РЕЦЕНЗИИ
Л. Лазарев
Это открывается нашим дням…
Даниил Гранин. Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина
М. — СПб.: Историческая иллюстрация, 2000. — 432 с. (журнальный вариант —
«Дружба народов», 2000, №№ 5–7).
В 1930 году Юрий Тынянов — уже авторитетный литературовед
и автор пользовавшейся успехом исторической прозы (повести «Кюхля» и романа
«Смерть Вазир-Мухтара»), — отвечая на вопросы анкеты «Как мы пишем», заявил:
«Там, где кончается документ, там я начинаю». Сказано было хлестко, афористично,
и формула эта пошла гулять, превратившись со временем в родовую характеристику
исторической беллетристики — в том числе и той, которая считает себя вправе
не считаться с документами и свидетельствами. Но Тынянов не призывал пренебрегать
документами — напротив, он полагал, что писатель должен самым внимательным
образом, дотошно и критически изучать их: «Есть документы парадные, и они
врут как люди, — писал он в той же анкете. — У меня нет никакого пиетета к
«документу вообще». Человек сослан за вольнодумство на Кавказ и продолжает
числиться в Нижнем Новгороде, в Тенгинском полку. Не верьте, дойдите до границы
документа, продырявьте его. И не полагайтесь на историков, обрабатывающих
материал, пересказывающих его».
Этому принципу следовал Даниил Гранин, создавая книгу о Петре I. Не случайно
в подзаголовке не жанровое определение — роман, повесть, а уведомление о ее
документальном характере: «Сообщения и свидетельства господина М.». Автор
в данном случае не сочинитель, беллетрист, а историк, исследователь, долгое
время собиравший и осваивавший материал, старавшийся, следуя совету Тынянова,
«продырявить» его — в этом немалую роль играла интуиция художника, проницательно
угадывавшего побудительные причины тех или иных поступков исторических деятелей.
Новая книга Гранина представляет собой сплав документальности и художественности
— стоит сказать и о том, что в этом направлении он двигался давно, наверное,
читатели вспомнят «Клавдию Вилор», «Зубра», «Блокадную книгу» (созданную в
соавторстве с Алесем Адамовичем). Однако это не беллетризованный исторический
очерк.
Беллетристика присутствует в книге Гранина лишь в качестве обрамления и перебивок
исторического повествования. Ей, беллетристике, поручено изображение современности.
Все тут просто, вполне обыденно, ни скелетов в тайниках, ни призраков. В заколоченном
обветшавшем прибрежном корпусе санатория, нарушая опостылевший лечебный режим,
вечерами собирается компания отдыхающих с традиционной для наших соотечественников
целью — выпить, посидеть, расслабиться. Компания социально и профессионально
пестрая: профессор-энтомолог, шофер-дальнобойщик, театральный деятель — то
ли актер, то ли художник, кадровик — бывшая «чиновная шишка», школьный учитель,
по истинному призванию исследователь истории. Самостоятельного интереса эти
персонажи не представляют. Их вечерние посиделки по воле автора посвящены
исключительно беседам о Петре I и его эпохе. Эта явно условная ситуация и
функциональные персонажи понадобились Гранину главным образом для того, чтобы
очистить поле исторического исследования от засевших в наших головах осколков
мифов и легенд: что-то слышали когда-то на уроках в школе или прочитали в
набитых вульгарной социологией учебниках, что-то приняли за чистую монету
в парадных исторических фильмах и наспех сколоченных приключенческих сюжетах.
Заводилой всех бесед и споров о Петре и петровской эпохе в книге является
господин М., учитель истории Молочков, замечательный знаток того времени и
его главных деятелей, «все, что происходило с Петром, происходило как бы в
присутствии Молочкова. Он являлся к нам из другой эпохи и торопился сообщить
новости». В общем этому художественному принципу и следует Гранин: все, что
происходило тогда в далекой истории, все, что он извлек из изученных, «продырявленных»
документов, из проверенных и тщательно перепроверенных свидетельств, происходит
как бы в его присутствии. Но вот что еще важно — это живая, складывающаяся,
движущаяся история. Как-то Тютчев заметил: «Если то, что мы делаем, ненароком
окажется историей, то уж, конечно, помимо нашей воли. И, однако, это — история,
только делается она тем же способом, каким на фабрике ткутся гобелены, и рабочий
видит лишь изнанку ткани, над которой трудится». Именно таким предстает в
книге Гранина исторический процесс — он ткется, но еще не стал гобеленом,
и те, кто жил тогда и действовал, предугадать последствий — не только далеких,
но и близких — творимого ими не могут.
Как часто история использовалась для объяснения тех событий современности,
о которых нельзя было писать прямо, на которые власти наложили табу. В книге
Гранина нет такого рода исторических «перекличек», «подмен», «подстановок»,
которые были широко в ходу в советские времена. С ликвидацией цензуры исторические
аллюзии, намеки, «неконтролируемые ассоциации» (формула главлитовского ведомства)
утратили содержательный и художественный смысл. Показательно, что господин
М. у Гранина пытается объяснить не современность прошлым, а историю нынешним
веком: «Петр Андреевич Толстой, пояснил он Гераскину, был правитель Тайной
Канцелярии, крупный сановник, может, третье лицо в государстве — примерно
как Берия при Сталине, если считать вторым Маленкова». Сравнение это, конечно,
хромает, но оно помогает понять секрет проницательности Гранина, сумевшего
разгадать многие прежде не доступные историкам и художникам загадки петровской
эпохи. Он опирается на опыт нашего ХХ века, опыт кровавых революций и истребительных
войн, крайнего фанатизма и наглого цинизма, великих научных открытий и звериного
мракобесия, верности и предательства, больших надежд и краха иллюзий, девальвации
человеческой жизни, жестоких диктатур и наводящих ужас диктаторов. И благодаря
этому многое ему открывается в том переломном времени.
В новом свете предстает роль выдающейся личности в истории. Многие черты Петра
I и его ближайших сподвижников, прежде незамеченные или находившиеся в тени,
проступают отчетливо и резко. Скажем, о любознательности Петра писали довольно
много, но уж очень она смахивала на усердие добросовестного ученика. У Гранина
же у Петра ненасытная, самозабвенная, исступленная жажда знания — всего один
пример, одна цитата (увы, размеры рецензии большего не позволяют): «Новинки
европейской техники, науки он пожирает без разбору, ему хочется все увидеть,
попробовать, надо и перенять. Чтобы вникнуть, ему не хватает образования,
его цепкий быстрый ум часто скользит по поверхности, остановиться некогда,
да и вряд ли бы он сумел постичь философию Локка, но познакомиться с ним ему
надо, послушать его, так же как математика Фергюсона. Список тех, с кем он
встречался, включает крупнейших ученых того времени — астроном Галлей, французский
математик Вариньон, тот, кто развил теорию о сложении и разложении сил, —
механик Далем, астроном Жак Кассини… Чудеса науки, изобретательности не дают
ему покоя».
Незадолго до появления книги о Петре I Гранин опубликовал два больших эссе
— о страхе и о милосердии (скорее всего они писались параллельно). Глубинная
проблематика во всех трех вещах перекликается, пересекается. Точка пересечения
— нравственные, гуманистические уроки, которые писатель стремится извлечь
из «жизни мышьей беготни» настоящего и прошлого: «Я понять тебя хочу, смысла
я в тебе ищу». Поэтому «Вечера с Петром Великим» будут читать не только те,
кто интересуется отечественной историей, петровской эпохой…
