Андрей Урицкий

Антология русского палиндрома ХХ века

Те, кого нет

Антология русского палиндрома ХХ века. Составитель Владимир Рыбинский. Под редакцией Дмитрия Минского. — М.: Гелиос АРВ, 2000. — 192 с. 500 экз.
Антология палиндрома. Редактор-составитель Бонифаций и Герман Лукомников. — http://www.rema.ru:8101/komment/vadvad/arp/index.htm

Новейшая история русского палиндрома началась 21.12.1991 года. В этот день, день-перевертыш, состоялся первый (и пока единственный) фестиваль палиндрома, подготовленный и проведенный усилиями Германа Лукомникова (Бонифация) и Андрея Белашкина. За фестивалем последовала конференция — и пошло, поехало: в Курске Александр Бубнов начал издавать газету “Амфирифма”, Владимир Рыбинский в Туле — газету “Кубики букв”, недавно на свет родился журнал “Тит”. Итогом почти десятилетнего периода стало появление антологии палиндрома, составленной В. Рыбинским. Еще раньше, в 1994 году, Г. Лукомников собрал свою антологию, но издателя для нее не нашлось и антология опубликована только в Интернете на сайте Вадима Гущина, и поэтому именно работу Рыбинского можно считать этапной для русского палиндрома — хотя лучше и правильнее рассматривать антологии вместе, как дополняющие друг друга.

Прочтение любой из антологий ясно показывает, что к концу XX в. палиндром окончательно оформился как особый поэтический жанр, в основе которого не просто формальная работа, не штукарство, а создание определенного рода пространства существования слова. В лучших палиндромах звук раскатывается, как в пустом, гулком зале, строка связывает прошлое и будущее, землю и небо, жизнь и смерть. Высочайший уровень был задан еще в начале XIX века Г.Р. Державиным (“Я разуму уму заря./ Я иду с мечем судия;”), через сто лет поддержан Хлебниковым, и продолжение уже последовало от наших современников: “Доведи ввысь лаву, вальсы в виде вод./ Дорого небо, да надобен огород.” (Д. Авалиани), “Мы доломались. Сила — молодым./ Они — вино,/ мы — дым…” (В. Гершуни). Помимо подобных внешне простых палиндромических двустиший и одностиший есть и целые поэмы, пьесы, написанные перевертнем (в антологии Лукомникова, кроме классического “Разина” Хлебникова, представлены поэмы “Протопоп Аввакум” Николая Ладыгина, “Радуги мигу дар” Владимира Гершуни, пьеса Валентина Хромова “ПОТОП или АДА ИЛИАДА”). В крупных произведениях особенно хорошо видно, как сочетаются сжатость отдельной строки, стремящейся к афористической краткости, и своеобразный эффект тотального звукового повтора, заменяющего (или дополняющего) традиционную рифмовку.

Мук Аввакум
Не убояся. О буен.
Ясен, зов вознеся,
Яро в огонь говоря:
— Бур сруб
И горит. И роги
На вас, и саван,
Ада псари и распада!

(Н. Ладыгин)

Вероятно, всех палиндромистов можно условно разделить на две группы. Одни авторы преодолевают строгую, жесткую форму, приспосабливая ее для своих целей, для получения максимального поэтического эффекта. Для других сама форма является предметом пристального внимания. Достижения первых очевидны. Палиндромические стихи Дмитрия Авалиани, Николая Ладыгина, Владимира Гершуни, Бориса Гольдштейна, Михаила Крепса не потеряются в любом контексте, украсят любую поэтическую антологию. Вторые, героически устремленные в область абсолютного эксперимента, расширяют представления о возможностях палиндрома, и в любом случае и абсурдистский текст Бонифация “Птицелов”, и палиндромические сонеты Владимира Пальчикова (Элистинского), и сложные конструкции Елены Кацюба, и соединение палиндрома с заумью в стихах Сергея Сигея и Александра Бубнова представляют несомненный интерес. Палиндром — жанр живой, развивающийся и, несмотря на явную свою периферийность, чрезвычайно важный, не только потому, что есть крупные поэты-палиндромисты, но и поскольку исследование палиндрома позволяет поставить ряд серьезных теоретических вопросов. Например, о соотношении в поэзии вербального и визуального, о связи научного и художественного творчества, о роли необарокко в сегодняшней культурной ситуации.

Надеюсь, все вышесказанное свидетельствует о значимости и изданной антологии, и антологии, помещенной в Интернете. Эта значимость тем более возрастает, если учесть, что в отечественной словесности палиндрома и палиндромистов как бы и нет. Отдельные публикации до сих пор положения не изменили. К палиндрому негласно относятся как к развлечению, как к изящной игре ума, находящейся вне серьезной поэзии. Подобное мнение подкрепляет своим авторитетом академик Гаспаров: “В европейской поэзии, как известно, палиндромоны буквенные и словесные существовали только на правах курьезов (даже хлебниковский “Уструг Разина” с его историко-философским осмыслением)…” (М.Л. Гаспаров. “Избранные статьи”, М., 1995, с.177). Ну что тут возразишь? Когда-то Всеволод Некрасов ехидно и зло писал о “науке, как не знать”, но если академик мог и не читать современных палиндромов, всяко бывает, то с Хлебниковым случился уж настоящий курьез: перевертнем написан не “Уструг Разина”, а другая поэма — “Разин”. Даже как-то неудобно и за знаменитого стиховеда, и за его редакторов-филологов из “Нового литературного обозрения”.

В заключение вернемся непосредственно к антологиям и позволим себе малую толику критики: приходится признать, что читать палиндромы сплошняком — скучно, слишком много сочинений, все достоинство которых в техническом мастерстве авторов. “Сенсация, поп яйца снес!” — конечно, звучит весело, но десяток-другой аналогичных вещиц подряд приводит читателя в состояние тихого уныния. Но это уже вина не поэтов, а составителей. Поэты пишут другое: “Я и ты будем вечны,/ наша чаша нынче/ в меду бытия”. (Д. Авалиани).

Андрей Урицкий