|
|
|
Елена Иваницкая
Олдос Хаксли. Серое преосвященство: этюд о религии и политике. Перевод с англ. В. Голышева и Г. Дашевского
РЕЦЕНЗИИ
Елена Иваницкая
Хаксли тут недодумал…
Олдос Хаксли. Серое преосвященство: Этюд о религии и политике / Перевод с английского В. Голышева и Г. Дашевского. — М: Московская школа политических исследований, 2000. — 320 с. Серия «Культура, политика, философия».
Жозеф Парижский, «серое преосвященство», министр, говоря
современным языком, иностранных дел в кабинете кардинала Ришелье, вызывает
не больше интереса, чем любой злодей от политики. Этот был еще и не первого
плана. Разумеется, интриган и обманщик, двуличный и коварный, разжигатель
и раздуватель войн, организатор тотального осведомительства и пятых колонн.
Лично не пытал, головы не рубил, младенцев не кушал, но активно способствовал.
Аскет, женоненавистник. Власяницу носил. Часами предаваясь молитве, боролся
с дремотой, стоя на одной ноге. Принадлежал к тому типу власть имущих негодяев,
которые ворюгами не являются, а сосут человеческую кровь «бескорыстно», то
есть не в целях личного обогащения, а ради великого идеала, на который имеют
мандат непосредственно от высших сил. Вполне омерзительная личность и вполне
типичная в своем роде. Это, впрочем, на мой погруженный в мир иллюзий и невежества
взгляд.
Для Олдоса Хаксли, безоглядно увлекшегося истинной, мистической реальностью,
отец Жозеф был мучительной загадкой, которую необходимо было разрешить, ибо
она грозила разрушить сам фундамент новообретенной веры писателя. «Мистики
— это те каналы, по которым хоть какое-то знание о реальности просачивается
в человеческую вселенную невежества и иллюзий. Окончательно лишенный мистиков
мир будет миром окончательно слепым и безумным». Отец Жозеф был мистиком:
«То, что он впрямую, непосредственно соприкасался с высшей реальностью, не
вызывает сомнений».
Так как истинный, чистый мистицизм остается одним и тем же, по убеждению Хаксли,
в ведической, буддистской, суфийской и христианской традиции, то «мистицизм
предоставляет нам фундамент для религии, свободной от неприемлемых догм, которые
зависят от произвольных и недостоверных истолкований исторических фактов».
Писатель надеялся, что распространение мистического знания или хотя бы для
начала благоговейного уважения к нему поможет «обыкновенным нераскаянным мужчинам
и женщинам» раскаяться и человечество сможет выработать политику «хоть немного
менее самоубийственную, чем велась до сих пор». Отец Жозеф своей личностью
эту надежду опровергал: его тайнозрение благополучно сочеталось с самой людоедской
политикой. И хуже того: этот босоногий капуцин понимал себя «как канал, через
который течет божественная сила», и тем самым собственные усилия по, например,
раздуванию Тридцатилетней войны полностью оправдывал повелением высших сил.
Обыкновенным нераскаянным мужчинам и женщинам было до жути очевидно, что этот
служитель добра и любви умножает несчастья и бедствия. Самому служителю, как
и многим ему подобным, было столь же очевидно, что он выполняет божественную
волю, по сравнению с которой страдания всяких там нераскаянных пренебрежимо
малы.
Гуманист и мистик Хаксли решительно пошел навстречу столь тягостному для себя
противоречию и искал разрешение, которое позволяло бы и осудить бесчеловечную
политику отца Жозефа и сохранить неприкосновенными драгоценные ризы мистицизма.
Решение нашлось: по мнению писателя, благороднейшие французские мистики-католики,
учители мистической практики, в начале XVII века допустили ошибку. Тончайшую,
духовнейшую, но роковую: они стали утверждать и убеждать, что мистик должен
размышлять о страданиях Христа даже на высших ступенях молитвы. Результаты,
настаивает Хаксли, были катастрофическими: последователи практического благочестия
этого рода, «выбирая предметом любви и созерцания не Божество, а некое лицо
и его свойства, воздвигали непреодолимую преграду между собой и высшими ступенями
слияния с Божеством». Этот путь мог привести к горячему молитвенному поклонению
Божественным лицам, но «он не мог привести к слиянию с высшей реальностью».
В предваряющем книгу эссе Исайи Берлина «Олдос Хаксли» утверждается, что писатель
«скептически относился к тем, кто пытался свести в единую систему проблески
истины, дарованые мистикам и визионерам, в которых он видел необычно восприимчивых,
или талантливых, или удачливых людей, взрастивших и расширивших свою восприимчивость
с помощью усердной и самоотверженной практики. Он не верил в сверхъестественную
благодать. Он не был теистом, тем более ортодоксальным христианином».
«Этюд о религии и политике» тем не менее убеждает читателя в обратном.
Судя то тому, что сказано в книге, теистом Хаксли безусловно был и разделял
ту гипотезу, что некое особое состояние, которого человек может добиться путем
мыслительных упражнений, является не психофизическим феноменом, а узрением
Бога, «прилеплением» к нему, выходом в высшую реальность и т.д. «Система»,
правильная мистическая практика для достижения высшей реальности в книге с
пафосом утверждается, а против неправильной выставляются трагические для европейской
истории ошибки Жозефа Парижского. Следуя наставлениям католических мистиков,
отец Жозеф уклонился от пути чистого мистицизма. В итоге это привело его к
ошибочной и бесчеловечной политике, а Европу через три века — к катастрофам
ХХ века. А все потому, что он был не совсем правильным мистиком! «С пути мистического
совершенствования отца Жозефа сбил целый набор тесно взаимосвязанных искушений
— искушение исполнять то, что представлялось ему долгом; искушение неверно
понять волю Бога и выбрать вместо высшего долга низший; искушение поверить,
что неприятная задача праведна просто потому, что она неприятна». Хаксли повторяет
это на разные лады: «С пути совершенства его сманило самое утонченное из искушений
— соблазн верности и самопожертвования. Но — верности делу не такому высокому,
как высшее благо, и самопожертвования — во имя чего-то, что меньше Бога».
Хаксли защищает в книге гуманизм и терпимость. И чем дальше, тем больше это
вызывает у читателя удивление: ну кому, спрашивается, нужен гуманизм перед
лицом высшей реальности, какая может быть терпимость, если малейшее отклонение
от правильного пути мистического созерцания ведет к чудовищным последствиям?
Рискну выразиться непочтительно в том духе, что Хаксли тут недодумал: «высшая
реальность» с гуманизмом не сочетается.
Выйдя за рамки книги, приходится еще больше недоумевать перед тем, что поборник
единственно верной практики созерцания ушел в пятидесятые годы в самую неверную
— в наркотики, превратившись в некоего психоделического мескалинового гуру.
В общем, скажем прямо: «Этюд о религии и политике» отнюдь не читается с захватывающим
интересом и мыслительных горизонтов не открывает.
Хотя в аннотации сказано, что «данная книга соединила в себе достоинства Хаксли-романиста
и Хаксли-мыслителя», никаких достоинств, равно как и недостатков, романного
повествования в книге нет. Это публицистический трактат на историко-биографическом
материале, а в качестве такового просто требует реального комментария, именного
и предметного указателей. Если и другие книги серии «Культура, политика, философия»
будут выходить без подобного аппарата, то это весьма прискорбно.
|
|
