивания”, а так, как будто и перерыва не было. —

Из скупых рассказов Вл[адимира] Сем[еновича]: первое время Н[икитa] С[ергеевич] очень “переживал”, просто плакал горючими слезами, постепенно только утих и, м[ожет] б[ыть], смирился. “Все это было полнейшей неожиданностью”. О нынешнем положении говорит как о переходно-временном. “Дальше хуже будет, все будет”.

Вычитывая военгизовского “Теркина”, обнаружил два-три случая нарушения закона онегинской строфы — чередования мужских и женских окончаний при переходе из четверостишия (двустишия) в четверостишие (двустишие). В “Переправе”:

…Переправу обеспечим… — 1-я строка след[ующего] двустишия (четверостишия) должна быть мужской, а у меня:

Но — странным образом — это здесь не только не плохо, но, наоборот, как-то даже выгодно для паузы. Можно было бы заключить “доклад” Теркина мужским двустишием, примерно:

или даже лучше:

Но, нет, во-первых, эта глава слишком популярна, чтобы в нее втискивать что-либо новое, а во-вторых, хуже, облегченнее, — “переправу обеспечим” — лучше, потому что речь идет лишь о первой неотложной задаче, а не о том, как дальше дело пойдет. —

И в главе “О потере”:

Можно было бы:

Плоха концовка гл[авы] “Теркин-Теркин”

Несколько строф с рифмовкой через строку, но они не портят — то в силу внутренней озвученности, то просто так, — народный слух принимает такую рифмовку, не отмечая ее недостаточности. —

Вчера привезли новую машинопись статьи о Бунине — 62 стр[аницы]. Уже не читая, вижу, что опять придется многое переместить, опустить и усилить. Самая большая беда статьи, что она так ли, сяк ли сбивается на описательный, монографический план, в то же время неся в себе явные черты “вольного” изложения, эссе. Отсюда — безграничные возможности ее расширения, и все равно о многом будет сказано кое-как, скороговоркой, чтобы только “заткнуть щель” — сказать “и об этом”.

Вчера было три недели, как я здесь. Если бы не занятия статьей, версткой военгизовской книжки, почтой, — какими долгими показались эти три недели. А так — прошли, как один день. С грустью думаю, что еду не домой, а еще в одно заведение, где опять неизбежные осмотры, анализы, по кр[айней] мере в первые дни. — Сам напросился на еще одну “блокаду”, — жаль стало Вал[ентины] Мих[айлов]ны, лечащей, которая была как бы отстранена последним заключением проф[ессора] Гуляева. Если успею сделать еще одну — это уже будет “курс”. Если бы правая нога была, как левая, о чем бы и толковать. Но правая — при ходьбе ли, при сиденьи ли за столом — потихоньку, но непременно начинает не помещаться в ботинке. Это давно замечалось, я уже считал, что просто у меня правая нога больше, как и правая рука. —

Прочел Ив[ана] Вольнова¹. Чтобы по достоинству оценить Бунина в изображении деревни и мужиков, стоит заглянуть в “Повесть о днях <моей> жизни” этого “оппонента” Б[унина], противопоставлявшего свои писания “Деревне” и др[угим] вещам последнего. Небо и земля!

Бунин при всей своей “беспощадности” в силу художественного такта избегает давать деревенские мерзости в натуре — непосредственной картиной. Барский бык, ободранный живьем мужиками мстительной потехи ради — он бегает за “сценой”, о нем мы знаем по изустной передаче героев — это м.б. так, а может, и не совсем так было, слух, легенда, — правда, достаточно характерная, но не прямое утверждение автора. Иванушку, “ошалевшего от долголетия”, действительно сживают со свету в семье (“Ай мне на похороны?” — спрашивает он у невестки, разваливающей пироги) и торопят со смертью. Но история о том, как гроб заготовляют для такого же старикa в семье, а он не умирает и тем навлекает на себя нарекания за расходы, — эту историю Иванушка лишь вспоминает применительно к своей участи. И о том, как однодворку любящий ее муж “уступил” барину с ее согласия за “целых три воза ржи”, мы узнаем только с ее слов, это тоже “за сценой”. —

У Вольнова же все “ужасы” — и истязания жен и детей пьяными мужиками, причем речь идет об отце героя, и купанье барина Осташова (во время погрома усадьбы) в проруби, и езда загулявшего мироеда Шаврова в телеге, запряженной бабами и девками, и всякие смертоубийства, и калечение, и забивание насмерть лошадей, и все такое прочее — все в натуре, в непосредственной картине. Но странная вещь: вот, казалось бы, свидетельство из первых рук — автобиографическая книга писателя из народа, крестьянского сына, причем книга явно полемически заостренная именно против Бунина, который “лаптей не носил, сена не косил”, которого В[ольно]в ставит в один ряд с неким Родионовым, “черносотенцем и подлецом”², казалось бы, вот уж где правда. Ан нет. Только еще большее, чем у Б[уни]на, нагнетение “всего этого”. И мало того: впечатление подлинности, реальности описываемого ослабевает: не жалко убитых, — их убивают, как на сцене, как бы “понарошку”. И неприятно это стремление удивить, поразить, рассмешить крайностями дикости, глупости, потери образа человеческого людьми деревни (мать, которая ест муку до того, как испечь детям лепешку, невестка Шавровых, заглатывающая в погребе сырое мясо)³.

У Б[уни]на, между прочим, почти все приговоры и проклятия “идиотизму” деревни высказываются не им самим, а братьями Красовыми, кулаком-мироедом Тихоном с озлоблением и ненавистью (которых Б[уни]н не может разделять — <как и> его кулацких взглядов) и Кузьмой, интеллигентом-самоучкой, “автором” — с болью и отчаянием.

В статью, если удастся, добавить в верстке:

1) Вольнов—Б[уни]н—Горький.

2) Стихи — “Одиночество” и “Сонет”⁴.

3) Б[унин] о Куприне, о “беллетристических” наклонностях его.

4) Портретное мастерство Б[унина].

5) В заключение — о самооценке Б[унина] (я был неплохим моряком)⁵.

Из почты: копия письма члена Партии с 29 года Баженова Николая Петровича, москвича, грамотного, сознательно идущего на такую акцию, как это письмо в Президиум ЦК, в котором говорится о противоречащих ленинским нормам действиях ЦК и Президиума. Такого раньше не бывало, как не бывало и острот на эту тему (“Нет повести печальнее на свете”)⁶ . По-видимому, пенсионер. У нас, вообще, два слоя людей мыслящих, тревожащихся, взыскующих града: молодежь и пенсионеры. Первые еще не втянулись в каждодневную карусель практической службы (план, срок, установка); последние вышли из этой карусели, подводят “на покое”, куда они принесли, если говорить о “служилом классе”, известные обиды, ущемления, — подводят итоги, пересматривают оценки, понятия, возвращаются к исходным в своей жизни представлениям и понятиям. —

Г.П. Владыкин, зам[еститель] министра культуры “по театру” (“я же когда-то работал над Островским” — так и не доработал), увидел 5-ю книжку “Н[ового] м[ира]”, просил, как дети сладенького: дайте до пон[едельни]ка. А я его отлично вижу на месте нашего цензора.

Вчерашний стишок, придуманный вдруг вместе с еще двумя невышедшими.

Вполне может быть поставлено среди других лучших. Думал о заключ[ительной] строфе, где было бы сказано, что и все в наш век на белом свете — требует неусыпного бденья. Но, пожалуй, не нужно.

Жаль, что явно “из-под себя” — “прахом все труды” и “сталью проплетенной”. Но так давно не писал стихов, что хоть как-нибудь нужно начать, чтоб “расписаться”.

Не вышло.

Лес, разделенный на кварталы — и кварталы города — м.б.

Я не то, что грущу — это хуже, чем грусть⁵.

Вл[адимир] Сем[енович] с новой и новой стороны (его болезнь, сознаваемая спокойно и мужественно; достоинство, с каким он не захотел “капать” на Н[икиту] С[ергеевича] и переходить на другие роли в том же “аппарате”, его обнаруженное только вчера трезвое понимание и оценка завихрений Н[икиты] С[ергеевича].

Послезавтра переезжаю в Барвиху, м[ожет] б[ыть], выехав завтра, заеду переночевать на дачу, посмотреть, что там и как, — хотя очень не хотелось бы встречаться с кем-нибудь, отчитываться. —

Озабоченные тем, как выглядит наше положение в отражении, гораздо больше, чем самим положением, мы крайне преувеличиваем подверженность нашего соц[иалистического] человека негативным впечатлениям. Мы оберегаем его от печальных воспоминаний, от картин минувшей войны и предположений насчет будущей; от 37 г., от “Культового колорита” (“Правда” от 7.VI. — “встреча с писателями”)¹, от сообщений о стихийных бедствиях, от мыслей о болезнях и смерти. И все это из предположения, что дай мы ему все это в “отражении”, что содержит жизнь, не подкармливай мы его выборочными впечатлениями, он разлюбит советскую власть, не захочет строить коммунизм, не станет выполнять планов. Но как раз такая “педагогичность” пропаганды средствами искусства, печати и т.д. способна нормального человека довести до крайнего раздражения. Неужели она так слаба еще, полувековая власть, что опасения за нее владеют нами неотступно? —

Пробую второй раз “Перевозчика-водогребщика”, но дальше четырех строк этой песни не взялось еще по-настоящему, хотя какая-то композиция стихотворения намечается. —

Вчера вечером гуляли с Вл[адимиром] Сем[еновичем], сойдя с асфальта за канаву по тропинке в неподчищенный березовый лесок, вышли к круглой поляне, где у одного края какая-то (неразб.) — было что-то когда-то. На свежей вырубке (что? зачем?) палили костер на головешках дневного костра. — Говорил о Маршаке-сыне.

— Только что снял за 25 дней самую неприемлемую для меня униформу — пижаму с бескарманными штанами, — постоянно чувство, что ты без штанов — ни платка, ни спичек не положить, — постоянно открытая шея и грудь…

Прощусь с Фединым и Лебедевым, вызову машину — и на Пахру. Завтра — Москва, сборы, покупки, м.б., ботинки, и Барвиха. Болезнь — не болезнь, но притишиться там вне зоны непосредственной досягаемости — при всех обстоятельствах — на пользу. —

Утренний набросок:

И еще было что-то об излишней заботе о забвеньи после излишней заботы о бессмертии (как сбивали, выкорчевывали здесь в Б[арви]хе “маленького Сталина”) — не нашел, а хорошо помню — было в какой-то тетрадке³.

Нашел в клеенч[атой] тетрадке:

13.IV.62. Барвиха.

К этому же “пучку” относится и набросанное в 63 г. “Сын за отца не отвечает” — там еще много работы².

Другого настроения набросок того же года:

А это жизнь моя шумела, что впереди еще была.

13.VI.Б[арви]ха. (Кунцевский набросок).

Вчера был дождь с утра и сегодня, второй раз проснулся, — дождь. С отрадой впиваю живительность этих по-летнему теплых дождей вместе с моими яблонями осенней посадки, особенно с той, что едва-едва проснулась, и теперь м.б. сурово “отредактированная” мною с помощью секатора и пилки, оклемается, и ракитовые колышки авось укоренятся. —

Самое неприятное, что могло меня здесь ждать — ждало: пошел в первый день на общий телефон, там говорят, жду-жду, — выходит Кочетов, идет прямо на меня, я на него смотрю, он на меня — ждет, что я первым поздороваюсь, но я так опешил, что не сделал этого, и он, уже проходя мимо, чуть ли не на ноги наступая (я в кресле напротив двери кинозала), выдавил “здравствуйте”. Я ответил. — “На лечение приехали?” — “Да, на лечение”. — “Это хорошо”. — “Что же хорошего?” — “А что?” — “Хорошо, когда лечиться не нужно”. — “Это тоже верно”. Этот глубокосодержательный диалог исчерпал все возможности дальнейшего общения. Видел его еще несколько раз, однажды с Веркой⁵ <…> (нагло оглянулась на меня) и сыном, приезжавшим его навещать. — Покойный Маршак — и тот говорил, что встреча с этим человеком в коридоре — на полдня неприятность. —

Втягиваюсь в здешний ритм и распорядок. Время до утренней прогулки — от 6 до 8 — я определил было для стихотворных упражнений, но уже второй день из-за дождя затягивается мой досып после того, как просыпаюсь и встаю по надобностям около четырех, — сегодня встал в начале восьмого. С 9 до 10 — прогулка и душ. 10–11 — завтрак, уколы и врач, 11–13 ч. — за столом. Затем до обеда — процедуры: массаж и либо ванна, либо “бурдик” (для ног). После обеда прогулка более длительная, малый отдых на диване с задремом минут на 15, до 21 ч. — за столом, после ужина либо кино, либо чтение, перед сном прогулка. Сплю при открытой балконной двери. Раздражает обувь, — легкие замшевые полуботинки не во всякую погоду — чувствительны к сырости. Новые (45 размер) неловки и опять тесны, хотя мой № 43, и хотя сам мерил эти ботинки в магазине. Шмыгал сегодня по мокрой лесной траве, пока не замочил ноги, м.б., “раздадутся”.

О памятливости. Замечаю во время работы над “Буниным”, что с одного прочтения ничего вскоре в голове не остается, только второе действительно.

Второй день вычитываю новую верстку статьи (вновь набранную) и правлю, черкаю, но больше нашпиговываю дополнительными вставками. Возможно, что еще раз придется сделать новый набор, — это уж безобразие, а все от спешки умеренной требовательности редакторов. —

Как будто закончил вычитку и правку статьи, она пестрит вклинениями вставок, правкой на полях, перемещениями. Просто устал, а еще нужно бы внести такие моменты как:

1) Подлинность Б[унин]на (отчасти о том, что говорит Степун о нем, если откинуть его религиозно-мистическую муру), его неподверженность, нет, противопоказанность всякой литературщине, “беллетристике”, моде в противоположность Куприну, — по высказываниям Б[уни]на о Куприне.

2) Б[унин] и западная лит[ерату]ра (Гете, Байрон, которого он переводил, но я сейчас не перечитывал и не склонен предполагать там какие-либо откровения), Шекспир (Гамлета переводил, но, кажется, так и не перевел), Т. Манн (через него, пожалуй, в Б[уни]не слышится Гете, “В. Мейстер” в “Арсеньеве”, хотя единственно, что известно — что Б[унин] читал “Смерть в Венеции” — что натолкнуло на замысел “Г[осподина] из С[ан]-Фр[анциско]” (“Смерть на Капри”) и отзывался о ней весьма сурово.

3) “Бестипье” Б[уни]на (по Ф. Степуну — в соотв[етствии] с его концепцией о том, что Б[унин] пишет людей лишь как часть природы, космоса, вечности и бесконечности)¹.

4) Мелочь: черезстрочная рифмовка у Б[уни]на.

5) Правомерность самооценки Б[уни]на (“Завещание” и рассказ о (неразб.) моряке, водившем яхту М[опассa]на — “я был хорошим моряком”)².

Но, пожалуй, это оставлю до корректуры гослитовской. —

Звонила Валя, говорила о своей работе над предисловием к Собр[анию] Соч[инений] Кропоткина³. — Вот мы какие с ней почтенные авторы, особенно — она.

“Художник всегда изобразитель. Высшая форма изображения та, что способна на успешное соревнование с действительностью, т.е. на такое одухотворение вещей, которое делает их для всех нас абсолютно живыми. На своих вершинах искусство всегда кажется совершенно внешним. Чем больше оно погружается вовнутрь, тем оно ближе к падению”.

Эти слова Гете из “первого отдела” “Максим и рефлексий” приводит Ф. Степун в статье “Иван Бунин”⁴. Слова эти если и относятся к Бунину, то лишь в смысле близости его искусства к упадку. —

Но вообще, статья, если отмыслить ее заоблачные выкрутасы, написана, как у нас давно уже не пишут — свободным, ясным и сложным языком, с яркими, непривычными формулировками и характеристиками [например], “скорбно-восторженный круг”, в кот[ором] вращается поэзия Б[унина] (любовь, смерть — смерть, любовь). Почти все, что есть у Степуна, сказано, так или иначе, и у меня, но стиль моей статьи, даром, что писатель, а не критик, куда скучней, казенней, — множество обязательных оборотов, излишних оговорок и т.п. —

16.VI. Утреннее:

Пустячок, но что-то есть в смысле пейзажа молодых городов. Все собирался записать как-нибудь эти барвихинские сосны.

А по опушке бывшего леса — престарелые сосны иные — в полтора-два обхвата, с могучими, в толщину этих вышедших из чащи стволов, сучьями, нередко с вершинами в виде лиры (макушка сломана, два сука, огибая пенек, выравниваются кверху). —

Вчера был Лакшин, посмотрели только мои вставки да его переставки (и отчасти Д[ементье]ва). Предложенные им купюры принял с облегчением. Но все так перепахано, что дай бог раскопаться.

Примечания

13.I.

¹ Речь идет о программной статье А.Т. “По случаю юбилея” — к 40-летию журнала “Новый мир”.

² В декабре 1964 г. А.Т. выезжал в Италию, в город Катанья (Сицилия), где А.А. Ахматовой была вручена премия “Этна-Таормина”. На церемонии вручения А.Т. выступил с речью (“Литературная газета”, 1964, 17 декабря). См. подробнее: Пунина И.Н. Анна Ахматова на Сицилии. // “Воспоминания об Анне Ахматовой”. М., 1991. Сc. 662–669; Брейтбурд Г. А.Т. Твардовский в Италии. // “Воспоминания об А. Твардовском”. М., 1982. Сc. 434–440.

³ Статья А.Т. о Солженицыне (см. наброски к ней в Рабочих тетрадях марта 1964 г.: “Знамя”, 2000, № 11. Сc. 152–160) не была напечатана. Статья А.Т. “По случаю юбилея” (“Новый мир”, 1965, № 1) никогда не перепечатывалась.

⁴ Речь идет о шестой книге мемуаров И.Г. Эренбурга, борьбу за публикацию которой редакция вела на протяжении 1964 г. (См. Рабочие тетради за 1964 г . (“Знамя”, 2000, №№ 11, 12.) В январе 1965 г. Идеологический отдел ЦК КПСС передал вопрос о ее публикации “на усмотрение редакции”. Шестая книга воспоминаний И.Г. Эренбурга опубликована в 1965 г. (“Новый мир”, №№ 1–4).

⁵ Дмитрий Алексеевич Поликарпов — в 1945–1965 гг. заведующий Отделом культуры ЦК КПСС.

⁶ М.А. Суслову.

⁷ Телефон правительственной связи в Секретариате Союза советских писателей.

⁸ Имеется в виду Идеологический отдел ЦК КПСС, возглавляемый М.А. Сусловым.

14.I.

¹ Упомянуты чиновники Идеологического отдела ЦК КПСС.

² Игорь Александрович Сац — критик, искусствовед, переводчик. С 1965 по 1970 г. член редколлегии “Нового мира”. Речь идет о беседе корреспондента АПН с А.В. Горбатовым об откликах на его воспоминания “Годы и войны”, опубликованные в “Новом мире” (1964, №№ 3–5), а в октябре 1964 г. вышедшие отдельной книгой. За несколько месяцев генерал получил более 500 читательских писем, значительная часть которых посвящалась его заключению в лагерях. Выдержки из них, опубликованные газетой, свидетельствовали, по словам корреспондента, о незатухающей “боли народа” (Аметистов М. Почта генерала. // “Вечерняя Москва”, 1964, 19 декабря).

³ После смещения Н.С. Хрущева в октябре 1964 г. А.И. Солженицын, судя по записям А.Т., ожидал реванша реакционных сил в верхах (“Знамя”, 2000, № 12. С. 137).

⁴ Валентин Владимирович Овечкин — писатель, публицист, в 1958–1968 гг. член редколлегии “Нового мира”. Александр Григорьевич Дементьев — критик, литературовед. С 1959 по 1966 г. — заместитель главного редактора.

⁵ Выступив в поддержку кандидатуры А.И. Солженицына на Ленинскую премию (см.: Маршак С.Я. Правдивая повесть. // “Правда”, 1964, 30 января), газета накануне решающего голосования в Комитете по Ленинским премиям напечатала редакционную статью, где, ссылаясь на письма читателей, посчитала Солженицына недостойным премии (там же, 11 апреля). Зарубежный исследователь справедливо расценил апрельское выступление “Правды”, как прямое указание не присуждать премию Солженицыну. (Эггелинг В. Политика и культура при Хрущеве и Брежневе. 1953–1970 гг. М., 1999. Сс. 160–161).

⁶ А.Н. Поскребышев — помощник И.В. Сталина. О встречах с Поскребышевым, которому А.Т. советовал писать воспоминания, см. в Рабочих тетрадях 1963 г. (“Знамя”, 2000, № 9. Сс. 158, 172).

15.I.

¹ Так А.Т. называл собственное литературное хозяйство.

² Открытка (М., Изогиз, 1964) с портретом А.Т. и его стихами “Вся суть в одном-единственном завете…”.

³ Задумав еще в 1960 г. напечатать роман А. Камю “Чума”, А.Т., предвидя цензурные препятствия, попытался заручиться поддержкой Луи Арагона — известного писателя, члена ЦК французской компартии. В ответ на просьбу А.Т. написать 2–3 странички предисловия к роману Арагон в советском посольстве выразил недоумение намерением “Нового мира” печатать антикоммунистического писателя. (см. Рабочие тетради 1963 г. // “Знамя”, 2000. № 9. Сс. 144, 177). Эльза Триоле — супруга Л. Арагона.

⁴ Центральный Дом литераторов.

17.I.

¹ A.Т. начал работу над вступительной статьей к собранию сочинений И.А. Бунина в 9-ти томах (М., Гослитиздат, 1965). В библиотеке А.Т. сохранилось с его пометками 5-томное собрание сочинений Бунина (приложение к журналу “Огонек” — М.,1956). Всю жизнь А.Т. собирал произведения любимого писателя, выходившие до революции и за рубежом. Давний знакомый, Александр Кузьмич Бабореко — едва ли не единственный тогда в СССР исследователь Бунина, снабжал его ценными материалами наследия писателя, в ту пору уникальными.

² В начале 60-х гг., когда А.Т. активно хлопотал о покупке архива И.А. Бунина и обстановки его кабинета, этому во многом помешали письма Л.В. Никулина в ССП и ЦК КПСС. Никулин доказывал нецелесообразность приобретения архива Бунина, как малоценного и ненужность его мемориального кабинета в России (см. подробнее: Бабореко А.К. Дороги и звоны. М., 1993. С. 100 и след.).

18.I.

¹ В. Тевекелян — работник аппарата ССП, член парткома.

² Подразумевается определение Буниным своей позиции в интервью газете “Голос Москвы” в 1912 г. (Бунин И.А. Соч. Т. 9. С. 541). А.Т. предполагал, что близость к социал-демократии — результат влияния М. Горького.

28.I.

¹ Речь идет о предвыборном собрании Московской организации Союза писателей 20 января. См о нем: “Литературная газета” (23 и 26 января), “Правда” (24 января).

² В верстке статьи “По случаю юбилея” утверждалось: “История русской литературы знает немало примеров того, как непредугаданное и неожиданное… произведение становилось знаменательной вехой в развитии лучших, наиболее перспективных ее тенденций… Уже первой своей повестью Солженицын напрочно вписал свое имя в историю советской литературы, и поворотное значение этой повести будет со временем выявляться все более очевидно”. (Архив А.Т.)

³ О несправедливости критики В.П. Некрасова в статье А.Т. речи не было. Говорилось лишь, что “широтой и непринужденностью изложения располагают к себе путевые записки, например, ученого-историка С. Утченко или литератора В. Некрасова”. В опубликованной статье имя В.П. Некрасова осталось лишь в перечислении наиболее значительных авторов журнала А.Т. (“Новый мир”, 1965. № 1. С. 4.).

⁴ А.Т. отстоял только упоминание о мемуарах И.Г. Эренбурга среди наиболее ценных публикаций журнала. Высокую оценку его воспоминаний, исключенную из статьи “По случаю юбилея”, он смог отчасти воспроизвести в некрологе И.Г. Эренбурга. Здесь А.Т. говорит о мужестве Эренбурга, с которым он “сносил нередко необдуманные и несправедливые упреки и попреки критики”. (“Новый мир”, 1967. № 9. Сс. 285–286).

⁵ В верстке статьи речь шла о критике “отличного очерка” “Вологодская свадьба” А. Яшина с помощью “недопустимого приема” — фальсифицированного “письма земляков” писателя. См. об этом в Рабочих тетрадях А.Т. 1963 г. (“Знамя”, 2001, № 9. Сс. 144, 176–177, 180). В статье “По случаю юбилея” А. Яшин назван в числе литературных талантов, представляющих лицо журнала (“Новый мир”, 1965. № 1).

⁶ Имеется в виду замечание А.Т., что в литературном деле “есть свои урожайные и неурожайные годы, свои засухи, вымочки и даже градобития”.

⁷ “Беллетристика, подобная “Кавалеру Золотой звезды”, занималась простодушным, чтобы не сказать резче, подмалевыванием жизни колхозного села…”. В опубликованной статье это положение осталось без упоминания романа С. Бабаевского, удостоенного двух Сталинских премий. Снято было и упоминание о критике романа В. Кочетова “Секретарь обкома” (Марьямов А.М. Снаряжение в походе. // “Новый мир”, 1962, № 1).

⁸ В опубликованной статье Дудинцев и его роман “Не хлебом единым” не названы.

⁹ В статье говорилось, что на страницах журнала встречаются “писатели самые разные по своей тематике, по письму и стилю — от Шолохова до Пастернака, от А. Толстого до Солженицына…” (“Новый мир”, 1965, № 1. С. 4).

¹⁰ Высоко оценивая “Деревенский дневник” Е. Дороша, как плод многолетнего “вдумчивого и любовного изучения писателем деревенской жизни”, А.Т. остановился на грубой и несправедливой его критике в газете “Сельская жизнь”, обличавшей автора в “принижении действительности”. (Не видя солнца. // “Сельская жизнь”, 1964. 11 октября. Статья подписана Л. Лебедевым, председателем колхоза Костромской обл.). Д.А. Поликарпов поддержал обвинения газетой Дороша в том, что труженики деревни изображены им некрасивыми. Напоминание о “наихудших приемах критики” — на примере Дороша сохранилось в статье (там же. Сс. 6–7). В том же — юбилейном № 1 “Нового мира” — продолжение “Деревенского дневника” Е. Дороша.

¹¹ Речь идет о повести С.П. Залыгина, опубликованной в “Новом мире” (1964, № 2). Размышления о ней А.Т. см. в Рабочих тетрадях 1963 г. (“Знамя”, 2000, № 9. Сс. 161–162, 186).

¹² Костюковский Б.А. — прозаик, очеркист, сосед по даче.

31.I.

¹ Дмитрий Алексеевич Поликарпов. См. прим. 5 к записи 13.I.

² М.А.Суслов цитирует здесь верстку статьи А.Т. (см. прим. 2 к записи 28.I.). В опубликованной статье эта оценка роли и места Солженицына в литературе осталась в сокращенном виде (“Новый мир”, 1965, № 1. С. 3).

³ См. прим. 6 к записи 28.I.

1.II.

¹ Твардовский А.Т. Василий Теркин. Военная лирика. (М., “Воениздат”, 1965). О работе автора над этой книгой см. далее записи 1.VI, 6.VI. Имеется в виду: Твардовский А.Т. Собр. соч. в 4-х томах (М., Гослитиздат, 1959–1960). Стихотворение “Космонавту” впервые напечатано в “Новом мире” (1962, № 2), “Слово о словах” — в газете “Правда”, 1962, 5 мая. Поэма “Теркин на том свете” опубликована в 1963 г. (“Известия”, 17 августа; “Новый мир”, № 8). О работе над поэмой и истории ее издания см. в Рабочих тетрадях А.Т. 1963 г. (“Знамя”, 2000, № 9).

² Первые четыре тома пятитомного собрания сочинений А.Т. Твардовского — “другого формата” — вышли в свет в 1966–1967 гг. Том 5-й задерживался: автор не давал разрешения на изъятие из его статей и выступлений упоминаний об А.И. Солженицыне, имя которого становится с конца 60-х гг. запретным. 5-й том вышел из печати уже после смерти А.Т. — без статьи “По случаю юбилея”.

³ Первоначальный набросок стихотворения “Который год мне снится, повторясь…” Опубликовано впервые в 1966 г. (“Новый мир”, № 12).

2.II.

¹ Ф. Каманин рассказывает, что, приехав в 1933 г. в Смоленск, он нашел в А.Т. знатока и почитателя И.А. Бунина. Ночь напролет они читали друг другу любимые произведения писателя (Каманин Ф. Смоленск—Москва. // Воспоминания об А.Т. Твардовском. М., 1978. Сс. 84–86).

5.II.

¹ “Самый длинный день”. США, 1962, режиссеры Б. Викки, Э. Мартон.

² Орест Георгиевич Верейский, художник, иллюстратор произведений русской классики (Л.Н. Толстого, А.П. Чехова), а также изданий А.Т. Твардовского со времен войны. Сосед по даче на Пахре. Речь идет о работе над графическим портретом А.Т.

11.II.

¹ Абалкин А.Н. — критик, театровед, зав. отделом литературы и искусства “Правды”.

² Имеется в виду та часть статьи “По случаю юбилея”, где А.Т. говорит о своих расхождениях с требованиями, предъявлявшимися критикой к героям советской литературы.

³ Речь идет о работе Комитета по Ленинским премиям в области литературы и искусства. Н.С. Тихонов — председатель комитета, И. Анисимов — его заместитель, директор ИМЛИ им. М. Горького, П.К. Романов — начальник Главлита (Главного управления по охране государственных тайн в печати), В. Кухарский — чиновник Идеологического отдела ЦК КПСС, П. Бровка — народный поэт Белорусской ССР, секретарь СП Белоруссии, член комитета. “Новая книга” А. Кулешова выдвигалась на соискание Ленинской премии редакцией “Нового мира”, автором которого был поэт. А.Т. имеет в виду “повесть в новеллах” М. Алексеева “Хлеб — имя существительное”, подвергшуюся уничтожающей критике в рецензии Ю. Буртина (“Новый мир”, 1965, № 1) и роман И. Шемякина “Сердце на ладони”.

27.III.

¹ Павел Трифонович Твардовский — брат А.Т.

² 2-й съезд писателей РСФСР открылся 4 марта вступительным словом М.А. Шолохова, призвавшего писателей стать “верными солдатами партии”. С докладом выступил Л.С. Соболев, утверждавший великую миссию литературы в воспитании строителей социализма. Далее последовали речи партийных и комсомольских руководителей — Н.Г. Егорычева, С.В. Толстикова, С. Павлова.

³ Муж О.А. Твардовской — В.А. Макушенко.

⁴ Н.И. Рыленков — смоленский поэт.

⁵ Сестра А.Т. Анна Трифоновна.

⁶ Речь шла о пленуме ЦК КПСС 24–26 марта, обсуждавшем “неотложные меры по дальнейшему развитию сельского хозяйства СССР”.

28.III.

¹ Упоминаются брат А.Т. Константин Трифонович, племянница Надя — дочь Анны Трифоновны, сестра Мария Трифоновна.

² См. запись А.Т. в Рабочих тетрадях 22 марта 1963 г. (“Знамя”, 2000, № 9. С. 176).

³ Имеется в виду речь Л.И. Брежнева по поводу завершения полета космического корабля “Восход-2” (“Правда”, 1965, 24 марта).

1.IV.

¹ “Аллеями” называются улицы в поселке Красная Пахра. Дом А.Т. — на Средней аллее.

² Зачин стихотворения “…Ты откуда эту песню…” — из цикла “Памяти матери”. Впервые опубликовано в журнале “Новый мир”, 1965, № 9.

³ Имеется в виду поездка в Смоленск в июне 1959 г.

⁴ Мария Митрофановна — родом из мелкопоместных дворян Плескачевских, была взята замуж Трифоном Гордеевичем Твардовским с другой стороны Днепра и долгое время сильно тосковала по родительскому дому. Это был ее первый “перевоз”. Второй состоялся в 1930 г., когда семью Твардовских, как кулацкую, выслали на Северный Урал.

6.IV.

¹ Речь идет о давнем замысле автобиографической книги “Пан Твардовский”, неоднократно упоминавшемся в записях предшествующих лет.

20.V.

¹ Смерти деда — Гордея Васильевича посвящено стихотворение “Мне памятно, как умирал мой дед…” (1951).

22.V.

¹ Тургенев А.И. Хроника русского. Дневники (1825–1826 гг.). М.—Л., 1964. В книгу вошли письма Тургенева из-за границы, печатавшиеся в “Современнике” А.С. Пушкина и других русских журналах 1827–1847 гг., и впервые опубликованы заграничные дневники этого либерального литератора, образованнейшего человека своего времени.

23.V.

¹ Акопова Н.Н. — зав. редакцией русской классической литературы Гослита.

² Имеется в виду подборка читательских откликов на критику Е. Вучетичем статьи А.Т. “По случаю юбилея” в № 1 “Нового мира” (Вучетич Е. Внесем ясность. Некоторые мысли по поводу одного юбилейного выступления. // “Известия”, 1965, 14 апреля). Особое неприятие критика вызвало требование А.Т. в литературе правды — неприукрашенной и неурезанной. Вучетич призвал различать правду факта — частную и мелкую — от правды явления — с ее историческим смыслом. Известный скульптор, доказывая, что не всякая правда нужна, по сути защищал право на ее сокрытие и искажение в видах партийной и государственной целесообразности. Письма с протестом против статьи Вучетича поступали в редакцию от читателей самого разного социального положения и степени образованности. Против концепции двух правд выступили, в частности, сотрудники Института истории СССР АН, утверждавшие, что статья А.Т. актуальна и для исторической науки (Гефтер М.Я., Губер А.А., Данилов В.П., Иванов Л.М., Сидоров А.Л., Тарновский К.Н. Ясность должна быть внесена. // Архив А.Т.).

³ Гольцев В.П. — редактор военного отдела “Известий”.

24.V.

¹ Тендряков Владимир Николаевич — писатель, автор “Нового мира”, сосед по даче на Пахре. Сарра Юльевна — жена Б.Г. Закса.

25.V.

¹ “Правда” и ряд центральных газет дали подробный репортаж торжественного заседания по случаю юбилея М.А. Шолохова в Колонном зале (“Правда”, 1965, 25 мая).

26.V.

¹ Речь идет о дискуссии, вызванной статьей “По случаю юбилея”, в которой журналу не давали участвовать, не пропуская в печать письма читателей в поддержку статьи А.Т. и с протестом против выступления в “Известиях” Е. Вучетича.

² Имеется в виду повесть В. Тендрякова “Поденка — век короткий” (“Новый мир”, 1965, № 5).

³ Е. Вучетич не первый раз выступал в защиту партийности искусства, сигнализируя о всяких отступлениях от нее в ЦК. Он доносил на “беспринципность” “Нового мира” К. Симонова, журналов “Театр” и “Искусство”, на художника П. Кончаловского — “беспартийного эстета”, и на И. Эренбурга — “покровителя формалистов” в искусстве и т.п. (“Считаю долгом сигнализировать…” // “Источник”, 1994, № 4. Сс. 85–87).

⁴ Речь идет о звонке в Главлит, где застряла подборка писем читателей, из-за которой опаздывал к выходу № 5 “Нового мира” (подписан к печати 13.V.).

⁵ Демичев П.Н. — секретарь ЦК КПСС, председатель Идеологической комиссии.

⁶ Верстка с читательскими письмами для № 5 “Нового мира” (“О статьях “По случаю юбилея” и “Внесем ясность”) была отправлена цензурой в ЦК, но разрешения на ее публикацию не было получено. № 5 вышел в июне без этого материала.

⁷ О трудностях прохождения сквозь цензуру “Театрального романа” М. Булгакова см. записи А.Т. в Рабочих тетрадях 1963 и 1964 гг. (“Знамя”, 2000, №№ 9, 11, 12). Повесть В. Семина “Семеро в одном доме” опубликована в № 6 “Нового мира” за 1965 г.

⁸ Речь идет о статье о Бунине. В воспоминаниях А.К. Бабореко говорится о критических замечаниях, сделанных им А.Т., в частности, по поводу оценки Бунина в эмиграции. В сохранившихся его письмах к А.Т. их нет — здесь только высокие оценки его статьи. (Письма А.К. Бабореко, май-июнь 1965 г. Архив А.Т.). А.Т. имеет в виду вступительную статью К.Г. Паустовского к кн.: Бунин И.А. Повести. Рассказы. Воспоминания. М., 1961. Книга сохранилась в библиотеке А.Т. с дарственной надписью П.Л. Вячеслова — составителя и автора примечаний.

27.V.

¹ Севастьянов А. Образец интернационализма и творческого марксизма. К 45-летию книги В.И. Ленина “Детская болезнь “левизны” в коммунизме”. // “Правда”, 1965, 27 мая.

² Цитата В.И. Ленина из той же статьи А. Севастьянова.

³ Кент Рокуэл. Курс N by E. Пер. с англ. С иллюстрациями. М., 1965.

⁴ де Гонкур Эдмон и Жюль. Дневник. Записки о литературной жизни. Избранные страницы. В 2-х томах. М., 1965. Журнал А.Т. откликнулся на это издание рецензией (Дюшен И. Дневник Гонкуров. // “Новый мир”, 1965, № 9. С. 261).

30.V.

¹ Бывший помощник Н.С. Хрущева по литературе. См. о нем записи в Рабочих тетрадях 1963–1964 гг. (“Знамя, 2000, №№ 7, 9, 11, 12).

² Поспелов П.Н. — в 1953–1960 гг. секретарь ЦК КПСС по идеологии, затем директор Института марксизма-ленинизма.

³ Познакомившись с А.Н. Поскребышевым, А.Т. убеждал его писать воспоминания (см. Рабочие тетради 1963 г. // “Знамя”, 2000, № 9. С. 172).

1.VI.

¹ Отзыв И.А. Бунина о “Теркине” см. в “Литературном наследстве”, 1973. Т. 84. Кн. 1. С. 637. Писатель Л.Ф. Зуров, живший в семье Буниных, сам восторженно воспринявший поэму А.Т., — свидетель ее чтения Буниным: “Иван Алексеевич был изумлен, обрадован. …Он восхищался отдельными местами, читал, перечитывал …Но ведь не оценят, не почувствуют… Не поймут, в чем прелесть книги Твардовского… А ведь его книга — настоящая поэзия и редкая удача! Эти стихи останутся. Меня обмануть нельзя, — говорил Бунин” (Письмо Л.Ф. Зурова А.К. Бабореко от 8 июля 1960 г. Копия. Архив А.Т).

2.VI.

¹ Лечащий врач А.Т. Л.Д. Морозова.

² Замысел поместить А.Т. в этот “неврологический” корпус у партийного руководства существовал. В ответ на запрос ЦК КПСС зам. начальника Четвертого главного управления Ю. Антонов сообщал 24.III.65 г.: “По состоянию здоровья т. Твардовский А.Т. нуждается в обязательном лечении в психоневрологическом стационаре, от которого он категорически отказывается”. Характерна резолюция секретаря ЦК КПСС Ю.В. Андропова: “Следовало бы обдумать вопрос: следует ли оставлять т. Твардовского редактором журнала “Новый мир” в связи с ухудшением здоровья” (ЦХСД. Ф. 5. (ЦК КПСС). Оп. 36. (Отдел культуры). Д. 148. Л. 17. Сообщил И.Б. Брайнин).

6.VI.

¹ Вольнов И.Е. Избранное. Повесть о днях моей жизни. Повести, рассказы, очерки. Вступит. статья М. Горького. М., 1956.

² Иван Александрович Родионов — казачий офицер, автор книги “Наше преступление. Не бред, но быль: Из современной народной жизни”. СПб., 1909. Родионов обвинял в преступлении перед народом интеллигенцию, оставляющую его в невежестве и темноте. Книга выдержала до 1913 г. пять изданий. Ее высоко оценил Л.Н. Толстой, отметивший прекрасный народный язык и отсутствие фальши (Д.П. Маковицкий. Яснополянские записки. Кн. 4. М., 1979. Сс. 91–92). А.Т., не знакомый с книгой Родионова, цитирует оценки М. Горького и И. Вольнова.

³ Характеристика А.Т. автобиографической прозы И. Вольнова противоречила установившейся в советской литературе, где учитывались похвальные отзывы о “писателе из народа” М. Горького и В.И. Ленина (см. Русские писатели 1800–1917 — Биографический словарь. Т. 1. М., 1989. Сс. 482–483).

⁴ Одни из любимых стихотворений А.Т., переписанные им еще в 1930-е гг. в самодельную тетрадь наряду с несколькими другими стихами Бунина (“Старая яблоня”, “Ночью звездной…”, “Бывает море…” и др.).

⁵ В рассказе И.А. Бунина “Бернар” матрос с яхты Ги де Мопассана говорит: “Думаю, что я был хороший моряк”. “Мне кажется, — завершает рассказ Бунин, — что я, как художник, заслужил право сказать о себе в свои последние дни нечто подобное…” (Бунин И.А. Соч. Т. 7. Сс. 346–347).

⁶ Письмо Н.П. Баженова написано под впечатлением “умной, глубокой по мысли статьи “По случаю юбилея”. Старый коммунист пишет, что ЦК давно уже поставил себя над партией, не интересуется мнением ее рядовых членов, не информирует их о причинах принятия своих решений. “Как ни больно, но уместно сказать: Нет повести печальнее на свете, чем повесть… о Центральном Комитете”. Письмо Баженов послал в журнал “Коммунист”, а не получив ответа, отправил в Президиум ЦК (Баженов Н.П. Во весь голос. (Мысли, чувства и предложения рядового коммуниста. // Архив А.Т.).

7.VI.

¹ Впервые, с незначительными расхождениями, опубликовано в “Новом мире” (1965. № 9).

² Зачин незавершенного стихотворения.

³ Наброски стихотворения “Газон еще из-под машинки…”. Впервые — в “Новом мире” (1966, № 12).

⁴ Наброски к стихам из цикла “Памяти матери”.

⁵ Строка ненаписанного стихотворения.

8.VI.

¹ В корреспонденции из Ленинграда сообщалось об обсуждении на пленуме горкома работы ленинградских писателей. Партийное руководство предостерегало их от увлечения “культовским колоритом”, призывая не упускать из виду “громадную организационную и созидательную деятельность партии” (Королев М. Встреча с писателями. // “Правда”, 1965, 7 июня).

9.VI.

¹ Стихотворение не было завершено и не печаталось.

10.VI.

¹ № 5 “Нового мира”, о котором идет речь, подписанный к печати 13 мая, вышел в середине июня. Подборка читательских откликов на статью Е. Вучетича была снята. Сильно урезана была рецензия Ю. Буртина на рассказы П. Ребрина из жизни деревни.

² Очерк Г.Н. Троепольского “О реках, почвах и прочем” (“Новый мир”, 1965, № 1), на примере Воронежской области показывавший, что безответственная и непродуманная мелиорация грозит гибелью малым рекам средней полосы России, вызвал серьезное недовольство властей — от Министерства мелиорации до руководства области. А.Т. пришлось включиться в развернувшуюся борьбу вокруг очерка Троепольского (см. Рабочие тетради 1966 г.).

³ А.Т. был озабочен состоянием здоровья В.В. Овечкина и проблемой его переезда из Ташкента в Москву (см. письма А.Т. В.В. Овечкину 31 мая и 27 июня. // Твардовский А.Т. Соч. Т. 6. Сс. 447–449).

⁴ Иван Сергеевич Соколов-Микитов — писатель, давний друг, которого А.Т. старался по мере сил опекать и поддерживать. См. их переписку (“Север”, 1978, №№ 4–6). Записи о Соколове-Микитове см. в Рабочих тетрадях А.Т. (“Знамя”, 2000, №№ 7, 9, 11, 12).

⁵ Юрий Григорьевич Буртин — критик, публицист. Его имя А.Т. назвал в статье “По случаю юбилея” среди ведущих авторов “Нового мира”. С 1967 г. — старший редактор отдела “Политика и наука” “Нового мира”. О его работе в журнале см.: Буртин Ю. Исповедь шестидесятника. В школе Твардовского. // “Дружба народов”, 2001, № 2. Буртин считал, что ранние произведения А.Т. о деревне “объективно и достоверно” отразили сложность настроений и чаяний крестьянства 30-х гг. По наблюдению Буртина, на очерках А.Т. периода коллективизации “сравнительно мало (гораздо меньше, чем, положим, на “Поднятой целине”) сказалось влияние господствовавших в то время политических схем” (письмо Ю.Г. Буртина А.Т. Твардовскому 2.II.65. // Архив А.Т.).

⁶ А.Т. включил в собрание сочинений и “Дневник председателя колхоза”, и очерк “Заявление” — художественные свидетельства надежд, сомнений и тревог в крестьянской среде в период колхозного строительства (Твардовский А.Т. Соч. в 5-ти томах. Т. 4. М., 1967). Село Рибшево Пречистенского района Смоленской (тогда Западной) области — место действия ряда очерков А.Т. 30-х гг.

11.VI.

¹ Отрывок из поэмы “За далью — даль”, ставший основой ее первой главы, опубликован под тем же названием (с подзаголовком “Из путевого дневника”) в “Литературной газете”, 1951, 21 июня. К.М. Симонов был тогда ее главным редактором.

² На посту редактора “Нового мира” А.Т. находился в 1950–1954 гг. (“первый заход”) и с 1958 г. до разгрома журнала в 1970 г.

³ До конца жизни А.Т. оставалось пять лет.

⁴ См. запись 27 мая и прим. к ней.

12.VI.

¹ Вариант стихотворения “Есть имена и есть такие даты…”, впервые опубликованного в “Новом мире” (1966, № 12).

² Продолжение работы над стихотворением “Есть книги — волею приличий…” (см. Рабочие тетради 1963 г. // “Знамя”, 2000, № 9. Сс. 164–166).

³ Речь идет о замысле стихотворения “Дробится рваный цоколь монумента…”, возникшего под впечатлением картины уничтожения бюста Сталина в барвихинском парке. Запись 13 апреля в Рабочей тетради 1962 г. (“Знамя”, 2000, № 7. С. 110).

13.VI.

¹ Впервые опубликовано в “Новом мире” (1965, № 9).

² См. Рабочие тетради 1963 г. (“Знамя”, 2000, № 9. Сс. 168–171, 173–174).

³ Продолжение работы над стихотворением “Мне сладок шум….”. См. записи в Рабочих тетрадях в декабре 1963 г. (“Знамя”, 2000, № 9. Сс. 162–163). Опубликовано в “Новом мире”, 1965, № 9.

⁴ Один из черновых набросков стихотворения из цикла “Памяти матери”.

⁵ В.М. Кочетов — писатель, редактор журнала “Октябрь”. Занимая сталинистскую позицию, “Октябрь” систематически нападал на “Новый мир”, обличая его в “очернительстве” и отсутствии партийности. Здесь упомянута жена Кочетова.

15.VI.

¹ Ф. Степун (в статье “По поводу Митиной любви”) писал, что среди героев Бунина не оказалась таких, чьи имена стали бы нарицательными (Степун Ф. Встречи. Мюнхен, 1962. Сс. 103–112).

² См. прим. к записи 6 мая. А.Т. отказался от намерения дать “самооценку” Бунина по рассказу “Бернар”, возможно, из-за ее использования в упоминавшейся статье К.Г. Паустовского (см. запись 26 мая и прим. к ней).

³ Речь идет о вступительной статье к “Запискам революционера” П.А. Кропоткина (М., 1966), не печатавшимся с 1933 г. Собрание сочинений Кропоткина у нас до сих пор не издавалось.

⁴ Из упомянутой выше книги Ф. Степуна “Встречи”.

16.VI.

¹ Набросок стихотворения “Как неприютно этим соснам в парке…”. Впервые опубликовано в ином варианте в “Новом мире” (1965, № 9).