|
|
|
Наум Басовский
Юрий Колкер. Ветилуя
РЕЦЕНЗИИ
Наум Басовский
«Уж если читать, так поэтов...»
Юрий Колкер. Ветилуя. — СПб.: Геликон Плюс, 2000.
Юрий Колкер выпустил в свет свою пятую поэтическую книгу.
Она называется «Ветилуя», с подзаголовком — «Стихи, написанные в Англии».
Загадки для читателя начинаются уже с названия. Далеко не каждый любитель
поэзии, даже искушенный, знаком с этим словом — «Ветилуя». Правда, автор почти
сразу же, в кратком предисловии, дает подсказку — цитату из Пушкина. Но и
она мало чем помогает, кроме недвусмысленного указания, что это некая древняя
крепость. Ладно, сделаем пометку на полях и пойдем дальше.
А дальше — больше. Мы уже знаем, что стихи эти написаны в Англии. Но о каком
месте и, кстати, о каком времени идет речь в стихах, если почти на каждой
странице попадаются Геликон и Феб, Эрата и Мельпомена, Мойры и Каллиопа, Евклид
и Эпаминонд? А если мы не столкнулись с древними греками, то встречаем Лаваново
служение, болгарина Мефодия и халдейское ша, Колумба и Казанову, вавилонянина
Мардука и камни Хасмонеев, Иеремию и Рамсеса, Одина и Велеса, Тохтамыша и
Эль Греко... Чем увлечен поэт, к чему стремятся его ум и душа? К истории,
к древности, к мифу?
Но на тех же или на соседних страницах — самиздат и коммуналка, дарвинист
и дровяные сараи, примусы и керосинки, генотип и нуклеиновые кислоты, энтропия
и дигитальные пространства, волна и фотон, наконец, комета Хэйла-Боппа! Не
означает ли этот словарь пристрастия к сегодняшнему дню и его естественнонаучному
осмыслению?
Впрочем, хватит спрашивать. Прочитав книгу Юрия Колкера, вдумчивый читатель
даст на все вопросы единственный ответ. И ответ этот может звучать примерно
так: это умные, серьезные, глубокие стихи, написанные поэтом, которому внятна
вся мировая культура, — и адресованные культурному читателю. То есть такому
читателю, который не сочтет для себя за труд заглянуть в комментарии к собранию
сочинений Пушкина, чтобы узнать (и порадоваться этому знанию!), что Ветилуя
— это горная крепость в древней Иудее, крепость, с которой связана история
о ее осаде ассирийским войском и о гибели его полководца Олоферна от рук Юдифи.
Читателю, для которого название одного из стихотворений книги — «День гнева»
— цепью ассоциаций протянется к канону Реквиема и его великим музыкальным
воплощениям. Читателю, которому сразу будет ясно, что упоминаемый в одном
из стихотворений харьковский старик — это Борис Чичибабин. Читателю, для которого
отработанные летейские воды напрямую связаны с тяжелой водой и иными атрибутами
ядерного реактора...
Небольшая эта книга нелегка для чтения. В ней нет проходных стихотворений:
каждое насыщено неординарным и часто парадоксальным содержанием, каждое не
просто написалось, но — чувствуется — выношено и выстрадано душой поэта. Сверх
того, это стихи, отточенные по форме и напрямую связывающие нас с классической
русской поэзией. В книге нет не то что ни одного стихотворения — нет ни одной
строки, выпадающей из великой традиции Пушкина и Ходасевича, нет ни одного
случая, чтобы автор поступился строгостью формы в угоду так называемой современности.
Говорю «так называемой», потому что несть числа примерам стихотворной продукции,
в которой расхлябанность формы, выдаваемая за последние новации в этой области,
на самом деле свидетельствует об элементарном неумении.
Здесь можно было бы сказать и о том, что пророки и глашатаи постмодерна прямо
декларируют полный разрыв со всем тем, что укоренено, органично, традиционно.
Произведениям традиционного плана они вообще отказывают в праве считаться
относящимися к современному искусству, в котором, по их мнению, главное —
это игра: игра словами, смыслами, цитатами, приемами, аллюзиями и т.д. и т.п.
И ничего, кроме игры.
Cпору нет, любое искусство — действительно, в каком-то смысле игра, ибо в
любом искусстве существует некоторый явно или тайно соблюдаемый свод правил
этой игры. Есть (по крайней мере, подразумевается) такой свод правил и в поэзии.
Соблюдение или нарушение их равно присущи истинному таланту и всегда определяются
конкретными свойствами дарования и вкусом его обладателя; тут не о чем спорить.
Но как не вспомнить ну хотя бы поэтическую судьбу Николая Заболоцкого, который
замечательно играл в молодые свои годы — и стал писать совершенно традиционные,
но потрясающие своей красотой и силой чувства стихи, отбыв долгий срок в сталинских
лагерях!.. Это была уже не игра — это была жизнь в ее самой высокой духовности.
В доказательство этих тезисов можно было бы привести множество строк и строф
Юрия Колкера, но я противник строчного цитирования: строками, вырванными из
текста (и, соответственно, из контекста), можно доказать что угодно. Мне представляется,
что для иллюстрации лучше привести пусть только одно стихотворение, но целиком.
Читатель рецензии, уже прочитавший книгу, знает, о чем идет речь; не читавший
же — не обязан на слово верить рецензенту, а может в этом случае составить
собственное суждение. Если оно совпадет с мнением, высказанным в рецензии,
то, очевидно, и все остальное стоит доверия.
Вот небольшое стихотворение из книги «Ветилуя», которое мне кажется весьма
представительным для нее:
Смерть станет
родительским кровом,
Где путника ждут за столом,
Утешат приветливым словом,
Согреют сердечным теплом.
Войдет он в просторные сени,
В покой, где светильник горит,
Уткнется родимой в колени,
Заплачет от счастья навзрыд...
Жизнь станет бедой подростковой
В навек уязвленной душе,
Пустынею солончаковой, —
И, в сущности, стала уже.
Оставляю читателя рецензии наедине с этим прекрасным текстом
— без комментариев. Хотя, по моему глубокому убеждению, одна только завершающая
строфа способна вызвать не одну страницу размышлений и ассоциаций.
Но почему же все-таки «Ветилуя»? Еще раз вчитаемся в авторское предисловие:
«Когда все кругом склоняется к ногам нового господина, для спасения народной
чести иной раз бывает довольно крохотной горной крепости, в которой просто
живут по-старому — скажем, не отрекаются от родителей и чтут третью заповедь».
Для Юрия Колкера такая крепость — русская классическая поэзия. Всем своим
творчеством поэт доказывает, что он не отрекается от своих поэтических родителей.
Как тут не вспомнить, что много лет назад, перейдя из разряда молодых талантливых
ученых (по образованию Колкер — математик, кандидат физико-математических
наук) в истопники ленинградской котельной, поэт совершил, без преувеличения,
гражданский подвиг: в советских подцензурных условиях, когда даже имя Владислава
Ходасевича было запретным, Колкер собрал первое полное (на то время) собрание
сочинений гения русской поэзии и опубликовал его на Западе со своим обстоятельным
и глубоким послесловием. По прошествии двух десятилетий Юрий Колкер по-прежнему
верен заветам Ходасевича, который, в частности, писал в начале века:
«Дух литературы есть дух вечного взрыва и вечного обновления. В этих условиях
сохранение литературной традиции есть не что иное, как наблюдение за тем,
чтобы самые взрывы <...> не разрушали бы механизма. Таким образом, литературный
консерватизм ничего общего не имеет с литературной реакцией. Его цель — вовсе
не прекращение тех маленьких взрывов или революций, которыми литература движется.
А как раз наоборот — сохранение тех условий, в которых такие взрывы могут
происходить безостановочно, беспрепятственно и целесообразно. Литературный
консерватор есть вечный поджигатель: хранитель огня, а не его угаситель».
В вынесенной на обложку книги биографической заметке Юрий Колкер спокойно
называет себя консерватором. Стоило бы добавить — в том смысле, как употреблял
этот термин Ходасевич. Если же не бояться не только литературного консерватизма,
но и временами необходимых высоких слов — а какая поэзия возможна без них?
— то можно четко и недвусмысленно констатировать, что новая книга Юрия Колкера
— это поэзия серьезной мысли, глубокого чувства и неафишируемого стоицизма.
Цитата, вынесенная мною в заголовок, — часть начальной строки одного из стихотворений
«Ветилуи». Все стихотворение звучит так:
Уж если читать, так поэтов.
Прозаик солжет,
И правду сказав, а поэт, и всплакнув,
осчастливит.
Душой затевается звуков
блаженный комплот,
От сердца исходит порыв —
и певец не сфальшивит.
Не слишком изыскан был
харьковский этот старик,
Но, болью напутствуем,
гневом воодушевляем,
Любовью ведом,
он в заветную область проник, —
И мы с благодарностью книгу его
прочитаем.
Думается, что замечательная триада: боль, гнев и любовь —
относимая автором к творчеству другого поэта, вполне относится и к его собственному.
Ни в одной строке книги певец не фальшивит, ибо от сердца исходит порыв. И
потому, уверен, новая книга Юрия Колкера будет читаться с благодарностью.
|
|
