«Барселонская проза» Е.Г. Эткинда (так он ее называл, поскольку
писал ее каждое лето в Барселоне, когда там гостил) — необычная форма мемуаров.
Как опытный литературовед, изведавший и проанализировавший абсолютно все литературные
жанры, Ефим Григорьевич был настоящий классик и мог сказать, как Блез Паскаль,
что «я» — ненавистное дело. Однако его, как многих литературоведов, на склоне
лет посещал демон «письма». По истечении столь богатой и бурной жизни (война,
антикосмополитская кампания, увольнение со всех должностей после знакомства
с А.И. Солженицыным, принужденная эмиграция, прославленность на Западе, реабилитация
историей и возвращение в Питер после крушения коммунизма...) захотелось ему
сообщить читателю эпизоды из своей жизни. Своих близких друзей он уговаривал
писать воспоминания. И уговорил. Таким образом мы имеем «Книгу воспоминаний»
И.М. Дьяконова*. Это классические по форме мемуары, с хронологической последовательностью,
чрезвычайно интересные в деталях, но тяжеловесные по общей структуре. Ефим
Григорьевич попробовал другой ход: давать считанные эпизоды, узловые моменты
в коротеньких новеллах.
Эти новеллы имеют внутреннюю энергию и даже заключительную «пуант» классической
новеллы. Но они также сообщают много деталей о биографии автора-героя. Изящность
стиля, скромность размеров придают особый шарм этим маленьким текстам. Давно
сам Ефим Григорьевич мне рассказал, например, о кузене Малама. А вот «новеллизация»
эпизода попытки знакомства с кузеном-эмигрантом и евреем-антисемитом особенно
удачна. Мимоходом мы узнаем о матери автора, Полине Михайловне, дочери петербургского
сапожника и прелестной певице (в 70-е годы Ефим Григорьевич попросил меня
навестить ее в Ленинграде, сам он был отделен от нее эмиграцией и железной
стеной, т.е. бесчувственной глупостью советского режима, — и я познакомился
с импозантной, все еще кокеткой и жизнерадостной дамой). Быт семьи, карьера
матери, ее любовь к «цыганщине» указаны мимоходом, а главная пружина новеллы
— тайна поведения кузена молдаванина — Маламы. Он резко отвергает все попытки
завести с ним знакомство по почте. Чета Эткиндов после 1974 года живет в Париже
и возобновляет попытку. Опять резкий отпор. Читатель может придумывать самые
фантастические, «готические» догадки (по принципу загадочной новеллы), но
вот «пуант», т.е. неожиданный ключ. Он дан другом Эткиндов, Ниной Александровной
Кривошеиной (княжной Мещерской — автором воспоминаний под парадоксальным заглавием
«Четыре трети моей жизни»). Кузен попросту «церковник и юдофоб». Вот разгадка!
Прекрасно построена новелла: она читается за десять минут, но подает богатую
информацию, вырисовывает загадочный «характер» по Лабрюйеру и заставляет задуматься
над сложностью человеческой природы.
Другая новелла преподносит нам эпизодик из военной жизни лейтенанта Эткинда
во время войны. Тут его воспоминания прямо перекрещиваются с воспоминаниями
Игоря Дьяконова, который так описывает появление молодого Ефима Григорьевича:
«Недели через три к нам в комнату ввалился очень странный человек. Эткинд
был в черном собачьем полушубке, у него были роскошные черные усики, и из
каждого кармана торчало по бутылке водки. Дело в том, что благодаря Яранскому
водочному заводу Фиме водка была легко доступна и в дороге он пользовался
ею, как валютой». Дьяконов приводит то же малое стихотворение по-немецки,
чем Эткинд начал свою карьеру в Седьмом отделе Карельского фронта. И мимоходом
Дьяконов также упоминает тот эпизод, который служит фабульной пружиной в маленькой
новелле Эткинда: историю с полковником Сувмалайненом, который снабжал финнов
«дезой» (дезинформацией) и поэтому маленькими штрихами выдавал себя за финского
шпиона. И тут Эткинд строит микроновеллу с атмосферой тайны и со внезапной
разгадкой.
История с венгерским пленником молодым графом Баттьяни грустнее. Без громких
слов повествователь дает нам чувствовать тупость и жестокость военных механизмов.
Воюя с фашизмом, Эткинд отождествлялся с советской властью. Но уже кое-какие
капли дегтя падали в бочку меда...
Изящность, скромность, краткость этих новелл из «Барселонской прозы» Ефима
Григорьевича Эткинда замечательны. Опытный, начитанный, вдохновенно-неутомимый
литературовед нашел совершенно подходящий прием выражения. Не впал он в столь
частый и смешной (но безобидный) порок стареющих профессоров словесности,
которые хотят соперничать со своими кумирами, решив, что они раскрыли все
тайны ремесла. Но скупым и нежным пером написал свои «крохотки». Что и дает
нам возможность воскресить в нашей памяти пламенность и остроумие этого замечательного
человека.
___________________
* И.М. Дьяконов. «Книга воспоминаний». СПб.
1995. — Изд. Европейского Университета в Санкт-Петербурге.
