Александр Люсый
Окоп и спальня
«Незеленый» толстовец Гражданской войны
Е.Н. Чириков. Зверь из бездны: Роман, повести, рассказы, легенды, сказка.
— СПб.: Фолио-Плюс, 2000. — 848 с. (Серия «Вечные спутники»). 2000 экз.
Трудно сказать, относится ли Евгений Николаевич Чириков (1864–1932) к категории
писателей, более интересных не тем, что они сумели сделать, а тем, что они
могли бы сделать. Но, кажется, если бы не Октябрьская революция, он стал бы
русским по форме и межнациональным по содержанию мифологом масштаба Мирче
Элиаде, хотя и с сохранившимся, вероятно, преобладанием художественного начала
над исследовательским.
В 1916 году вышла первая часть его «Волжских сказок», в которых в полной мере
был реализован «солнечно-романтично-сказочный» ракурс (или, как сейчас выражаются,
дискурс) восприятия бытия, и в то же время возведен фундамент для масштабного
культурного диалога сквозь пространство и время. С особенной очевидностью
это проявилось в легенде «Святая гора», фактически представляющей синтез русской
христианской и калмыцкой буддийской истории о происхождении необычной детали
берегового рельефа (в первом случае гора развалилась, чтобы поучительно накрыть
одного из двух братьев — более жадного к деньгам, во втором — средством искушения
выступила прекрасная дева).
Писатель не выступает в роли простого собирателя народного творчества, а раскрывает
самую стихию мифотворчества, каковым оказывается сам процесс изложения рассказчиком
той или иной истории. В легенде о волжских «амазонках» и неизвестном праведнике,
предотвратившем рождение Антихриста, «Девьи горы» не обошлось и без богословского
спора — ученый батюшка поправляет, хотя и не обвиняет в ереси, самодеятельного
интерпретатора, соединяющего Святое Писание с местным фольклором.
Сказочная атмосфера присутствует и во вполне реалистических произведениях
писателя. Он живописует провинциальный быт и создает тип провинциального интеллигента,
в сознании которого чудесные сны совмещаются со «смутной тоской по варварству»,
а явление Христа во сне сопровождается устроенной Лешим путаницей («Зимний
сон»).
Как сообщает во вступительной статье составитель книги Мария Михайлова, «Волжские
сказки» должны были разрастись в трехтомную эпопею, сопровождающую беллетристическую
часть рассуждениями об экономическом значении Волги и исчерпывающими этнографическими
сведениями. Но эти планы писателю осуществить не удалось. В начавшейся Гражданской
войне Чириков принял активное участие на стороне белого движения. А в 1920
году он получил записку от волжанина и однокашника по Казанскому университету
Ульянова-Ленина: «Евгений Николаевич, уезжайте. Уважаю Ваш талант, но Вы мне
мешаете. Я вынужден вас арестовать, если Вы не уедете».
Столь уважительная форма изгнания не сделала водораздел в жизни и творчестве
писателя менее жестким, хотя Чириков и пытался его смягчить стремлением жить
в максимально близкой к России стране — Болгарии, потом Чехословакии. Главное
созданное писателем в эмиграции произведение — роман «Зверь из бездны: Поэма
страшных лет», который он посвятил давшему ему приют и возможность для творчества
«братскому чешскому народу».
Уже в трогательном рассказе «Русалка» у Чирикова возник образ превращения
охваченных паникой людей в «одного многоголового зверя», плач, рев и стон
которого «уподобили театр зверинцу». Роман стал обширной панорамой массового
озверения, метафорой пришествия апокалиптического Зверя, проводниками которого
оказываются сами по себе неплохие люди по обе стороны линии фронта: «Одни
обманывают, другие обманываются, и все вместе занимаются убийствами, разбоями
и разрушением...».
Однажды Толстой назвал «трагедию спальни» более тяжким испытанием, чем даже
«войны и эпидемии», тогда как Солженицын упрекнул Набокова за то, что тот
свою эмигрантскую жизнь провел не в военно-революционных архивах, а в исследовании
этой самой «трагедии». Рассказав историю двух братьев, которых роковым образом
преследует, объединяя и разделяя, как окоп, общая «спальня», Чириков достаточно
органично соединил обе трагедийные линии в одной эпопее, в которой «сумасшедшими
делаются... люди и события».
Любопытно, что к «своим» («белым») Чириков оказался в «Звере из бездны» более
пристрастен, чем к «красным», что вызвало целую кампанию против него в эмигрантской
печати. Стремясь как писатель (а не как гражданин), стать «над схваткой»,
неожиданно большую лояльность проявляет он к своеобразным толстовцам Гражданской
войны «зеленым», хотя и оговаривается: «Идею «зеленого» отшельничества опоганили
прилипавшие к нему, как и к каждому из революционных движений, всякие темные
элементы, действительные разбойники, бездельники, вскормленные многолетним
военно-бродячим образом жизни с его грабежами и легкой поживою». В Гражданской
войне, по убеждению художника, все идеи, включая еще не рожденные, тонут в
грязи и крови.
Единственным чисто отрицательным персонажем в романе оказывается представитель
взбаламученных народных низов Ермишка, подтверждающий мысль, «что самый вредный
и страшный человек — это человек, прочитавший только одну «умную книгу», а
революционная толпа и состоит из таких «моночтеев». Впрочем, писатель, кажется,
слишком увлекся постижением индивидуальной монстрообразности этого нового
очарованного «социальным электричеством» Смердякова (до самых демонических
деяний тот «додумался» собственным «потоком сознания», а убийство одного из
братьев Паромовых совершил не в толпе, а в лесу и без свидетелей).
В примечаниях оговаривается, что это весьма объемное и научно подготовленное
издание прозы Чирикова включает лишь немногое из его обширного творческого
наследия (уже до революции одно из собраний сочинений писателя насчитывало
17 томов). И все же жаль, что в книге полностью отсутствует публицистика,
что противоречит установившимся в последние годы неписаным правилам писательских
«переоткрытий». Сведения из вступительной статьи о публикации Чириковым в
годы сотрудничества с деникинским Освагом серии брошюр в форме «бесед с рабочим
человеком» только разжигают читательское любопытство (их содержание, вероятно,
могло бы вступить в небезынтересную перекличку с только что изданной у нас
книгой Эрнста Юнгера «Рабочий. Господство и Гештальт»). СПб.: Наука, 2000).
В целом же знакомство с писателем состоялось. Остается добавить деталь из
жизни потомков Чирикова. С началом перестройки они вернулись, как им казалось,
на родину, поселились в Минске, в итоге опять-таки оказавшись «за границей».
Внук писателя был недавно участником научной конференции в Севастополе, посвященной
80-летию окончания Гражданской войны.
