Андрей Вознесенский

После книги

Андрей Вознесенский

После книги

Черёмуха благоуханна

“Спасите черёмуху!”
АВ-1995

Черёмуха благоуханна.
Повсюду пенятся фужеры.
Не проверяйте мне дыхания,
хмельные милиционеры!

Замёрзшие, как богдыханы,
лягухи певчие стесняются.
Черёмуха благоуханна.
Белеет крестик христианства.

Сказав печалям: “Гоу хоум”,
закатим, милая, в Суханово.
Альтернативою плохому
черёмуха благоуханна.

Не знаю, как сказать по-русски...
Но у’хами или уха’ми
слыхать: ты в уханьи порубки
особенно благоуханна.

Пропахнет всё дыханьем ромовым,
когда, как нищенку из храма,
я приведу домой черёмуху.
Черёмуха благоуханна.

Весенние велогонки

Чемпионы новой веры
мчатся, галок распугав —
velo-velo — примавера! —
velo-velo-velo-love.

Повело кота налево!
В Думе полевел состав.
Многожёнство просвистело —
velo-velovelo-love.
Душа рвётся из физ. тела.
Завихренье в головах.

Трассу пробуем, набычась.
Не поймём, ни ты, ни я,
неземную необычность
головокружения.

Эй, любовники пространства!
Крутит цепи бытия,
в руль, как кот вцепившись

страстно, жуть горизонтальная!

Где камея? Курит травку.
Позабыла свой анклав.
Не скамейка, а make-лавка.
velo-velovelo-love.

Всё велюровое лобби,
шеф, руководитель лаб.,
машут шляпами с дороги.
Сердце переходит в ноги.
velo-velovelo-love.

Руль бодается рогами,
шины пробуют настил.
Так на раме, вверх ногами
бык Европу увозил.

Запад — ложь.
Восток — химера.
Западло по части прав.
Побеждает только вера —
вера — velovelo-love.

Было всё. Сирена выла.
Разбиваемся стремглав.
Руль вонзался у грудь,

как вилы. velo-velovelo-love

Прозевай нас, Азазелло!
В белокаменных церквах
прозвенела примавера:
velo-velo-velo-ах!

Любо сердцу на балу,
даже биться перестав:
“Я болю-болю-болю”.
velo-velovelo-love.

Классика

Бровь нахмурится над спецовкой.
Пальцы вечностью затекут.
Илья Муромец васнецовский
отдаёт пионерский салют.

Над папирусом сын поп-арта
свесил патлы, позабывав,
что автографы Клеопатра
оставляла лишь на губах.

И Димитров на Якиманке
в кулаке, насшибав рубли,
поднял кружку пива. Но панки
кружку, видимо, увели.

Гамаюн надевала джинсы.
Третья Стража уходит в рейд.
Оживают иною жизнью.
Как бы в эту жизнь penetrate?!

Это Нерль в небоскрёбе проветривается?
Стоп!..
Возмущая во мне поэта,
Из меня проступает стёб.

В карбюраторе ржут россинанты.
Не хочу быть в толпе комет!
Я хочу к Тебе, россиянка,
Без которой России нет.

Без которой не разобраться,
без которой страсть — велотрек,
без которой жемчужным блядством
обернётся Тулуз Лотрек.

Сонет-экспромт

Измучила нас музыка канистр.
Лишь в ванной обнажаем свою искренность.
Играй для Бога, лысый органист!
Сегодня много званых — мало избранных.

Как сванка, плотный спустится туман.
Пуста Россия, что светилась избами.
И пустотело выдохнет орган:
“Как много нынче званых — мало избранных”.

Но музыка пуста, словно орган.
И космополитична, как алкаш.
Нет для неё ни званых и ни избранных.

На шесть стволов нас заказав расхристанно,
Бах поднял воротник, как уркаган.
Из бранных слов мы постигаем истину.

* * *

Вдову великого поэта
берут враги —
стекает зависть по заветной,
по лунной стороне ноги.

Нет, ты ему не изменила!
На тыльной стороне зеркал
ты прошептала его имя.
Но он тебя не услыхал.

У озера

Живу невдалеке от озера.
Цвет осени ест глаза.
Как Красная книга отзывов,
отозванные леса.

Но нет в лесах муравейников.
Они ушли в города.
Заменена вертолётом
отозванная стрекоза.

Хоть мы с земли не отозваны,
но в небеса спеша,
села на столб неотёсанный
отозванная душа.

Увы

“Разговор с фининспектором о поэзии”.

Фабзайцы и Маяковский. Разговор Дельфина со Спектором — полный абзац МКовский!

Кутузовский глаз проспекта туман затянул восковкой. Ах, ленточка одноглазой фальмалогичной Москвы...

Белый траур

Чёрный траур — сердцу травма.
Но, как белая рояль,
существует белый траур,
будто белая печаль.

Несерьёзностью момента
оттеняя вечный шах,
белой траурною лентой
надеваю белый шарф.

Наши карточки для паспорта
Божья — наискось! — рука
белой траурною фаскою
обвязала с уголка.

Вот зачем бледнее мела,
зля ученого ханжу —
(все в дерьме, а я весь в белом) —
белоснежно выхожу!

* * *

“И far niente — мой закон”
“Евгений Онегин”

Негу заоконную на себя наденьте.
Мы — воры в законе. Dolce far niente.

Вечности воруемой не сбежать из дома.
Между поцелуями — тайная истома.

Долгая секунда тянется неделями —
Сладкая цикута ничегонеделанья.

НТВ и в праздники выдаёт фрагменты.
Мы ж погрязли в праздности. Dolce far niente.

Мы не вылезаем из ничегонеделанья.
Вся цивилизация — крестик Твой нательный.

Позабудьте цельсии или фаренгейты.
Жизнь ценна бесцельностью. Dolce far niente.

Длится процедурный перерыв в истории.
Между поцелуями — сладкая истома.

* * *

За что нам на сердце такие рубцы?
Куда же всё денется?
И кем пожираются, как голубцы,
спелёнутые младенцы?..

Ну ладно б меня. Но за что же Тебя?
Запястье в прожилках...
Живёшь, сероглазую муку терпя.
Скажите прижизненно!

Куда же нас тащит наружу рыбак? —
боль в сердце вопьётся —
зачем содрогаемся на крючках
проклятых вопросов?